Мария
Орфанудаки родилась 8 мая 1977 года в Ленинграде. Окончила
садово-архитектурный лицей по специальности флорист. Публиковалась в
изданиях «Три желания» (Рязань), «Параллели судеб», «Беседы у камина» и
др. Член Российского Межрегионального Союза Писателей (РМСП). В "Нашей
улице" публикуется с №150 (5) май 2012.
МОИ ЛЮБИМЫЕ МУЖЧИНЫ
рассказ
С чего вдруг я решила написать нижеизложенное?
Поводом послужил недавний случай. Так бывает. Что-то происходит и служит толчком к каким-то воспоминаниям из недавнего-давнего прошлого.
Недавно со мной в интернете пытался познакомиться мужчина. Написал одно сообщение, потом другое. Адрес свой электронный прислал, в надежде, что откликнусь, напишу ответ. Все прилично.
Спросила, чем моя скромная персона его заинтересовала?
Ответил, что понравилась я ему на фотографиях. Задал какой-то вопрос, связанный с моей личной жизнью. А меня вдруг так ощетинило...
С одной стороны, я понимала, что это у меня внутри, видимо, какие-то проблемы. Воспоминания, которыми я делиться была не готова, не хотела. А с другой стороны, выглядывал колючий ежик и зло морщил нос на любопытного мужчину: «Ну, что тебе от меня надо? Тебе-то какое дело до моей жизни? О чем еще ты меня спросишь? Что бестактно прокомментируешь?»
Поделилась своей реакцией с близкой подругой. Рассказала ей про «злого колючего ежика», который может и агрессию выдать особо любопытным особям мужского пола.
- Защитная реакция, - ответила мудрая подруга.
- Ты права, дорогая, - согласилась я с ней, - но что мне делать, если меня так вскидывает на ровном месте? Я не злыдень, не бешеная, но иногда могу так отреагировать! И о последствиях потом долго буду жалеть. Человека обижу. Он, может, просто спросил, чтобы беседу поддержать. Понимаешь, не хочу я, чтобы в душу лезли. И вопросы у мужчин все какие-то однотипные. Замужем, не замужем? Сколько мужей было? От которого из них мои дети? Отвечаю вежливо, кратко. И дальше начинается...
- А дети-то на вас совсем не похожи!
- Да, - соглашаюсь, - похожи на отца.
- Но они и друг на друга не похожи.
- Да, так и есть. Отцы у них разные.
- Ах, у вас был муж-кореец?
- Нет, не было.
- А дочка старшая тогда от кого?
- Не от мужа. Были отношения и закончились до ее рождения.
- Младшая тоже не от мужа?
- От мужа.
- Которого по счету?
- Третьего.
- А она-то кто по национальности?
- Армянка, наполовину.
- О-о-о... Какие у вас интернациональные дети! А фамилия у вас, значит, греческая?
- Да.
- Откуда она у вас?
- Муж второй греком был. С Крита.
- О-о-о... Какая у вас богатая биография! Ну, хоть один-то муж русским был?
- Да, первый. Студенческий брак. Разбежались быстро.
В глазах собеседника высвечивается приговор: шалава.
Разговор затухает...
- Женя, милая моя подруга, ты понимаешь, что меня тошнит от подобных расспросов?
- Понимаю, - ответила Женя. - Защитная реакция, вот ты и щеришься. И тебя можно понять. Не зажило еще в душе. Наши люди деликатностью не отличаются. Но и их понять можно. Яркие личности, которые выделяются из толпы, привлекают внимание. Например, ты со своими детьми разных национальностей, с твоими бывшими мужьями, и твоей греческой фамилией. У многих жизнь такая блеклая, скучная. Разумеется, им покопаться в другой, более богатой на события жизни, очень даже интересно. А у тебя жизнь состоит из одних событий, историй... Книга, да и только! Захватывающий приключенческий роман.
Роман? Возможно.
Есть у меня на «Прозе» среди моих произведений папка под названием «Безымянным-бывшим». Идею с названием подкинула мне моя хорошая знакомая, прекрасный питерский фотограф Татьяна Горд.
Идеей я воспользовалась. Понравилась мне она. Был ряд работ, посвященных мужчинам, с которыми я когда-то встречалась. Влюблялась в них. Плакала, когда расставались. Не спала ночами. Не ела от переживаний или, наоборот, страдала приступами обжорства на нервной почве.
