ЛЮБИМОВ
(1917-2014)
АНТИГОНА
На
снимке: ЛЮБИМОВ - КУВАЛДИНУ ПРИГЛАШЕНИЕ НА ПРЕМЬЕРУ «АНТИГОНЫ»
Театр
Любимова - это более чем сорокалетний непрерывный, практически, стабильный
процесс. А стабильность, известно, и я это люблю повторять, - признак класса. В
этом процессе у Любимова выработалась особая приметливость и чувствительность к
деталям, постоянно возникающая охота придумывать, шуметь, декламировать с
авансцены. И сама жизнь получает от драматической рельефности Любимова большой
эстетический заряд, достигаемый уравновешенной сдержанностью поэтического
жеста. Вообще, классическое предполагает особую диалектику временного и
вечного. Вечное - это не прошлое, отчасти сохранившее пригодность и до наших
дней, это, в самом деле, неизменные идеалы человеческой души и непреходящие
противоречия человеческого существования, воплощенные в искусстве. Сколько ни
толкуй "Антигону" как выражение тех или иных специфических отношений
внутри древнегреческого полиса, мы-то все равно знаем, что Антигона - героиня
на все времена. Трагедия достигает своей полноты: Антигона - невеста Гемона,
сына царя, который, как верный Ромео, гибнет вместе с ней. Эта любовная
коллизия позволяет Юрию Любимову, как создателю композиции спектакля, ввести в
перевод древнегреческого текста фрагменты библейской "Песни Песней",
которые с помощью тех же песнопений и хореографии разыгрывают артисты театра и
традиционно примкнувшие к ним солисты ансамбля Дмитрия Покровского. На премьере
я видел в роли Антигоны блестящую, изящную Аллу Трибунскую, выпускницу
мастерской Юрия Любимова в Щукинском училище. Так вот переживать вечные темы,
памятуя об их вечности и потому умеряя непосредственность особым тактом и
благородством тона, свойственного Любимову, и вместе с тем переживать их так,
как будто они родились сегодня, вместе с тобой, то есть не отвлеченно и не
нравоучительно, - это и есть классическая установка. Для меня здесь,
разумеется, прежде всего, этико-эстетическая установка Любимова. Русская
классическая литература и культура, будь то сумбурный Достоевский, многодумный
Толстой, символичный Чехов, всегда сохраняла такую этическую и эстетическую
меру благообразия, не уклоняясь ни к наготе, ни к маскараду, ни к развязности,
ни к чопорности, ни к беспамятной злобе дня, ни к нарочитому переселению в мир
минувший. А ведь легко было Любимову пойти по пути наименьшего сопротивления,
пустить Высоцкого с папироской в зубах и гитарным блатняком по сцене. Тогда бы
был не высокий театр мысли и авангардной эстетики, а некий драмкружок, в
котором нет уже места ни духу, ни мысли, ни совести - только копошащаяся,
изрыгающая ругань, густо пахнущая, распаренная плоть человеческой тупости.
Юрий
КУВАЛДИН