ЕВАНГЕЛИЕ
ОТ МАРГАРИТЫ ПРОШИНОЙ
У
Маргариты Прошиной все женщины созданы по образу и подобию. Он есть Слово.
Слово пробуждает героинь рассказов. Все они женщины, и все они - в Слове. Я
просмотрел все рассказы Прошиной, и выписал лишь первые фразы. Получилось очень
интересно. Своеобразная поэма «Начал». Можно было выписать и концы. Но к чему?
Ведь Слово бессмертно, как бессмертны созданные писательницей женщины. Даже не
из ребра Адама, а из букв божественного алфавита, где в каждой букве живёт Бог.
Вот что получилось, если не отрываясь, как поэму читать возвышенно, или как
священник читает Евангелие. Зою разбудили крики петухов («Уроки деревни»).
Сколько помнила себя Лебедева, всё самое романтичное, загадочное, пленительное
в её жизни приключалось как-то само собой («Её волшебное озеро»). Ледяйкина
родилась и жила в старом, покосившемся в сторону грязной речки огромном
двухэтажном бараке, со стенами из дранки, на множество узких комнат
(«Ледяйкина»). В дождь звуки с улицы усиливались, постепенно наполняя
комнату, как будто кто-то включил приёмник, и постепенно всё прибавлял и
прибавлял звук, назойливо перебиваемый скрипящими и свистящими радиопомехами
«Огни Москвы»). Ресницы заиндевели («Одноглазая»). Шум неприятно свистящих
турбин «лайнера», которому давно было пора падать вместе с пассажирами с неба,
затих почти, но не смолк («Провинциалочка»). Курбская родилась в старинных
книгах и до самозабвения, до перевоплощения, до исчезновения любила не просто
читать их, а жить в них единственно реальной жизнью («ЕГЭ»). У Манефы
Яковлевны было девять дочерей («Поня»). У неё было редкое имя - Видана
(«Лаврушенский переулок»). Делаю в страхе первую запись («Дневник
библиотекарши»). Жукова жила в Карманицком переулке («Особенная»). Москва
воистину неисчерпаема («Осчастливили»). Таня работала на Серпуховке
(«Шуба»). Херсон звучал печально в душе Фортунэты («Фортунэта»). Архитектор
Крылова прилетела в Симферополь из Внуково («Бубенчик»). Свадебный белый
лимузин с золотыми кольцами на крыше бесшумно проехал по Большому Каменному
мосту, повернул налево к дому Пашкова, затем направо на Моховую («Месть»). Прошёл
летний дождь, превратив асфальт в зеркало, в котором подсвеченная солнцем
отразилась острошпильная башня («Принцесса с Казанского вокзала»). По мере
удаления от душной Москвы через открытые окна воздух в машине все больше
насыщался свежестью и запахом трав («Несметное пиршество роз всех тонов и
оттенков превратило квартиру счастливых супругов в цветущий сад. Яковлева,
до замужества Пичугина», накануне суда идёт с безотрадными мыслями,
мучительно обдумывая свои бесконечные обиды. Лилиана так плотно сомкнула
веки от ослепительного света, что увидела себя высоко на колокольне церкви
Вознесения Господня на Гороховом поле. Я ехала в поезде. В тамбуре
пахло укропом. Город в овраге разрезан рекой. Любушка, черны косы обвивают
стан, сидит у церкви, где венчался, кажется, когда-то один известный поэт, имя
которого она никак не может вспомнить, имя-то у всех на слуху, а вот из памяти
вывалилось, в общем, сидит у Никитских ворот, пытаясь странноватым
взглядом отыскать эти ворота, но никаких ворот вокруг себя не находит, и
беседует с Корженевской, стриженной под мальчика, выкрашенной в броский, ибо
она не такая, как все, зелёный цвет, с множеством цепочек на шее, которыми
любит теребить и позванивать. В метро Лиле вспомнился первый роман
Достоевского «Бедные люди», в котором он так нежно передаёт чувства двух
беззащитных существ, которые пытаются вопреки обстоятельствам выжить,
поддерживают друг друга, отказывая себе в самом необходимом. Отец, мать,
тётушки, дядюшки, сёстры, братья, и еще какие-то далёкие, едва узнаваемые
родственники со скорбными лицами стояли у Фаины Фелициановны в ногах. И из
Евангелия от Иоанна: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало
быть, что начало быть. В Нём была жизнь, и
жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его…
Юрий
КУВАЛДИН