Где они? Канули в Лету. Стали безымянными и бывшими. Частью моей биографии.
В моей жизни было всего трое мужчин, которых я любила всем сердцем и люблю до сих пор. Знаю, что они всегда будут со мной.
Первый - мой отец. Мой Учитель. То, что не перестала его любить, я поняла спустя долгие годы после его смерти. Поняла, что мне не хватает его. Что я скучаю по нему.
Многолетняя обида на него точила мне сердце. О своих отношениях с отцом я даже написала рассказ «Письмо к Земфире третье. Неопубликованное». Выговориться хотела. Более умного мужчину, чем мой отец, я в жизни не встречала. Он был человеком поистине энциклопедических знаний. Первое высшее образование у него было журналистское. Преподавая историю в Политехе, он знал много других наук, в том числе и биологию. Общался с умнейшими, образованнейшими людьми. Переписывался с Солженицыным. Печатался в советское время за границей - разные статьи на исторические и другие темы.
Отцу ум не принес ни счастья, ни признания, ни материального обогащения. Ни-че-го...
Горе от ума. Он стал психически больным человеком, когда мне было двенадцать лет. Дважды в год, в период осенне-весенних обострений, он проходил курс лечения в «Скворцово-Степаново», куда ложился сам, добровольно. Доцент кафедры истории, он продолжал работать и преподавать студентам историю, вызывая зависть и недоброжелательство коллег своими блестящими лекциями. Студенты его обожали. Он умер после долгой и тяжелой болезни - отказали ноги, и он год лежал дома, медленно превращаясь в овоща. Умер в больнице, в «Скворцово-Степаново». Моей старшей дочери Лизе тогда был месяц от роду. Меня не взяли на похороны. Не хотели, чтобы я его видела мертвым. Боялись, что у меня пропадет грудное молоко.
Последний раз я видела его живым до того, как его забрали в больницу, где он умер через три дня. Говорил маме на последнем свидании, что его били санитары. Показывал синяки. Мама пошла к заведующей отделением, а та, не моргнув глазом, ответила, что, мол, кто поверит психу? Сам шел, его покачнуло, он и упал. А валит на санитаров.
Незадолго до смерти отец действительно стал ходить медленно, пошатываясь. Ноги высохли, превратились в палки, обтянутые старой, потрескавшейся местами кожей.
Через три дня после их свидания с мамой раздался звонок из больницы. Сообщили, что отец умер от воспаления легких. В свидетельстве о смерти написали какой-то другой диагноз, который не имел никакого отношения к воспалению легких.
Отец умер, а я не могла простить его даже после смерти. Простила, когда прошло полтора года со дня похорон. Друг, с которым я тогда встречалась, взял меня с собой на кладбище, навестить могилу его умершего приятеля. На кладбище меня прорвало: слезы текли по лицу, никак не желая остановиться.
- Папа, папа...
Ушло чувство вины за то, что отдали его в больницу. Как на смерть послали. Мы были вынуждены: дома он лез в окно, воздухом подышать, а жили мы на десятом этаже, и стаскивать его каждый раз с подоконника было очень тяжело. Вроде бы слабый, исхудавший, а силища - ого! Сопротивлялся. Денег на сиделку не было. Мама на работе. У меня - месячная Лиза на руках, у нее пупочек мокнет, гноится. Мне в поликлинику с ней на прогревание нужно идти. Когда за день повторилось пять-шесть таких стаскиваний отца с подоконника, я позвонила маме и взмолилась: не могу больше! Связать его? Сил нет. Сидеть рядом? В туалет захочу, а он в эту минуту снова полезет в окно. И что? Грохнется с десятого этажа, так нас же потом засудят!
Мама отпросилась с работы и поехала домой. Сказала отцу, что вызывает санитаров. Он очень плакал, просил не делать этого. Обещал, что больше не будет. Тем не менее, когда мама ненадолго отлучилась, снова полез в окно. Мама вернулась в комнату, а он снова стоит на коленках на подоконнике.
Приехали санитары из «Скворцово-Степаново» и отца увезли. Мы думали, что его подлечат, как делали это уже не раз. Помогут. Через несколько дней отец умер, и это рвало сердце напополам. Если бы все-таки его дома оставили... Легче бы нам с мамой было, если бы он выпал из окна? А так - словно на смерть отправили.
И чувство вины жгло, и обида.
