Анжела Ударцева
МАЧЕХА
рассказ
В первый раз я увидела его на улице возле своего дома. Худенький, с осунувшимся лицом, он смотрел на меня исподлобья, как затравленный волчонок. Рядом с ним стоял мой муж, и, держа сына за руку, тоже смотрел на меня не без доли осторожности, будто мы стали чужими. Он был, как и его сын, с впалыми щеками, глазами, полными усталости. И дело тут было ни только в многочасовом перелете. Начиналась совсем новая глава в его жизни, и в моей, когда в доме появился ребенок от первого брака мужа - Юра. И я автоматически стала мачехой. К этому слову я трудно привыкала. Помню, когда как-то позвонили из школы и спросили: “Вы же ему мачехой приходитесь?”, я сначала и не поняла о ком идет речь.
Когда они только что приехали из аэропорта, я постаралась как можно шире улыбаться, чтобы хватило улыбки и на мужа, и на 12-летнего Юру. Муж до отъезда на “материк” забыл ключи от дома, и вот теперь он вместе с сыном стоял на морозе. Если учесть, что два дня была задержка рейса по маршруту Братск- Певек, то в дороге они очень измучились. Ведь до Братска они ехали сначала автобусом, а потом поездом из одного маленького прибайкальского поселка. Но в этой долгой поездке они как-то привыкли друг к другу. Ведь прошло десять лет с тех пор, как муж развелся с первой женой.
Когда мы познакомились, то Саша сразу сказал, что был когда-то женат и имеет сына. Чаще всего связь с сыном он держал через бабушку Юры. Она говорила, что души во внуке не чает и никому его не отдаст.
А тут вдруг позвонила и сказала, что если не заберете “выродка”, то она его в детдом сдаст. Нужно было сразу более шестидесяти тысяч рублей, чтобы Саше съездить в Прибайкалье и привезти ребенка в Певек. Мы даже этот вопрос не обсуждали – надо забирать Юру или нет. Когда муж уехал, меня многие осуждали, что я “занимаюсь дурью” и “вешаю на себя тяжкий крест”. Говорили мне так разные люди – от близких подруг и коллег по работе до учителей и милиционеров, которые в силу моей профессии журналиста знали меня хорошо.
Острой эта тема была еще и потому, что мне я скоро должна была рожать… Не скажу, что мы плохо жили - муж работал в золотодобывающей артели, я, несмотря на декретный отпуск, занималась журналисткой деятельностью. Но все же каждая копейка была на счету, и когда срочно понадобились деньги на авиабилеты, пришлось влезать в долги. Но спасибо за отзывчивость тем людям, которые помогли.
Когда муж уехал за сыном, я решила в порядок привезти комнату специально для Юры. По сути, эта комната (а квартира у нас двухкомнатная) не очень была востребована. Муж работал вахтовым методом в артели, а мне хватало для жизни зала. Но теперь обстоятельства менялись и надо было комнату превратить в нормальное помещение, в которой мог бы жить подросток. Там, кроме стула и телевизора ничего не было. Понадобились кровать или диван, письменный стол, палас. Опять-таки в этом мне помогли все, кто меня уважал. Что-то я купила с рук, что-то отдали мне безвозмездно, и комната в красивом убранстве ждала своего хозяина.
И надо сказать, что Юрий сразу оценил, как хорошо в комнате. Он даже расплакался, потому что те условия, в которых он жил, человеческими трудно было назвать. Муж рассказал, что жил Юра в однокомнатном барачном помещении. Это помещение разделено двумя картонными перегородками. Один закуток – это кухня, где стоит печка и пол там земляной, как это было в давние времена в крестьянских домах. Следующее пространство – это “владение” взрослых, причем тут установлено две кровати – одна бабушкина и ее сожителя, а другая – мамы Юры и ее сожителя. И третий закуток – это детская. Кроме Юры у его мамы есть еще двое детей, и все эти дети имеют разных отцов. У детей кроватей не было, они спали на матрасах, расстеленных на полу. Мать Юры не особо уделяла внимание ни этому сыну, ни другим своим детям.
Росли они практически под присмотром бабушки. Голод, холод – это постоянные “друзья” этого дома. Поэтому первое время мне казалось, что Юру просто невозможно накормить. Это потом уже от психолога я узнала, что существует такое понятие как “социальный голод”. Это когда человек ест не только потому, что хочет есть, а когда хочет наесться “про запас” - а вдруг больше не дадут. Юра откровенно говорил, что раньше ему постоянно приходилось голодать.
