Татьяна Александровна Бек родилась 21 апреля 1949 в Москве. Дочь писателя Александра Бека. Окончила факультет журналистики МГУ. Автор книг стихотворений: «Скворешники» (М.: Молодая гвардия,1974), «Снегирь» (М.: Советский писатель, 1980), «Замысел» (М.: Советский писатель, 1987), «Смешанный лес» (М.: ИВФ «Антал». 1993), «Облака сквозь деревья» (М.: Глагол. 1997), «Узор из трещин» (М.: ИК «Аналитика». 2002), «Сага с помарками» (2004).
Умерла 7 февраля 2005 года. Похоронена на Головинском кладбище.
Умерла 7 февраля 2005 года. Похоронена на Головинском кладбище.
Нина Краснова
ТАТЬЯНА БЕК
к 70-летию со дня рождения
Меня всегда восхищали рифмующие женщины, которые, раз вступив на литературный путь, уже никогда не сворачивали с него и шли по нему всю жизнь. Такими женщинами, такими примерами, такими маяками в поэзии для меня были Анна Ахматова и Марина Цветаева. Такой женщиной из поэтов моего поколения, которое критики называют "потерянным", стала для меня Татьяна "с иноземной фамилией Бек, обрусевшей по воле" Петра. Дочка писателя Александра Бека, она как вступила на литературный путь еще в детстве, когда написала свои первые стихи, так и идет по нему всю жизнь, и никуда не сворачивает. Идет и идет и идет. И пишет и пишет и пишет. Сколько поэтесс этого поколения, рифмующих женщин, талантливых, подающих большие надежды, вступило на этот путь в одно время с нею... Но где они теперь? Их нет. Они сошли с дистанции. Повыходили замуж, понарожали детей, ушли с головой в семейную жизнь, в семейные проблемы и бросили писать стихи. Литературный путь - это не прогулочная аллея в компании приятных людей, усыпанная цветами и со скамейками по двум сторонам, - это трудный марафонский путь с барьерами, он требует от человека не только искры Божьей, но и высокого служения литературе, и безграничной преданности ей, и упорства, и выносливости, и силы воли, и "безумной отваги", и целеустремленности, и самоотверженности и самоотречения во имя нее, отказа от многих соблазнов и удовольствий жизни, и от личного счастья, и он далеко не всем по силам, даже и мужчинам, не то что женщинам, о которых поэтому и говорят, что они не могут быть гениями в литературе. Из поэтесс он по силам только Брунхильдам. И такой Брунхильдой, таким Бонапартом в юбке является Татьяна Бек, фамилия которой не зря ассоциируется со словом "бег". Бек не только не сошла со своей дистанции, а идет по ней, набирая силу от книги к книге и не думает, кто она - гений или не гений, она делает свое дело и все, потому что она не может жить без поэзии (без всего другого, без чего не могут жить простые женщины, - может, а без поэзии - нет):
Мне ли думать о титулах гения?
Но, в избытке безумной отваги,
Я рифмую свои наблюдения
На оберточной грубой бумаге.
Но, в избытке безумной отваги,
Я рифмую свои наблюдения
На оберточной грубой бумаге.
Кстати, рифмует она виртуозно. Из поэтесс ни у кого нет таких блистательных рифм, как у нее, даже у Ахматовой и Цветаевой. Чего стоят, допустим, эти: Кафка - безрукавка, переименует - минyет, пошива - препаршиво, изгоя - из горя, Иллинойса - или несся, шарф - штраф, калuки - клики, покаяния - пока я не я ...
Ее книги - это вехи ее пути, это "версты полосаты". Она издала восемь книг: "Скворешники" (1974), "Снегирь" (1980), "Замысел" (1987), "Смешанный лес" (1993), "Облака сквозь деревья" (1997), "Узор из трещин" (2002), "До свидания, алфавит" (2003), "Сага с помарками" (2004). Все они - все ее собрание сочинений - у меня есть, с автографами. Первые четыре книги у нее выходили с большими интервалами. Сейчас эти интервалы сократились. Бек прибавила бег, прибавила скорость и летит от победы к победе, в то время как ее "соперниц", ее сестер по перу сдуло ветром на обочину дороги и заел быт, или заела жизнь, и они уже выдохлись, исписались и остались далеко позади, с кастрюлями и горшками, с ложками и поварешками, с семейным возом.
