Инна Иохвидович "Конец жизнеистории"

Инна Иохвидович родилась в Харькове. Окончила Литературный институт им. Горького. Прозаик, также пишет эссе и критические статьи. Публикуется в русскоязычной журнальной периодике России, Украины, Австрии, Великобритании, Германии, Дании, Израиля, Италии, Финляндии, Чехии, США . Публикации в литературных сборниках , альманахах и в интернете. Отдельные рассказы опубликованы в переводе на украинский и немецкий языки. Автор пятнадцати книг прозы и одной аудиокниги. Лауреат международной литературной премии «Серебряная пуля» издательства «Franc-TireurUSA», лауреат газеты «Литературные известия» 2010 года, лауреат журнала «Дети Ра» за 2010. В "Нашей улице" публикуется с №162 (5) май 2013.
Живёт в Штутгарте (Германия). 

Инна Иохвидович

КОНЕЦ ЖИЗНЕИСТОРИИ

рассказ

Сейчас Николай шёл по ночной улице, возвращаясь с работы. Сторожем нынче, в середине девяностых, работал он, хоть и был кандидатом физико-математических наук. Ночной город он не любил ещё больше чем дневной. Если днём раздражала толкотня у светофора, в подземном переходе, в автобусе, трамвае, троллейбусе, в метро, то ночью, когда он шёл с дежурства, гулкостью, внутри него отдавались шаги за спиной, и следовало собраться, чтоб дать отпор кому-то, ещё незнаемому в лицо, но точно - врагу.  Или вдруг откуда-то долетал какой-то ,тоже неведомый, но неприятный, звук,  хорошего точно  не суливший.

Николай Александрович сызмальства слыл человеком мрачным, к общению не склонным, язвительным, подчас даже желчным. Он не обижался на это всеобщее мнение, не поддававшийся самообману, он и сам всё это признавал. Потому был человеком одиноким, не только без собственной семьи, но даже и без просто подруги или друга. Единственно  привязан был к младшему брату своему, и ко всем отпрыскам его от разных браков и даже внебрачной племяннице, правда, только до тех пор, пока они детьми оставались.

А ведь  мальчик Коля до рождения братишки был обыкновенным мальчишкой, безо всяких признаков грядущей мизантропии. Вернее до того момента, пока он не заметил, вдруг, мамин живот! И того, как внезапно, или он раньше не замечал, изменилась мама.Он смотрел в её лицо, на щеках появились какие-то коричневые пятна, веснушки стали особо яркими, глаза-то, глаза смотрели, и ,о, ужас, будто бы не видели его, Кольку, сынишку сынулю,сыночку, ведь как она его раньше  называла?! Глаза, наверное, никого не видели, ужаснулся было мальчик, они словно бы вовнутрь себя повёрнуты, туда смотрели?! «Мамуля!, - хотелось кричать мальчугану, - ты же как слепая, это же я, Коля! Почему ты не видишь меня? Ты, наверное, перестала меня любить, я тебе отчего-то стал не нужен? Почему? Что это там, внутри тебя происходит? Вчера, во дворе я как следует отлупил Серёгу, он мне сказал, что ты родишь мне брата или сестру, что вы с папой барались и ребёнка сделали, я ему не верю! Скажи мне, что это не так, я тебе поверю, а живот у тебя вздулся оттого, что ты заболела, сходи к врачу и он вылечит твой живот, и глаза будут тоже обыкновенно смотреть… Ну, мама!»

Ни о чём, никому ни отцу, ни ,тем более, маме не сказал он ни слова, только не замечаемый ими, замкнулся, затворился в себе самом...

А через недолгое время мама принесла из роддома брата, Димку, завёрнутого в синее одеяло. Коля смотрел в сморщенное, красное лицо младенца и кроме лёгкого отвращения к обезьяноподобной мордочке не испытывал ничего. Его только удивляло, что это существо постоянно требует внимания, маминого, и это уже немного еще не раздражало, но уже вызывало небольшое напряжение. Когда новорожденного стали  купать, Коля не зашёл в ванную,  под предлогом, что только мешать будет.