Хорошо, если вермишель в доме была, а мясо мы и не видели, - говорил он тихо.
Юра был старшим из детей. В десять лет он уже начал зарабатывать сам. То кому-нибудь в поселке, где он жил, воды принесет, то огород прополет или дрова перетаскает. Люди расплачивались с ним не деньгами, а продуктами – сахаром, мукой. Однажды, когда он был сильно голодным, то получив за работу килограмм муки, шел и ел ее по дороге.
Его трудолюбие чувствовалось с самого начала его пребывания в нашем доме: он всегда мыл за собой посуду, убирал у себя в комнате, стирал свои мелкие вещи – носки и прочее.
В школе он был твердым троечником и как мне пояснил классным руководитель “неформальным лидером” среди ребят.
Это с виду он был какой-то затравленный, но на самом деле очень уж любил командовать. Это ребятам не нравилось, но они почему-то к нему тянулись. Хотя в последующем одноклассники проявляли к нему проявлять все меньше и меньше интереса. Как я думаю, это было связано с большой развязностью Юрки, даже вульгарностью. Как бы он того не хотел, но из его уст выскакивали “горячие” словечки, его тянуло бегать по улицам, а его одноклассникам больше нравилось посещать спортивные секции или играть в компьютерные игры. Юра был уличным ребенком, да это и неудивительно, если учесть, при каких обстоятельствах он рос. С оформлением его в школу были проблемы. Когда муж забирал сына из прибайкальского поселка, директор школы не выдал ему на руки документы, а сообщил, что нужен запрос из новой школы. В певекской школе (Чукотка) директор была возмущена тем, что только по их запросу можно получить документы учащегося и поначалу не хотела принимать мальчика в школу.
Тогда я созвонилась со школой, где раньше учился Юра и попросила факсом на редакцию выслать его табель успеваемости за минувший год. И уже благодаря этому документу его приняли в школу. А по телефону, когда я просила выслать табель успеваемости меня сразу предупредили, что “дело” мальчика не вышлют, пока не будет погашена задолженность за питание и за учебники. Как оказалось, его там кормили в долг, и учебники выдали авансом, а мама мальчика за год так и не погасила задолженность. Муж выслал на школу деньги, (надо сказать, приличную сумму) и после этого документы отправили на Чукотку.
Я не скажу, что Юра был не управляем. Но разные проблемы возникали. Особенно по той причине, что он, как я говорила рос уличным ребенком. Он мог до ночи гулять на улице. Но “материк” и Крайний Север – это ведь по климату все равно что земля и небо. И самый сложный период был весной, когда отец и привез отец. Если в то время в Прибайкалье, где мальчик жил со своей мамой, бабушкой, братом, сестрой и всякими “дядями” (сожителями мамы и бабушки), уже распускались деревья, то на Чукотке снег еще и не думал таять. Зима тут до конца мая является злой хозяйкой. Но Юру будто магнитом тянуло на улицу, а за компанию с ним особо никто и не хотел гулять. Наблюдая за тем, что Юрий начинает хандрить, я посоветовала ему пойти в какую-нибудь секцию, благо что выбор был. Можно было и на бокс записаться, и в футбольную секцию или просто ходить в тренажерный зал. Но Юру спорт особо не привлекал. Попробовал ходить в школу бокса, но вскоре бросил, записался на вольную борьбу, но и на этот вид спорта его хватило не надолго. Муж, когда привез Юру на Чукотку, должен был выходить на работу в артель, но он взял вынужденный отпуск, чтобы сын адаптировался. Но сын был сложным ребенком и выговаривал отцу разные обиды. Он обвинял отца в том, что тот не жил с ним раньше. Все время между ними возникали конфликты. И Саша понял, что если он снова уйдет работать в артель, а это значило по полгода не жить дома, то ребенок снова не будет видеть отца. И Саша поменял место работы – зарплата была меньше, но зато сын был под присмотром. Для меня было парадоксальным то, что Юра все время провоцировал отца на какие-то разборки, но никогда не враждовал со мной. И более того, он говорил мне об отце только лучшее, а о маме, наоборот, только самое плохое. К примеру, он говорил так:
- Папа – молодец, если бы он нам деньги не посылал, то не знаю, как бы мы жили. Вот только тратились они куда попало. Купят мне какую-нибудь маленькую шоколадку, а большая часть денег пропивалась. А мама – она то с одним, то с другим. Бросит нас, уедет куда-нибудь. Проститутка!