Я знаю Татьяну Бек и ее творчество давно. Когда-то, "на заре туманной юности", когда я только-только приехала из Рязани в Москву и училась в Литературном институте и только-только начинала входить в московские литературные круги, я прочитала в журнале "Юность" стихотворение своей ровесницы, совсем молодой тогда Татьяны Бек о юности, из которой она выросла, как вырастают из "старенького, тесного пальто", и которую она "износила до дыр", но к которой она привыкла и которую ей жалко снимать и в которой она хочет походить еще хоть немного. Меня поразило то, что поэтесса сравнила юность, как бы самую прекрасную и самую романтичную пору жизни человека, не с чем-то таким сверхкрасивым, возвышенным и романтичным, а с простым стареньким тесным пальто в дырках, и оно выглядело у нее в стихотворении красивее, дороже и ценнее любой норковой шубы... Потому что в нем была поэзия, неуловимая аура поэзии. К тому же оно было у нее с двойной подкладкой, то есть с подтексом, с глубокой символикой. Под юностью понималась и неповторимая пора жизни, и журнал, в котором поэтесса печаталась и из которого она выросла, как подросток, и какие-то ее взгляды на жизнь, которые она переросла. С тех пор я стала следить за Татьяной Бек по периодике, по журналам. Потом я купила ее первую книгу стихов "Скворешники", которая вышла в "Молодой гвардии" в 1974 году, в серии "Молодые голоса".
Там меня потрясла ее женская беспощадность по отношению к самой себе, при взгляде на себя в зеркало. То, что она считала себя "гадким утенком", который так и не превратился в красивого лебедя, то, что она считала себя некрасивой и ненавидела свою внешнюю "оболочку", ненавидела свое "отраженье" в зеркале. Ни одна поэтесса в мире не сказала бы про саму себя в стихах, что она некрасивая и что она ненавидит свою оболочку, свою внешность. Даже самая страхолюдная поэтесса будет говорить про саму себя в стихах, какая она красивая и неотразимая и как она нравится всем, особенно мужской половине человечества. А Татьяна Бек не боится называть себя некрасивой, хотя талантливый человек не может быть некрасивым, в нем - в каждом - есть что-то такое, что "красоты прекрасней", по Баратынскому, и это есть в Татьяне Бек. Один художник сказал мне, что кукольная красота - неинтересна для художника. У Татьяны Бек - не кукольная красота, а поэтическая. Как и у Цветаевой и у Ахматовой. И это великолепно передал Владимир Войнович на дадаистском портрете Татьяны Бек, который он нарисовал. Но еще лучше это передала она сама в своей поэзии.
Беспощадность к себе у нее сохранилась во всех ее книгах и даже обострилась. Кто еще в поэзии - тем более из женщин! - может сказать о себе так (несправедливо по отношению к себе), как Татьяна Бек? - "Мое лицо - почти увечное" или: "Я - старичье отечественной марки"? - Никто, только она.
Мне нравится манера Татьяны Бек - своей антиманерностью и антиснобизмом.
Татьяна Бек стала для меня самой любимой поэтессой из моего поколения. В ее поэзии есть, с одной стороны, цветаевская порывистость, взрывоопасность эмоций, незарегулированная страстность и авангардность, а с другой стороны, ахматовская лиричность, утонченность, гармоничность, камерность и классичность. Но в то же время все у нее в поэзии - свое, татьянобековское, и даже цветаевские и ахматовские эпиграфы в стихах, и даже ахматовская шаль на ее "баскетбольных плечах". А ко всему этому у нее есть высокое мастерство поэта. Она владеет такой тайной ремесла, которой мало кто из стихотворцев владеет.