Но самым большим испытанием для мальчишки явилось, когда мама, держа Димку на на руках, освободила  из лифчика одну грудь и ткнула  вытянутый розовый  сосок прямо в крохотный, будто ненастоящий, Димкин рот. Коля почувствовал, как что-то поднимается к горлу, но успел сглотнуть, и тем самым задержать рвоту.

Пошёл в уборную, и там заплакал горько и неостановимо, как совсем-совсем маленький. Слёза лились и лились, тогда он не знал ещё, что это в его жизни последние слёзы, и что именно сейчас стал он взрослым.

А то, что произошло через неделю и вовсе изменило Кольку. Мама во дворе вешала детское бельё на верёвку сушиться и подставляла рогатину, чтобы  верёвка не провисала. Коля сидел за столом, делая уроки, Димка спал. Вдруг мальчик услыхал, не только какое-то журчание в пелёнке, но и запах, мгновенно будто бы заполонивший комнату. Он не ошибся, это был смрад от кала и мочи. Коля развернул пелёнки и увидел крохотное,  с красноватой кожей, тельце, с задвигавшимися,  неправильно-смешно ручками, ножками, залитое мочой, загаженное коричнево-зеленоватым калом. Ребёнок, то ли кричал, то ли плакал. Оглушённый открывшейся поднаготной мальчик был не в состоянии принять какое-либо решение.Он попробовал было заплакать, как и младенец, ничего не вышло, но  почувствовал жалость, сотрясавшую его тело...
- Мама! - закричал он в раскрытую форточку, - беги быстрей, Димка укакался!
И подбежав к раскрытому ребёнку, стал гладить его по головке, и утешать, сам себя не  узнавая.

Брату-подростку а потом и юноше, Николай повторял, почему-то всегда вспоминая, предавшую его когда-то, покойную уже,  маму:
- Никому никогда не доверяй, люди, только с виду хорошие, а на самом деле дерьмо. Я ещё никогда не ошибался! И это хоть ужасная, но правда! Если мне не хочешь поверить, посмотри у своего любимого Ремарка: «Никогда не очаровывайся, чтоб потом не разочаровываться».
Брат же его будто не слышал, потому бесконечно влюблялся, женился, чтоб потом развестись, дружил со многими, чтоб потом жаловаться  Николаю Александровичу на предательство самых, считавшихся верными, друзей...Тот снова ему повторял своё, ставшее просто заклятием, внутреннее, горем давшееся, знание, а  тот вновь не слышал. Николай Александрович себя философски утешал: «Прав был Марк Аврелий, как ты не бейся, человек всегда будет делать одно и то же...»

Так и жил, сам в себе, вокруг него был словно бы невидимый круг очерчен,  не допуская  близко никого.

Николай Александрович услыхал их голоса ещё издалека, подвыпивших то ли подростков, то ли уже парней, в ночной тишине любой разговор звучит как громкий. Обыкновенная беззлобная матерщина выпивших.
«И всё потому что лето, не лень им по улицам шататься», - подумал он, стало ему неожиданно так тоскливо, так вдруг этой тоскою сердце залило, словно эти парни шли именно к нему, именно по его душу.

Они приблизились, шли ему навстречу, а не догнали сзади.
- Дядя! Дай на бутылку, старый козёл!
- Во-первых у меня нету, а во-вторых, если б и были, то тебе бы именно не дал, - ответствовал он самому маленькому из них, обратившемуся прямо к нему.

Внезапно стало ему спокойно, он был готов, только обречённо, когда они с криком и гиканьем, с каким-то удовольствием, избивали его, успел, перед тем как отключиться , подумать: «Прав же я оказался, дерьмо...»

 
Штутгарт

“Наша улица” №176 (7) июль 2014