- Юра, нельзя так о маме, какой бы она ни была, - говорю.
- А как иначе, не так все просто. Бабушка тоже может куда-нибудь уехать, а я с маленьким братиком и сестрой сижу, нянчусь, они есть просят, а мне их кормить нечем. Вот я сейчас хорошо тут питаюсь, а они там как? Наверное, голодают.
И голубые глаза стали такими грустными, как море в бурю. Мне стало не по себе. В свои двенадцать лет Юра выглядел старичком, который будто все в жизни знает. Я помню, сильно вздрогнула, когда врач – психолог (к которому, равно как и к психиатру настоятельно требовали отвести Юру учителя, потому что при всем его более менее прилежном отношении к учебе, он замыкался в себе, либо начинал о чем-то горько рассказывать с целью, чтобы его пожалели и отпустили с уроков) спросила меня “А пьяный секс при ребенке у его матери с сожителем был, не знаете?”, а видя мое удивленное лицо, добавила сама: “Судя по поведению ребенка подобное было и часто”. Я хотела посмотреть на Юрочку глазами психолога, увидеть что-то этакое, но все же для меня он был простым ребенком, который как увядающий из-за недостатки влаги цветок, требовал больше внимания к себе, тепла, любви. Но я постоянно чего-то боялась – нет, ни какого-то криминала, а боялась его обидного взгляда, его грусти. Я старалась быть для него помощником, а не похожим на строгую учительницу, старалась быть другом, которому он мог бы доверять. И я чувствовала, что Юра доверяет мне, я радовалась каждому общению с ним, каждой четверке и уж тем более пятерке. Баловать деньгами, пусть даже небольшими, не стремилась, как и муж. Но все же старалась нередко украдкой от мужа дать Сереже денег на шоколадку или китайскую лапшу, которую Юра почему-то безумно любил. Было легче жить вместе нам, совершенно чужим друг другу людям, потому что сложились такие доверительные отношения. И пользуясь хорошим расположением Юры, я старалась как бы незаметно направлять на какие-то хорошие поступки. Объясняла ему, как надо общаться с девочками, с учителями. Я и в школу к нему на уроки ходила, и видя, что он сидит на самой задней парте, попросила учительницу пересадить его поближе. Юре понравился мой поступок.
Я также как бы невзначай нередко просила его написать письмо матери, но он все время отказывался. Тогда я пошла на хитрый ход - я разрешала садиться ему за компьютер и набирать тексты писем. Ему это было интересно. Но только больше двух строчек он все равно не печатал. Не хотел, говорил, что мать - женщина легкого поведения и произносил при этом очень грубые выражения. Но и эти письма с несколькими строчками отправлялись мной на имя мамы, правда, понимание в этом с ее стороны не было. Мать звонила и говорила, что сын обнаглел, что больше двух строк родному человеку написать не хочет. Сын злился, когда она кричала в трубку о том, что он ее забыл.
Но все же как бы он не говорил плохо о маме, о месте, где он раньше жил, я стала замечать, что он скучает по прошлой жизни. И эта скука, тоска все сильнее сковывала его сердце, душу. У него вдруг стала появляться апатия ко всему. До этого он из ряда вон плохо делал уроки, постоянно врал, что ему ничего не задавали, а тут и вовсе отказывался их делать. И отец с ним говорил по -разному, уроки, конечно, под большим контролем делались, но Юра со всем этим соглашался, как я поняла, только затем, чтобы от него поскорее отвязались.
На время Юра отвлекся, когда я предложила ему рассказать для газеты про школьную мастерскую. И вдруг это на него подействовало. В глазах появился солнечный блеск, он снова стал улыбаться. Про мастерскую он написал с огромным количеством ошибок, но все же написал, а более того, еще и сфотографировал. Он прибежал ко мне в редакцию с горящими глазами и попросил дать цифровой фотоаппарат. Я была материально ответственной за этот “цифровик”. Но я доверила ему этот дорогостоящий фотоаппарат зная, что фотографированием он владеет хорошо. Он несколько раз снимал им меня, отца, нашего кота. Снимки, конечно, получились лучше, чем текст. Но я оформила этот материал и попросила редактора опубликовать в газете. Юра стал самым популярным в школе. Единственный человек, который иронизировал по этому поводу был учитель русского языка. Если в других предметах он немного разбирался, и лучше всего преуспевал в математике, то русский язык для него - темный лес. Но учитель русского языка понимала, что я стремилась чем-то занять Юру, чтобы ему было интереснее жить. Помню, в день выхода газеты он сразу же вырезал заметку и отправил ее маме – без всякой подсказки. Потом он еще несколько заметок писал. Одна из этих заметок называлась “Человек – друг собаки”. Я тогда оценила наблюдательность мальчика. Он зашел в подъезд к своему другу и увидел, как там хозяин квартиры спит на коврике возле своей квартиры. А собака, которая обычно лежала на этом коврике, сидела рядом и охраняла своего хозяина. Юра рассказал, что ему часто приходилось видеть собаку, спящую возле двери, а тут сам хозяин лежал.