Мне нравится эстетика ее поэзии, эстетика антиэстетства. Татьяну Бек как поэта привлекают "задворки", "позабытые богом свалки", "не журавли, а дрянные галки", "улицы те, которые кривы", "лица, которые некрасивы" и "колченогие табуретки". Она как волшебница, как фея, как иллюзианист Коперфилд, то есть как поэт, наделяет красотой пространство и "всякие несовершентсва эти"... И в этом и есть главное отличие поэта от непоэта, в том, что он видит красоту там, где ее никто не видит, и в том, что он способен превращать в своих стихах некрасоту мира, людей и предметов в красоту и открывать людям глаза на эту красоту: "Вдоль помойки цветут незабудки...", "Поставим васильки в граненые стаканы...", "Мой ангел был мертвецки пьян", "Лирический поэт лежит в канаве // И только небо видит над собой".
В 1979 году, когда я уже отучилась в Литературном институте и вернулась к себе в Рязань, я выступала с Татьяной Бек от журнала "Юность" в Каминном зале Центрального Дома работников искусств, вместе с другими поэтами, на вечере молодых, который вел Андрей Дементьев. Я смотрела на нее как на московскую звезду первой величины и стеснялась приблизиться к ней. Мне казалось, что она совсем из иного мира, чем я, из мира богов Олимпа, что так и было. Тогда мы познакомились с ней шапочно. А в 1986 году судьба свела нас с ней на Фатьяновском празднике во владимирском городке Вязники, и там мы познакомились с ней уже не шапочно. И много общались с ней. И мне было на удивление легко общаться с ней, как будто мы были подругами детства и росли в одном дворе и играли в одни и те же куклы. Потом мы переписывались. То есть иногда перебрасывались открытками и письмами и стихами и посылали друг другу свои книги. А когда я в 1992 году переехала жить в Москву, она стала приглашать меня на все свои авторские вечера... а я ее на свои.
В 1981 году Татьяна Бек, когда она была совсем молодой, девушкой в расцвете лет, представила себя старухой и написала о себе: "Я буду старой, буду белой, // Глухой, нелепой, неумелой, // Дающей лишние советы... Ну, словом, брошка и штиблеты", и буду писать мемуары, я "буду честная старуха". Это стихотворение оказалось пророческим, не в том смысле, что она стала старухой, до этого ей и по ее внутренней сути, и по годам далеко, хотя она уже называет себя в стихах старухой (чего не делают и дамы девяноста лет), ею она не будет никогда, а в том смысле, что она, "как сама себе предсказала", в самом дела стала писать мемуары - обо всех больших писателях, с которыми ей приходилось встречаться на своем пути. Бек, "с замашками Бонапарта", работает в литературе широко, завоевывает все большее и большее литературное пространство, раздвигает свои границы и "из лирики прыгает в прозу", то есть она пишет не только стихи, но и вот и мемуары, и воспоминания, и разные эссе о писателях, и их литературные и портреты, и интервью с кем-то из них... она пишет не художественную прозу, а прозу поэта, которая является у нее как бы не основным, а "побочным" творчеством, жанром нон-фикшен. И в этом она - такой же ас, как и в поэзии. Кувалдин говорит, что у писателя не должно быть "побочного" творчества больше, чем основного. А у нее этого "побочного" - больше, чем основного. Кстати, стихи она тоже считает нон-фикшеном, потому что в них есть все признаки, свойственные этому жанру, все "знаки документальности" дневников, писем, воспоминаний, диалогов с героем (бесед, интервью). То есть получается, что у поэта-лирика все творчество "побочное"? И оно и есть для него - основное.
Свою последнюю книгу, которой я желаю быть не последней в ее жизни, она назвала "Сага с помарками". В одном стихотворении она пишет: "Не отрекусь от сделанных ошибок". Вся жизнь поэта, состоит из ошибок. И как раз ошибки-то и делают поэзию поэта интересной. Есенин говорил: "Как мало пройдено дорог, // Как много сделано ошибок"... Андрей Вознесенский в своей новой поэме "Гениальная ошибка" сказал, что ошибки бывают гениальные.
