Евгений
Блажеевский (1947-1999)
***
Одутловато-слякотный февраль.
Испачканная сковородным салом
Блестит под фонарями магистраль
Из темноты бегущая к вокзалам.
Квартира спит, как пыльный чемодан.
Неслышный даже коммунальным Фёклам,
По Красносельской улице туман
Ползёт, щекою припадая к стёклам.
Одутловато-слякотный февраль.
Испачканная сковородным салом
Блестит под фонарями магистраль
Из темноты бегущая к вокзалам.
Квартира спит, как пыльный чемодан.
Неслышный даже коммунальным Фёклам,
По Красносельской улице туман
Ползёт, щекою припадая к стёклам.
Бессонницы угрюмый пистолет
Нацелен на скрипучую кровать,
Где
женщина, которой на сто лет
Поручено с тобою есть и спать,
Поручено с тобою есть и спать,
Всей
нежностью раскрылась в полусне,
Мерцая
поволокой из-под чёлки,
И мы
лежим на смятой простыне
В пяти шагах от грязной Каланчёвки...
В пяти шагах от грязной Каланчёвки...
Казалось мне студенческой порой,
Что
от тоски и дикого удела
Меня спасёт её души покрой
И молодое ласковое тело.
Что мокрый снег, летящий с высоты
И февраля убогая фактура,
Меня спасёт её души покрой
И молодое ласковое тело.
Что мокрый снег, летящий с высоты
И февраля убогая фактура,
Лишь
только фон для этой красоты:
Мерцали
груди, двигалась фигура...
И возглас: "Ах!.." И всей спиной попятной -
В постельный развороченный бедлам,
Когда касалась розовою пяткой
Холодного паркета по утрам!..
Когда лежал и весело, и смело
Зигзаг одежды сброшенной в пылу,
Как сломанный хребет велосипеда,
На стуле и частично на полу!..
Но где же мы, любившие когда-то?
О, жизни ускользающая тень!..
И возникает в памяти, как дата,
Глухая ночь и подступивший день,
В котором, оживляя воздух сизый,
Весна в снегу стояла чуть дыша,
Оттаивали медленно карнизы
И стих лежал в стволе карандаша...
1994