Интересно, что заметка про мастерскую положила начало его новому увлечению. Он стал чуть ли не всеми вечерами пропадать в мастерской, а руководитель то и дело нахваливал своего ученика. Дело в том, что это была не просто мастерская, а кружок “Умелые руки”. И Юра там учился делать разные поделки. Вы не представляете, с каким восторгом он приносил домой сделанные собственными руками изделия из дерева, причем они вполне пригодились в хозяйстве. То молоток сделает, то подсвечник. И даже он готовил большую работу для выставки – что-то вроде декоративной вазы. Но спустя полгода и к этому делу интерес пропал. Не спасло его от скуки и покупка навороченной игровой приставки. Поначалу играл в нее с интересом, а потом и приставка ему стала безразлична. Он даже ее поломал –просто так, потому что надоела. Но вот еще один вид спасения, как мне тогда казалось. Юра никогда не бывал ни в каких детских лагерях и санаториях.
А тут предложили путевку в пансионат на две недели, и ехать надо было на Черное море в Евпаторию. Он восклицал: “Сбылась моя мечта, я побываю на Черном море!”. Через паспортный стол пришлось оформить справку о гражданстве, и Юра с другими школьниками поехал на Украину, к Черному морю. Дело это было в период учебы. Школьники в Евпатории и отдыхали, и учились. Две недели пролетели быстро. Он вернулся с Черного моря счастливым. Ему понравилось, как он там жил, какие были условия. И с удовольствием написал заметку о своем отдыхе. А еще, как оказалось, он там влюбился в одну девочку. Эта девочка Женя училась в другой школе, и стала часто нам звонить. Она тоже влюбилась по уши в Юру. Тот, поскольку мне доверял, стал показывать любовные записки. Да уж, для двенадцати –тринадцати лет писать такие записочки рановато. Я не могла это не сказать мальчику. А он ответил, что сам понимает, что в такие годы крутить любовь рано. И если он к своей влюбленности относился как-то хладнокровно – я чувствовала, как он старается прятать чувства, то бедная Женя не могла места себе найти. Она приходила к нему в школу, звонила ему постоянно. Он с ней сначала разговаривал деликатно, а потом вдруг ей сказал: “Не звони больше, зачем все это?”. Наверное, Женя еще долго не могла свои чувства побороть, но Юра не подавал ей никакой надежды.
Даже когда у него было день рождения, он не пригласил Женю. Были приглашены только мальчишки. Но этот день рождения не было радостным, а наоборот, как я думаю, стал точкой отсчета для возвращения его обратно – в привычную жизнь. К дню рождения мы с мужем заказали большой торт, просто громадный. Кроме того, было приготовлено много разных салатов, я напекла пирожки, купила конфет, колы и прочего. Юра никогда не видел, как он сказал, такого шикарного угощения и добавил, что вообще его день рожденье никогда не отмечали. И вот пробил его “звездный час””. Он отмечал свои 13 лет. На шесть часов вечера Юра пригласил друзей. Но пробило шесть часов, потом семь, а никто так и не появился. Он заволновался не на шутку, стал обзванивать своих друзей, те вяло говорили, что подойдем, но не подходили. Тогда Юра побежал сам за одним другом. Потом подошли еще трое ребят. Они закрылись в комнате, где был празднично накрыт стол. Но гости были недолго. Они почему-то чувствовали себя не в своей тарелке. Именинник рассказывал какие-то истории, от которых у ребят, как они мне потом говорили, “вяли уши”. Возобладала, так сказать, развязность Юры, что только отталкивало друзей от него. Ребята вскоре собрались и ушли, а Юра загрустил. Темы, которые он поднимал, были неинтересны ребятам. А про разные “бомбочки”, фейерверки, погони, лазанье по заборам приходившим ребятам было не интересно слушать.