Татьяна Бек поднялась на Олимп и добилась в литературе больших успехов. И главное - все это не благодаря заслугам своего отца, а благодаря своим собственным заслугам. Некоторые ее коллеги считают, что ей было идти по литературной дороге легче, чем им. Потому что у нее отец писатель, с именем, и ей помогало его имя и его связи. Есенин писал о себе: "У меня отец - крестьянин, // Ну а я - крестьянский сын". А Татьяна Бек могла бы написать о себе: "У меня отец писатель, // Ну а я писательская дочка". Но оттого, что у нее отец был писатель, а она - писательская дочка, ей как поэтессе было не легче, а труднее, чем многим поэтессам. Потому что ей приходилось преодолевать влияние своего отца, влияние его имени, вылезать из-под его брэнда и доказывать всем, что она ценна сама по себе, а не только как дочь Александра Бека. И она доказала это, доказала, что она - это она. Какое счастье, что "я - это я!" - воскликнула она в одном своем стихотворении. Какое счастье, что в поэзии есть Татьяна Бек. А сколько у нас писательских детей, в одном только писательском "розовом районе" Татьяны Бек около метро "Аэропорт", из которых ничего не вышло, которые не стали не только поэтами, а вообще никем, иждивенцами своих родителей.
Никто не может сказать о поэте лучше, чем он сам может сказать о себе в своих стихах. Татьяна Бек сказала о себе в одном из стихотворений: "Я единственна в мире". Она действительно единственна в мире - такая, какая она есть. Как единственен в мире каждый большой поэт и вообще писатель, мужского или женского пола, чем он и отличается от других, каких много и имя которым легион.
Татьяна Бек уже много лет ведет в Литературном институте семинар поэзии, воспитала своих учеников, хотя сама считает себя вечной ученицей великих поэтов: слывет "училкой", будучи "ученицей". И рвется за "синей птицей", как в юности. И стремится к "совпадению с миром".
Евгений Рейн, с "Давидовой грустью и улыбкой расстриги", в своей беседе с Юрием Кувалдиным назвал Татьяну Бек "очень талантливым поэтом". И сказал, что она в своем творчестве пытается уйти и уходит от "предвзятых истин, кабинетных схем, бездушных теорий", и ее творчество - это "строгий пример возвращения от человека советского, идеологического к человеку естественному".
Она всей своей поэзией доказала, что ее выбор своего пути - не случаен. В одном из своих стихотворений она делает выбор своего лирического героя, а кажется, что она делает выбор своего читателя, она идет к своему лирическому герою, чтобы добиться своего совпадения с ним, а через него и со всем миром, а кажется, что она идет к своему читателю, к которому обращается с почтением, на "вы", и входит в виде своих стихов прямо к нему в квартиру и в душу:
Ее книги - это вехи ее пути, это "версты полосаты". Она издала восемь книг: "Скворешники" (1974), "Снегирь" (1980), "Замысел" (1987), "Смешанный лес" (1993), "Облака сквозь деревья" (1997), "Узор из трещин" (2002), "До свидания, алфавит" (2003), "Сага с помарками" (2004). Все они - все ее собрание сочинений - у меня есть, с автографами. Первые четыре книги у нее выходили с большими интервалами. Сейчас эти интервалы сократились. Бек прибавила бег, прибавила скорость и летит от победы к победе, в то время как ее "соперниц", ее сестер по перу сдуло ветром на обочину дороги и заел быт, или заела жизнь, и они уже выдохлись, исписались и остались далеко позади, с кастрюлями и горшками, с ложками и поварешками, с семейным возом.
