К ПОРТРЕТУ ПОЭТА ВЕНИАМИНА ЭЛЬКИНА
ДВОРНИК ПОБЕЛЕЛ ПОД СНЕГОМ
В литературе всё выглядит иначе, чем в жизни. В доверительной, умной, отеческой поэзии Вениамина Элькина тем более, поскольку на 90-м году жизни он может позволить себе говорить так, как ему удобно, как ему хочется, как только он умеет изъясняться, благодаря своему жизненному и литературному опыту, не говоря уж о высоком художественном вкусе, который он шлифовал, будучи многие лета редактором в издательстве «Художественная литература». Это и понятно, поскольку литература собрана в художественную форму, когда был произведён отбор согласно знанию мировой литературы, эрудиции поэта, а сама жизнь как таковая брошена нам в неотформованном, хаотичном виде, причём без конца и без начала. Память о лучших местах молодости действует у Вениамина Элькина по тому же принципу, что и литература. Мы вместе с поэтом тоскуем о тех местах, где нам было очень хорошо. Но не возвращаемся туда, зная, что время обманывает нас пространством. Поэтому можно сделать вывод, что память сама по себе сродни художественной литературе, той истинной поэзии, на фундаменте которой стоит творчество Вениамина Элькина.
На
щеке умолкшего Есенина
Не успела высохнуть слеза -
Крик его последнего мгновения:
«Смерть, уймись, нажми на тормоза!»
Или:
Вскрикнет
вдруг в тебе, не обессудь,
понятое лишь теперь былое
и пахнёт, как некогда в лесу,
выступившей на коре смолою.
Крик проистекает от слабости. Когда люди хотят сразу что-то изменить, а не получается, они и начинают кричать.
Как не
проснуться ночью в миг,
Когда в тебе раздался крик
И на ноги поднял испуг,
И стало всё понятно вдруг -
Железным циркулем судьбы
Твой каждый шаг очерчен был?
И не задумываются над тем, что криком лишь выдают свое бессилие, свою слабость.
"Спиной
вперёд идите", - говаривал Фоменко*,
Иди вперёд, конечно... не расставаясь с прошлым.
Кричать "Судью на мыло!" лишь на футболе можно.
"Судья" - вся жизнь твоя же, с "судьёй" поосторожнее.
Вот, например, вы хлопочете о чем-то перед чиновником, а он не обращает на вас внимания. Вы постепенно раздражаетесь и начинаете кричать. И это - провал! Конфликт. А ведь конфликт этот лишь от непонимания формы общения.
Как
мне хочется сказать: "Дорогие!",
С тем же чувством, как сказалось впервые,
И обнять вас, словно в первый раз вижу,
И поклясться:" Никогда не обижу!"
Метеоры на Землю рушатся,
Взрывы войн грозят мирозданию,
Но любовь моя к вам не глушится
Площадной, преходящей бранью...
Содержание
в данном случае не имеет никакого значения. Форма общения правит не только
поэтом Элькиным, но и всем миром! Можно ворваться к человеку с криком,
застучать кулаками по столу, а можно вежливо войти, извиниться, твердым голосом
изложить свое дело, намекнуть на благодарность, поставить в конце концов
бутылку. Уверен, к вам будет совершенно другое отношение.
На писчем листе нарисован дворник…
Война
- эвакуация, Башкирия...
Здесь я впервые в руки взял топор -
дрова колоть. Я, словно гладиатор,
сражался с ними. Был ареной двор.
Да нет, не двор, а малое пространство
у стен уже дряхлеющей избы.
Дворник побелел под снегом, висящим на ниточках сплошной завесой, которая покачивается с благостным ритмом морской волны, по которой скользит широкая железная лопата дворника, образуя ровную гладь узкой аллеи, ведущей вдоль побелевшего забора к остановке, утонувшей в глубоком сугробе.
На дворе
снега лежат, а на градуснике плюс.
Нелогично. Я теперь прогнозировать боюсь.
Лето будет? А зима? А весна? Хотя бы осень...
Все молчат - как в рот воды. Все молчат, кого ни спросишь.
Звучит орган не в храме, на холсте, и ноты те диктует мне художник, отсель и я вкушаю ритмы мёда, поющего медлительностью жизни, не распознав начала и конца.
Художник
ночь изобразить решил,
«А ты рассвет попробуй, - сказал я, - изваять». -
А он: «Не стану даже пробовать. Наоборот, - ответил, -
ночь так сложней рассвета,
что хочется понять её и тягу к ней поэта». -
«Но всё-таки пиши рассвет: он для людей понятней.
Зачем тебе брести во тьме,
тропой в ночи невнятной?» -
«Нет, - он сказал, - хочу понять, чем ночь милей поэту:
она враждебна ведь всегда тому, что суть рассвета». -
А я вдруг понял и сказал: «Она милей поэту тем:
что бы ни было - она предшествует рассвету».
Художник кисть не отложил,
но так взглянул при этом,
как будто радостную весть услышал от поэта.
А я поставил точку: «Дом, в котором буду жить,
быть должен освящён котом и всем, кто в нём светить».
Когда сфокусируешь внимание на одном каком-нибудь печальном событии, то начинаешь чувствовать себя зависимым от этого состояния…
Юрий КУВАЛДИН