Много обид. Я работала с ними, не всегда успешно. Много-много лет. Доказывала что-то отцу, посмертно. Что я красивая. Что я умная. И так далее...
Словно мне об отце и хорошего вспомнить нечего. Есть, и много.
Моя любовь к книгам от отца. Его комната была просто заставлена ими. Везде книги, журналы, альманахи. Отец обладал умением читать одновременно несколько книг, разных по теме. И у него в голове при этом ничто из прочитанного не путалось.
Отец привил мне любовь к природе. Он все свободное время проводил за городом. Дачи у нас не было. Солнечное, Репино были его самыми любимыми местами на Карельском перешейке. Купальный сезон он открывал в середине апреля, а закрывал в середине октября. Зимой обязательно были лыжи. Летом он ездил в лес, по грибы и ягоды. Пока болезнь окончательно не захватила его, он находился в отличной спортивной форме.
Мой высокий рост - подарок от отца.
За неимением дачи отец каждое лето брал профсоюзную путевку в какой-нибудь советский пансионат или дом отдыха, а позже снимал дачу на все лето. Мы с ним случайно открыли местечко Дибуны в Выборгском направлении, и потом много лет снимали там часть дома. Он обожал возиться в земле. Разбивал на даче грядки, выращивал зелень к столу, редис, картошку.
В лихие девяностые крутился как мог, как и вся страна. Зарплату тогда и у папы в Политехе, и у мамы в Литмо задерживали месяцами, а дома было двое детей: я и сестра. Нас нужно было кормить.
Отец не гнушался ездить по совхозам в выходные: пропалывал грядки, помогал снимать урожай. Расплачивались с работниками натурой, и он гордо притаскивал домой тяжелый рюкзак с овощами.
Коммерческой жилкой отец не обладал. Они с мамой пытались продавать книги, но дело не пошло. С тех времен «книготорговли» у меня осталось на память несколько книжек, которые я выпросила у отца:
- Папа, давай ты их не будешь продавать, а? Давай, ты мне их оставишь?
И он разрешил.
Остался двухтомник «Консуэло», трехтомник «Марианны», «Королек - птичка певчая» Решада Нури Гюнтекина. Память, не менее дорогая, чем мой стеклянный лебедь-бобыль.
Мне не хватает тебя, папа. Наших поездок за город. Ни с одним из своих мужчин я не ездила так много, как с тобой. У меня даже существует свой тест, как лакмусовая бумажка: любит ли мужчина поездки за город? Если нет, мне с ним не по пути.
Папа, я часто мысленно разговариваю с тобой. Знаю, ты бы очень гордился тем, что я стала писать. Да, возможно, тебе бы понравилось далеко не все из написанного мною. Что-то ты бы раскритиковал, где-то поправил бы, уточнил. Посоветовал, возможно.
Но главное, папа, ты бы мной гордился. Я знаю.
Мой второй любимый мужчина - мой покойный, второй по счету муж. Йоргиос Орфанудакос.
Я могу сказать, что люблю его до сих пор. Это уже другое качество любви. Считаю его своим ангелом-хранителем. В моей жизни не было ни одного мужчины, который любил меня так, как он. У нас с ним была какая-то особая связь. Мы чувствовали друг друга на расстоянии. Если я была в отъезде, то всегда чувствовала, когда он мне собирается позвонить. У меня резко загорались щеки. Становились, как нахлестанные. И я знала, что муж меня вспомнил. Говорила вслух:
- Сейчас Йорго позвонит.
Не проходило и пяти минут, как раздавался звонок. Я брала трубку и знала, что это он. Слышала его:
- Скучаю. Люблю...
Это был Мужчина-Мастер. Он все время пребывал в «Здесь и Сейчас». В настоящем моменте. Чем бы Йорго ни занимался, он делал это, сосредоточившись именно на этом конкретном действии. И для него оно было самым важным в тот момент. Не важно, мыл ли он посуду или паковал вещи перед отъездом.
Помню, мы уезжали на зимние каникулы на материк. С Крита в Салоники, чтобы встретить там Рождество, Новый Год и навестить родственников мужа. Брали с собой много вещей. На полу валялись сумки, чемоданы, громоздилась куча того, что нам надо было с собой взять, и я металась из угла в угол, заламывая руки:
- Йорго, ничего не влезает! Что делать? Как мы это все с собой заберем? Как упакуем?
- Спокойствие, только спокойствие! - важно и значительно ответил мой любимый мужчина.