Я знаю Татьяну Бек и ее творчество давно. Когда-то, "на заре туманной юности", когда я только-только приехала из Рязани в Москву и училась в Литературном институте и только-только начинала входить в московские литературные круги, я прочитала в журнале "Юность" стихотворение своей ровесницы, совсем молодой тогда Татьяны Бек о юности, из которой она выросла, как вырастают из "старенького, тесного пальто", и которую она "износила до дыр", но к которой она привыкла и которую ей жалко снимать и в которой она хочет походить еще хоть немного. Меня поразило то, что поэтесса сравнила юность, как бы самую прекрасную и самую романтичную пору жизни человека, не с чем-то таким сверхкрасивым, возвышенным и романтичным, а с простым стареньким тесным пальто в дырках, и оно выглядело у нее в стихотворении красивее, дороже и ценнее любой норковой шубы... Потому что в нем была поэзия, неуловимая аура поэзии. К тому же оно было у нее с двойной подкладкой, то есть с подтексом, с глубокой символикой. Под юностью понималась и неповторимая пора жизни, и журнал, в котором поэтесса печаталась и из которого она выросла, как подросток, и какие-то ее взгляды на жизнь, которые она переросла. С тех пор я стала следить за Татьяной Бек по периодике, по журналам. Потом я купила ее первую книгу стихов "Скворешники", которая вышла в "Молодой гвардии" в 1974 году, в серии "Молодые голоса".
Там меня потрясла ее женская беспощадность по отношению к самой себе, при взгляде на себя в зеркало. То, что она считала себя "гадким утенком", который так и не превратился в красивого лебедя, то, что она считала себя некрасивой и ненавидела свою внешнюю "оболочку", ненавидела свое "отраженье" в зеркале. Ни одна поэтесса в мире не сказала бы про саму себя в стихах, что она некрасивая и что она ненавидит свою оболочку, свою внешность. Даже самая страхолюдная поэтесса будет говорить про саму себя в стихах, какая она красивая и неотразимая и как она нравится всем, особенно мужской половине человечества. А Татьяна Бек не боится называть себя некрасивой, хотя талантливый человек не может быть некрасивым, в нем - в каждом - есть что-то такое, что "красоты прекрасней", по Баратынскому, и это есть в Татьяне Бек. Один художник сказал мне, что кукольная красота - неинтересна для художника. У Татьяны Бек - не кукольная красота, а поэтическая. Как и у Цветаевой и у Ахматовой. И это великолепно передал Владимир Войнович на дадаистском портрете Татьяны Бек, который он нарисовал. Но еще лучше это передала она сама в своей поэзии.
Беспощадность к себе у нее сохранилась во всех ее книгах и даже обострилась. Кто еще в поэзии - тем более из женщин! - может сказать о себе так (несправедливо по отношению к себе), как Татьяна Бек? - "Мое лицо - почти увечное" или: "Я - старичье отечественной марки"? - Никто, только она.
Мне нравится манера Татьяны Бек - своей антиманерностью и антиснобизмом.
Татьяна Бек стала для меня самой любимой поэтессой из моего поколения. В ее поэзии есть, с одной стороны, цветаевская порывистость, взрывоопасность эмоций, незарегулированная страстность и авангардность, а с другой стороны, ахматовская лиричность, утонченность, гармоничность, камерность и классичность. Но в то же время все у нее в поэзии - свое, татьянобековское, и даже цветаевские и ахматовские эпиграфы в стихах, и даже ахматовская шаль на ее "баскетбольных плечах". А ко всему этому у нее есть высокое мастерство поэта. Она владеет такой тайной ремесла, которой мало кто из стихотворцев владеет.
Мне нравится эстетика ее поэзии, эстетика антиэстетства. Татьяну Бек как поэта привлекают "задворки", "позабытые богом свалки", "не журавли, а дрянные галки", "улицы те, которые кривы", "лица, которые некрасивы" и "колченогие табуретки". Она как волшебница, как фея, как иллюзианист Коперфилд, то есть как поэт, наделяет красотой пространство и "всякие несовершентсва эти"... И в этом и есть главное отличие поэта от непоэта, в том, что он видит красоту там, где ее никто не видит, и в том, что он способен превращать в своих стихах некрасоту мира, людей и предметов в красоту и открывать людям глаза на эту красоту: "Вдоль помойки цветут незабудки...", "Поставим васильки в граненые стаканы...", "Мой ангел был мертвецки пьян", "Лирический поэт лежит в канаве // И только небо видит над собой".
