85 Рейн: «Я родился в Ленинграде 29 декабря 1935 года на Сенной площади. Но в 1941 году я попал в Москву. У меня, как и многих ленинградских детей, была бронхиальная астма. И меня каждый год возили в Кисловодск. Считалось, что Кисловодск полезное в этом отношении место. Папа мой был довольно известный архитектор. И он бабушку и меня, и маму отправил в Кисловодск. Мы сели в поезд. Это было в ночь на 22 июня 1941 года. И мы в Москве узнали, что началась война. Моя мама была настолько разумной, что она сошла с поезда со мной вместе, и с бабушкой. И мы остались в Москве. Потому что на Сретенке, в Печатникове переулке, первом переулке налево, если идти от бульвара, жили мои тетки. Этот переулок параллелен Рождественскому бульвару, и очень круто спускается от Сретенки к Цветному бульвару…»
Читая в тишине и про себя стихи Евгения Рейна, понимаешь, что его поэзия зависит от всего - от дождя, от вина, от походки, от закуски, от Яузы и от Фонтанки, и от состояния духа. Но от всех, порой избыточных на первый взгляд, деталей стихи Евгения Рейна только выигрывают, смещая художественную прозу в поэтический шаг, обрамленный рифмовкой, а то и без таковой. Евгений Рейн умышленно избегает красивостей, ведет нас по обычным улицам, приглашает в обычные коммуналки, в коридорные системы, где живут по десять-тридцать семей, чтобы не казаться избранным, но, не желая никому угождать, сам себе противоречит, да и порой впадает в детство.
Никак не могу, как завороженный, загипнотизированный, Евгений Борисович, начать беседу с вами без магического, как заклинание, как литургия, тысячу раз слышанного и читанного мною стихотворения Нобелевского лауреата и вашего лучшего друга:
Иосиф Бродский
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РОМАНС
Евгению Рейну, с любовью
Плывет
в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет
в тоске необъяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет
в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необъяснимой.
Плывет
во мгле замоскворецкой
пловец в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не объясняя.
Плывет
в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних,
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой
Новый год по темно-синей
волне средь шума городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будут свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
28 декабря 1961