Он нахмурил брови, что-то калькулируя в своей мудрой голове, а потом начал паковать эту немыслимую гору вещей. Играючи. Быстро. Вся гора как-то незаметно разместилась по нескольким сумкам и чемоданам, даже места свободного еще осталось предостаточно. Это так, один эпизод из греческой жизни.
Девять месяцев нашего счастья были прошиты его страшным диагнозом: рак легких в последней стадии. Неудачная операция, которая ничего не дала. Химиотерапия. Его страх умирать, усталость от болезни, надежда, что вдруг случится чудо. И столько бесконечной любви ко мне...
Когда я подбирала творческий псевдоним, то, ни на секунду не задумываясь, взяла фамилию Орфанудаки. В память о покойном муже. Моем ангеле-хранителе.
У нас с ним была разница в возрасте двадцать девять лет. Ни одного дня нашей краткой совместной жизни я ее не чувствовала.
Люблю его и вспоминаю до сих пор. Прошу о защите, когда нуждаюсь в ней. Советуюсь с ним, бывает. С фотографией его разговариваю.
Со снимка на меня смотрят его огромные, немного навыкате, умные, с грустной насмешинкой глаза. Ему я посвятила ряд миниатюр, объединенных общим названием «Моя Эллада. I Ellada mu. И Эллада му».
Благодаря третьему любимому мужчине, я начала писать прозу. Три с половиной года назад. Он сказал мне:
- Маша, у вас есть талант. Не зарывайте его в землю. Пишите.
Я тогда пробовала писать заметки на разные темы. Какие-то зарисовки из жизни. Он вдохнул в меня уверенность, что надо писать. Так что Мария Орфанудаки родилась, благодаря этому человеку.
Про него я ничего не буду рассказывать. Не хочу. Он дал мне очень много, о чем сам, возможно, и не догадывался. Любила и люблю его по сей день. Думаю, вспоминаю и скучаю. Мы с ним не вместе, и, наверное, вряд ли когда-нибудь соединимся. Хотя - на все воля Божья…
Он для меня не безымянный-бывший, а родной и дорогой человек. И я не боюсь показаться смешной и нелепой в своих ночных откровениях.
Все остальные для меня - безымянные-бывшие. Отработанные связи. Законченные отношения. Часть того куска жизни, который я прожила.
Жизнь живу живая. И люблю этих троих мужчин. Моих учителей и дорогих людей.
Поводом послужил недавний случай. Так бывает. Что-то происходит и служит толчком к каким-то воспоминаниям из недавнего-давнего прошлого.
Недавно со мной в интернете пытался познакомиться мужчина. Написал одно сообщение, потом другое. Адрес свой электронный прислал, в надежде, что откликнусь, напишу ответ. Все прилично.
Спросила, чем моя скромная персона его заинтересовала?
Ответил, что понравилась я ему на фотографиях. Задал какой-то вопрос, связанный с моей личной жизнью. А меня вдруг так ощетинило...
С одной стороны, я понимала, что это у меня внутри, видимо, какие-то проблемы. Воспоминания, которыми я делиться была не готова, не хотела. А с другой стороны, выглядывал колючий ежик и зло морщил нос на любопытного мужчину: «Ну, что тебе от меня надо? Тебе-то какое дело до моей жизни? О чем еще ты меня спросишь? Что бестактно прокомментируешь?»
Поделилась своей реакцией с близкой подругой. Рассказала ей про «злого колючего ежика», который может и агрессию выдать особо любопытным особям мужского пола.
- Защитная реакция, - ответила мудрая подруга.
- Ты права, дорогая, - согласилась я с ней, - но что мне делать, если меня так вскидывает на ровном месте? Я не злыдень, не бешеная, но иногда могу так отреагировать! И о последствиях потом долго буду жалеть. Человека обижу. Он, может, просто спросил, чтобы беседу поддержать. Понимаешь, не хочу я, чтобы в душу лезли. И вопросы у мужчин все какие-то однотипные. Замужем, не замужем? Сколько мужей было? От которого из них мои дети? Отвечаю вежливо, кратко. И дальше начинается...
- А дети-то на вас совсем не похожи!
- Да, - соглашаюсь, - похожи на отца.
- Но они и друг на друга не похожи.
- Да, так и есть. Отцы у них разные.
- Ах, у вас был муж-кореец?
- Нет, не было.