В 1979 году, когда я уже отучилась в Литературном институте и вернулась к себе в Рязань, я выступала с Татьяной Бек от журнала "Юность" в Каминном зале Центрального Дома работников искусств, вместе с другими поэтами, на вечере молодых, который вел Андрей Дементьев. Я смотрела на нее как на московскую звезду первой величины и стеснялась приблизиться к ней. Мне казалось, что она совсем из иного мира, чем я, из мира богов Олимпа, что так и было. Тогда мы познакомились с ней шапочно. А в 1986 году судьба свела нас с ней на Фатьяновском празднике во владимирском городке Вязники, и там мы познакомились с ней уже не шапочно. И много общались с ней. И мне было на удивление легко общаться с ней, как будто мы были подругами детства и росли в одном дворе и играли в одни и те же куклы. Потом мы переписывались. То есть иногда перебрасывались открытками и письмами и стихами и посылали друг другу свои книги. А когда я в 1992 году переехала жить в Москву, она стала приглашать меня на все свои авторские вечера... а я ее на свои.
В 1981 году Татьяна Бек, когда она была совсем молодой, девушкой в расцвете лет, представила себя старухой и написала о себе: "Я буду старой, буду белой, // Глухой, нелепой, неумелой, // Дающей лишние советы... Ну, словом, брошка и штиблеты", и буду писать мемуары, я "буду честная старуха". Это стихотворение оказалось пророческим, не в том смысле, что она стала старухой, до этого ей и по ее внутренней сути, и по годам далеко, хотя она уже называет себя в стихах старухой (чего не делают и дамы девяноста лет), ею она не будет никогда, а в том смысле, что она, "как сама себе предсказала", в самом дела стала писать мемуары - обо всех больших писателях, с которыми ей приходилось встречаться на своем пути. Бек, "с замашками Бонапарта", работает в литературе широко, завоевывает все большее и большее литературное пространство, раздвигает свои границы и "из лирики прыгает в прозу", то есть она пишет не только стихи, но и вот и мемуары, и воспоминания, и разные эссе о писателях, и их литературные и портреты, и интервью с кем-то из них... она пишет не художественную прозу, а прозу поэта, которая является у нее как бы не основным, а "побочным" творчеством, жанром нон-фикшен. И в этом она - такой же ас, как и в поэзии. Кувалдин говорит, что у писателя не должно быть "побочного" творчества больше, чем основного. А у нее этого "побочного" - больше, чем основного. Кстати, стихи она тоже считает нон-фикшеном, потому что в них есть все признаки, свойственные этому жанру, все "знаки документальности" дневников, писем, воспоминаний, диалогов с героем (бесед, интервью). То есть получается, что у поэта-лирика все творчество "побочное"? И оно и есть для него - основное.
Свою последнюю книгу, которой я желаю быть не последней в ее жизни, она назвала "Сага с помарками". В одном стихотворении она пишет: "Не отрекусь от сделанных ошибок". Вся жизнь поэта, состоит из ошибок. И как раз ошибки-то и делают поэзию поэта интересной. Есенин говорил: "Как мало пройдено дорог, // Как много сделано ошибок"... Андрей Вознесенский в своей новой поэме "Гениальная ошибка" сказал, что ошибки бывают гениальные.
Татьяна Бек поднялась на Олимп и добилась в литературе больших успехов. И главное - все это не благодаря заслугам своего отца, а благодаря своим собственным заслугам. Некоторые ее коллеги считают, что ей было идти по литературной дороге легче, чем им. Потому что у нее отец писатель, с именем, и ей помогало его имя и его связи. Есенин писал о себе: "У меня отец - крестьянин, // Ну а я - крестьянский сын". А Татьяна Бек могла бы написать о себе: "У меня отец писатель, // Ну а я писательская дочка". Но оттого, что у нее отец был писатель, а она - писательская дочка, ей как поэтессе было не легче, а труднее, чем многим поэтессам. Потому что ей приходилось преодолевать влияние своего отца, влияние его имени, вылезать из-под его брэнда и доказывать всем, что она ценна сама по себе, а не только как дочь Александра Бека. И она доказала это, доказала, что она - это она. Какое счастье, что "я - это я!" - воскликнула она в одном своем стихотворении. Какое счастье, что в поэзии есть Татьяна Бек. А сколько у нас писательских детей, в одном только писательском "розовом районе" Татьяны Бек около метро "Аэропорт", из которых ничего не вышло, которые не стали не только поэтами, а вообще никем, иждивенцами своих родителей.