После этого дня рождения Юра еще сильнее замкнулся в себе. Он стал малоразговорчив, был вечно насупившимся. Тут еще стала часто по ночам звонить его мама и просить у него денег на жизнь. Объясняла это тем, что папа живет на Чукотке, зарабатывает много, а она, бабушка и брат с сестренкой постоянно испытывают голод. Он иногда после таких звонков даже плакал. Словом, надо было искать какой-то компромисс во взаимоотношениях. Юра часто намекал на то, что он хочет съездить к матери, проведать ее. И когда подошло время каникул, мы решили отправить его к ней. Кто-то, как например, представители отдела опеки и попечительства говорили, что этого нельзя было делать. Объясняли это так: “Ребенок попал в хорошие условия, а в старую жизнь ему нельзя возвращаться”. Но мы все же решились. Юра обещал, что съездит к маме, поживет там лето и вернется. Но увы, не вернулся. По телефону позвонил и попросил денег на велосипед. Мы ему выслали, а через день он попросил денег на запчасти, которые стоили столько же, сколько велосипед. Но это уже был обман, ни на какие запчасти для нового велосипеда ему денег не надо было. Это просили его мама и бабушка выслать денег на проживание. Деньги, которые мы давали ему на обратный проезд, тоже были потрачены его мамой и бабушкой по своему усмотрению. Хотя было обещано с их стороны, что мальчика посадят на самолет, тем более что рейс был прямой. Но, к сожалению, ничего подобного не было. Когда я созванивалась со школой, в которую снова вернулся Юра, то мне пояснили, что он часто прогуливает уроки. Несколько раз мы заказывали переговоры, но Юра категорически отказывался ехать обратно. Он признался, что он не хочет учиться, делать уроки, он любит бегать по улицам, ходить на рыбалку, в лес, жарить картошку на костре и прочее. “А у вас на Чукотке холодно, не побегаешь, вот лучше вы сами переезжайте жить на “материк” - вот такие были слова мальчика.
Недавно муж снова заказывал переговоры с сыном. Но он не пришел на переговорный пункт, а пришла бабушка и сказала, что внука положили в туберкулезный диспансер, а еще обвинила нас, что это мы заразили его туберкулезом. Ее даже не убедило то, что Юра проходил тщательно обследование когда надо было ехать в пансионат на Черное море.
Созвонившись с тубдиспансером, я услышала от врача, что Юра прогуливает не только занятия, но и важные процедуры. Как его вернуть, если он сам не хочет этого? А кроме его в тубдиспансере лежит и его младший братишка. Муж считает, что заразились дети туберкулезом от сожителя бабушки, который жаловался (когда муж приезжал к ним) на открытую форму туберкулеза. Юра с нами прожил полтора года. С нами он не живет уже год. В свои 15 лет, которые он недавно отметил, он сам вправе решать, как ему поступить и с кем жить – с мамой или папой. Некоторые мне говорили, что “сколько волка не корми…”.
Но, наверное, тут ситуация гораздо глубже. Как бы мы к нему не относились, Юра привык к той жизни, где чувствовал себя раскованно, комфортно, хоть и испытывал материальные трудности. И что ни говори, в том, каким он растет, виноваты и мать, и отец. Отмечу, что за два года, которые он с нами прожил, Юра ни разу меня никак не назвал и все время обращался на “вы”. И что еще интересно, Аленка, которая у меня родилась, в последний раз его видела, когда ей было полтора года, но она до сих пор помнит Юру, если увидит его на фотографии. И он к ней относился очень хорошо, любил с ней играть. Они ведь по крови родные и есть у них отцовские черты, что их также сближает. Я все время переживаю за мальчика, думаю, как он, тратятся ли на него те “алиментные” деньги, которые туда высылаются, а самой высокой благодарностью были слова, которые вместе со всеми гадостями по поводу того, что Саша –никчемный отец, написала Юрина бабушка, были процитированные Юрины фразы, что Анжела - очень замечательная. Значит, те “зернышки”, которые я старалась заложить в его душу не погибли, они прорастают. Значит, то, что я делала по отношению к Юре – правильно? А слово “мачеха” может быть не таким уж злым, если любовь и доверие в мире умеют торжествовать. И если снова придется встретиться, то мне не стыдно будет взглянуть в глаза пасынка.