- А дочка старшая тогда от кого?
- Не от мужа. Были отношения и закончились до ее рождения.
- Младшая тоже не от мужа?
- От мужа.
- Которого по счету?
- Третьего.
- А она-то кто по национальности?
- Армянка, наполовину.
- О-о-о... Какие у вас интернациональные дети! А фамилия у вас, значит, греческая?
- Да.
- Откуда она у вас?
- Муж второй греком был. С Крита.
- О-о-о... Какая у вас богатая биография! Ну, хоть один-то муж русским был?
- Да, первый. Студенческий брак. Разбежались быстро.
В глазах собеседника высвечивается приговор: шалава.
Разговор затухает...
- Женя, милая моя подруга, ты понимаешь, что меня тошнит от подобных расспросов?
- Понимаю, - ответила Женя. - Защитная реакция, вот ты и щеришься. И тебя можно понять. Не зажило еще в душе. Наши люди деликатностью не отличаются. Но и их понять можно. Яркие личности, которые выделяются из толпы, привлекают внимание. Например, ты со своими детьми разных национальностей, с твоими бывшими мужьями, и твоей греческой фамилией. У многих жизнь такая блеклая, скучная. Разумеется, им покопаться в другой, более богатой на события жизни, очень даже интересно. А у тебя жизнь состоит из одних событий, историй... Книга, да и только! Захватывающий приключенческий роман.
Роман? Возможно.
Есть у меня на «Прозе» среди моих произведений папка под названием «Безымянным-бывшим». Идею с названием подкинула мне моя хорошая знакомая, прекрасный питерский фотограф Татьяна Горд.
Идеей я воспользовалась. Понравилась мне она. Был ряд работ, посвященных мужчинам, с которыми я когда-то встречалась. Влюблялась в них. Плакала, когда расставались. Не спала ночами. Не ела от переживаний или, наоборот, страдала приступами обжорства на нервной почве.
Где они? Канули в Лету. Стали безымянными и бывшими. Частью моей биографии.
В моей жизни было всего трое мужчин, которых я любила всем сердцем и люблю до сих пор. Знаю, что они всегда будут со мной.
Первый - мой отец. Мой Учитель. То, что не перестала его любить, я поняла спустя долгие годы после его смерти. Поняла, что мне не хватает его. Что я скучаю по нему.
Многолетняя обида на него точила мне сердце. О своих отношениях с отцом я даже написала рассказ «Письмо к Земфире третье. Неопубликованное». Выговориться хотела. Более умного мужчину, чем мой отец, я в жизни не встречала. Он был человеком поистине энциклопедических знаний. Первое высшее образование у него было журналистское. Преподавая историю в Политехе, он знал много других наук, в том числе и биологию. Общался с умнейшими, образованнейшими людьми. Переписывался с Солженицыным. Печатался в советское время за границей - разные статьи на исторические и другие темы.
Отцу ум не принес ни счастья, ни признания, ни материального обогащения. Ни-че-го...
Горе от ума. Он стал психически больным человеком, когда мне было двенадцать лет. Дважды в год, в период осенне-весенних обострений, он проходил курс лечения в «Скворцово-Степаново», куда ложился сам, добровольно. Доцент кафедры истории, он продолжал работать и преподавать студентам историю, вызывая зависть и недоброжелательство коллег своими блестящими лекциями. Студенты его обожали. Он умер после долгой и тяжелой болезни - отказали ноги, и он год лежал дома, медленно превращаясь в овоща. Умер в больнице, в «Скворцово-Степаново». Моей старшей дочери Лизе тогда был месяц от роду. Меня не взяли на похороны. Не хотели, чтобы я его видела мертвым. Боялись, что у меня пропадет грудное молоко.
Последний раз я видела его живым до того, как его забрали в больницу, где он умер через три дня. Говорил маме на последнем свидании, что его били санитары. Показывал синяки. Мама пошла к заведующей отделением, а та, не моргнув глазом, ответила, что, мол, кто поверит психу? Сам шел, его покачнуло, он и упал. А валит на санитаров.
Незадолго до смерти отец действительно стал ходить медленно, пошатываясь. Ноги высохли, превратились в палки, обтянутые старой, потрескавшейся местами кожей.
Через три дня после их свидания с мамой раздался звонок из больницы. Сообщили, что отец умер от воспаления легких. В свидетельстве о смерти написали какой-то другой диагноз, который не имел никакого отношения к воспалению легких.