Никто не может сказать о поэте лучше, чем он сам может сказать о себе в своих стихах. Татьяна Бек сказала о себе в одном из стихотворений: "Я единственна в мире". Она действительно единственна в мире - такая, какая она есть. Как единственен в мире каждый большой поэт и вообще писатель, мужского или женского пола, чем он и отличается от других, каких много и имя которым легион.
Татьяна Бек уже много лет ведет в Литературном институте семинар поэзии, воспитала своих учеников, хотя сама считает себя вечной ученицей великих поэтов: слывет "училкой", будучи "ученицей". И рвется за "синей птицей", как в юности. И стремится к "совпадению с миром".
Евгений Рейн, с "Давидовой грустью и улыбкой расстриги", в своей беседе с Юрием Кувалдиным назвал Татьяну Бек "очень талантливым поэтом". И сказал, что она в своем творчестве пытается уйти и уходит от "предвзятых истин, кабинетных схем, бездушных теорий", и ее творчество - это "строгий пример возвращения от человека советского, идеологического к человеку естественному".
Она всей своей поэзией доказала, что ее выбор своего пути - не случаен. В одном из своих стихотворений она делает выбор своего лирического героя, а кажется, что она делает выбор своего читателя, она идет к своему лирическому герою, чтобы добиться своего совпадения с ним, а через него и со всем миром, а кажется, что она идет к своему читателю, к которому обращается с почтением, на "вы", и входит в виде своих стихов прямо к нему в квартиру и в душу:
Пригрезилось ли, было ли,
Но посреди развалин
Я поклялась на Библии,
Что выбор не случаен.
Но посреди развалин
Я поклялась на Библии,
Что выбор не случаен.
Я к вам с утра пожалую,
Отцветшая, как мода,
Чтоб нежность обветшалую
Сыскать на дне комода.
Отцветшая, как мода,
Чтоб нежность обветшалую
Сыскать на дне комода.
О, жизнь моя отпетая!
О, ноша не по силам!..
...Я и умру, исследуя
Несовпаденье с миром.
О, ноша не по силам!..
...Я и умру, исследуя
Несовпаденье с миром.
...В "Литературной газете" недавно шла большая дискуссия о поэзии советского и постсоветского времени. Участник этой дискуссии критик Владимир Бондаренко рассмотрел поэтов "потерянного" поколения, то есть того поколения, к которому принадлежим и мы с Татьяной Бек, перебрал самые яркие и самые крупные, на его взгляд, имена, и пришел к выводу, что среди них нет поэта, который мог бы быть знаком своего поколения, как, например, стали знаками шестидесятников Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина. Среди тех поэтов, которых он перечисляет там, - конечно, никого нельзя назвать знаком своего поколения! Потому что многие из них, которые ходили в поэтах, вообще не поэты, как показало время, и всю жизнь занимались не своим делом, хотя издали не одну книгу и получили не одну премию. Их просто нет ни в литературном процессе, ни в литературе. Но, если бы я участвовала в этой дискуссии "Литературной газеты", я сказала бы, что есть поэт, которого я могла бы назвать знаком "потерянного поколения". Этим знаком "потерянного" поколения является поэтесса Татьяна Бек.
Она прошла сквозь огонь, воду и медные трубы и доказала, что одна "рифмующая женщина", если это Татьяна Бек, может стоить всех рифмующих женщин своего времени и таких же рифмующих мужчин.
Она прошла сквозь огонь, воду и медные трубы и доказала, что одна "рифмующая женщина", если это Татьяна Бек, может стоить всех рифмующих женщин своего времени и таких же рифмующих мужчин.
"Наша улица” №233 (4) апрель 2019