Отец умер, а я не могла простить его даже после смерти. Простила, когда прошло полтора года со дня похорон. Друг, с которым я тогда встречалась, взял меня с собой на кладбище, навестить могилу его умершего приятеля. На кладбище меня прорвало: слезы текли по лицу, никак не желая остановиться.
- Папа, папа...
Ушло чувство вины за то, что отдали его в больницу. Как на смерть послали. Мы были вынуждены: дома он лез в окно, воздухом подышать, а жили мы на десятом этаже, и стаскивать его каждый раз с подоконника было очень тяжело. Вроде бы слабый, исхудавший, а силища - ого! Сопротивлялся. Денег на сиделку не было. Мама на работе. У меня - месячная Лиза на руках, у нее пупочек мокнет, гноится. Мне в поликлинику с ней на прогревание нужно идти. Когда за день повторилось пять-шесть таких стаскиваний отца с подоконника, я позвонила маме и взмолилась: не могу больше! Связать его? Сил нет. Сидеть рядом? В туалет захочу, а он в эту минуту снова полезет в окно. И что? Грохнется с десятого этажа, так нас же потом засудят!
Мама отпросилась с работы и поехала домой. Сказала отцу, что вызывает санитаров. Он очень плакал, просил не делать этого. Обещал, что больше не будет. Тем не менее, когда мама ненадолго отлучилась, снова полез в окно. Мама вернулась в комнату, а он снова стоит на коленках на подоконнике.
Приехали санитары из «Скворцово-Степаново» и отца увезли. Мы думали, что его подлечат, как делали это уже не раз. Помогут. Через несколько дней отец умер, и это рвало сердце напополам. Если бы все-таки его дома оставили... Легче бы нам с мамой было, если бы он выпал из окна? А так - словно на смерть отправили.
И чувство вины жгло, и обида.
Много обид. Я работала с ними, не всегда успешно. Много-много лет. Доказывала что-то отцу, посмертно. Что я красивая. Что я умная. И так далее...
Словно мне об отце и хорошего вспомнить нечего. Есть, и много.
Моя любовь к книгам от отца. Его комната была просто заставлена ими. Везде книги, журналы, альманахи. Отец обладал умением читать одновременно несколько книг, разных по теме. И у него в голове при этом ничто из прочитанного не путалось.
Отец привил мне любовь к природе. Он все свободное время проводил за городом. Дачи у нас не было. Солнечное, Репино были его самыми любимыми местами на Карельском перешейке. Купальный сезон он открывал в середине апреля, а закрывал в середине октября. Зимой обязательно были лыжи. Летом он ездил в лес, по грибы и ягоды. Пока болезнь окончательно не захватила его, он находился в отличной спортивной форме.
Мой высокий рост - подарок от отца.
За неимением дачи отец каждое лето брал профсоюзную путевку в какой-нибудь советский пансионат или дом отдыха, а позже снимал дачу на все лето. Мы с ним случайно открыли местечко Дибуны в Выборгском направлении, и потом много лет снимали там часть дома. Он обожал возиться в земле. Разбивал на даче грядки, выращивал зелень к столу, редис, картошку.
В лихие девяностые крутился как мог, как и вся страна. Зарплату тогда и у папы в Политехе, и у мамы в Литмо задерживали месяцами, а дома было двое детей: я и сестра. Нас нужно было кормить.
Отец не гнушался ездить по совхозам в выходные: пропалывал грядки, помогал снимать урожай. Расплачивались с работниками натурой, и он гордо притаскивал домой тяжелый рюкзак с овощами.
Коммерческой жилкой отец не обладал. Они с мамой пытались продавать книги, но дело не пошло. С тех времен «книготорговли» у меня осталось на память несколько книжек, которые я выпросила у отца:
- Папа, давай ты их не будешь продавать, а? Давай, ты мне их оставишь?
И он разрешил.
Остался двухтомник «Консуэло», трехтомник «Марианны», «Королек - птичка певчая» Решада Нури Гюнтекина. Память, не менее дорогая, чем мой стеклянный лебедь-бобыль.
Мне не хватает тебя, папа. Наших поездок за город. Ни с одним из своих мужчин я не ездила так много, как с тобой. У меня даже существует свой тест, как лакмусовая бумажка: любит ли мужчина поездки за город? Если нет, мне с ним не по пути.
Папа, я часто мысленно разговариваю с тобой. Знаю, ты бы очень гордился тем, что я стала писать. Да, возможно, тебе бы понравилось далеко не все из написанного мною. Что-то ты бы раскритиковал, где-то поправил бы, уточнил. Посоветовал, возможно.
Но главное, папа, ты бы мной гордился. Я знаю.
Мой второй любимый мужчина - мой покойный, второй по счету муж. Йоргиос Орфанудакос.
Я могу сказать, что люблю его до сих пор. Это уже другое качество любви. Считаю его своим ангелом-хранителем. В моей жизни не было ни одного мужчины, который любил меня так, как он. У нас с ним была какая-то особая связь. Мы чувствовали друг друга на расстоянии. Если я была в отъезде, то всегда чувствовала, когда он мне собирается позвонить. У меня резко загорались щеки. Становились, как нахлестанные. И я знала, что муж меня вспомнил. Говорила вслух:
- Сейчас Йорго позвонит.
Не проходило и пяти минут, как раздавался звонок. Я брала трубку и знала, что это он. Слышала его:
- Скучаю. Люблю...
Это был Мужчина-Мастер. Он все время пребывал в «Здесь и Сейчас». В настоящем моменте. Чем бы Йорго ни занимался, он делал это, сосредоточившись именно на этом конкретном действии. И для него оно было самым важным в тот момент. Не важно, мыл ли он посуду или паковал вещи перед отъездом.
Помню, мы уезжали на зимние каникулы на материк. С Крита в Салоники, чтобы встретить там Рождество, Новый Год и навестить родственников мужа. Брали с собой много вещей. На полу валялись сумки, чемоданы, громоздилась куча того, что нам надо было с собой взять, и я металась из угла в угол, заламывая руки:
- Йорго, ничего не влезает! Что делать? Как мы это все с собой заберем? Как упакуем?
- Спокойствие, только спокойствие! - важно и значительно ответил мой любимый мужчина.
Он нахмурил брови, что-то калькулируя в своей мудрой голове, а потом начал паковать эту немыслимую гору вещей. Играючи. Быстро. Вся гора как-то незаметно разместилась по нескольким сумкам и чемоданам, даже места свободного еще осталось предостаточно. Это так, один эпизод из греческой жизни.
Девять месяцев нашего счастья были прошиты его страшным диагнозом: рак легких в последней стадии. Неудачная операция, которая ничего не дала. Химиотерапия. Его страх умирать, усталость от болезни, надежда, что вдруг случится чудо. И столько бесконечной любви ко мне...
Когда я подбирала творческий псевдоним, то, ни на секунду не задумываясь, взяла фамилию Орфанудаки. В память о покойном муже. Моем ангеле-хранителе.
У нас с ним была разница в возрасте двадцать девять лет. Ни одного дня нашей краткой совместной жизни я ее не чувствовала.
Люблю его и вспоминаю до сих пор. Прошу о защите, когда нуждаюсь в ней. Советуюсь с ним, бывает. С фотографией его разговариваю.
Со снимка на меня смотрят его огромные, немного навыкате, умные, с грустной насмешинкой глаза. Ему я посвятила ряд миниатюр, объединенных общим названием «Моя Эллада. I Ellada mu. И Эллада му».
Благодаря третьему любимому мужчине, я начала писать прозу. Три с половиной года назад. Он сказал мне:
- Маша, у вас есть талант. Не зарывайте его в землю. Пишите.
Я тогда пробовала писать заметки на разные темы. Какие-то зарисовки из жизни. Он вдохнул в меня уверенность, что надо писать. Так что Мария Орфанудаки родилась, благодаря этому человеку.
Про него я ничего не буду рассказывать. Не хочу. Он дал мне очень много, о чем сам, возможно, и не догадывался. Любила и люблю его по сей день. Думаю, вспоминаю и скучаю. Мы с ним не вместе, и, наверное, вряд ли когда-нибудь соединимся. Хотя - на все воля Божья…
Он для меня не безымянный-бывший, а родной и дорогой человек. И я не боюсь показаться смешной и нелепой в своих ночных откровениях.
Все остальные для меня - безымянные-бывшие. Отработанные связи. Законченные отношения. Часть того куска жизни, который я прожила.
Жизнь живу живая. И люблю этих троих мужчин. Моих учителей и дорогих людей.
Санкт-Петербург
“Наша улица” №176 (7)
июль 2014
