Валерий Николаевич Барановский родился 17 декабря 1940 года в Хабаровске. Окончил в 1962 году Одесский гидрометеорологический институт, работал как инженер-гидролог в Киеве, а в 1972 поступил в аспирантуру при секторе кино Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии, защитился в 1976 году там же, получил степень кандидата искусствоведения, член союзов журналистов и кинематографистов Украины, киновед, кинокритик, режиссер документального кино, прозаик.
Валерий Барановский
КАК Я РАДА, КАК Я РАДА, ЧТО ВЫ ТОЖЕ С ЛЕНИНГРАДА
рассказ
Светлана
Игоревна наворачивала пирожные прямо из коробки. Она уминала уже
вторую штуку. Ела и утешала себя тем, что вот нашелся, все-таки,
мужчина, который не забыл, что восьмого марта женщине нужно приносить
цветы или, в крайнем случае, пирожные, и если пирожные, то из «Норда»,
который считается лучшей кондитерской на белом свете, хотя поразительно
недорогой.
Служила Светлана Игоревна в гостинице - дежурным администратором. Простых людей с улицы на постой сюда не пускали, а пускали только из сферы искусств. Лауреаты, конечно, не заезжали - на каких-то пятьдесят клиентов буфетов не полагалось, и телефон стоял на всех один - так что, заработки у Светланы Игоревны были небольшие. Да и вообще, с театральных оформителей, народных режиссеров из глубинки, студяг да командированных из других сфер жизни, много не возьмешь. Но Светлана Игоревна много и не просила - ей нравились не заработки, а общение. И в этом смысле за все годы самой щепетильной и самостоятельной личностью показал себя участник цирковой программы «Полет в Космос», человек с нерусской фамилией Манжелли. Он имел красивые мужские мускулы, носил кружевную сорочку под блестящим, нездешним пиджаком и на афишах обозначался как «3-Манжелли-3». Правда, сегодня Манжелли лишь тонко улыбнулся, когда сдавал ключи, быстро пробормотал что-то невразумительное и не достал из своего большого портфеля ни цветка, ни завалящей конфеты. Светлане Игоревне все эти конфеты были ни к чему, слава богу, не одна живет - с мужем, но, с другой стороны, на веточке сухумской мимозы не разорился бы…
Светлана Игоревна вздохнула и достала третье пирожное. С утра она надушилась, но теперь духи выветрились - какая в них, модных-то, крепость, не то, что в «Красной Москве»! - и в дежурке пахло горьковато-сладким, кремовым. С пирожными пришли воспоминания, но пришла и горничная Карповна. И тоже стала есть.
- Это кто же поздравил-то? - спросила она.
- Из пятого…
- Какой же это? - сказала Карповна. - Такой чернявый, что ли?
- Ну, да… Почувствовал, что я люблю из «Норда», - сказала Светлана Игоревна. - Я еще в юности там паслась. Как суббота, так и пасусь…
- Кавалеры, видать, водили? - спросила дружелюбно Карповна.
- Кавалеры это потом… А раньше сама…
- На всю гостиницу один догадался, - посочувствовала Карповна.
- Какая разница, - сказала Светлана Игоревна. - Мы, между прочим, принимать не имеем права…
- Да, - сказала Карповна, - пока не познакомишься поближе, ни за что не угадаешь что за один…
- Вы «безе» возьмите. Домой снесете, к чаю. «Безе» не портится…
- Вот я и говорю, - сказала Карповна, - раньше думала - врачи-то! А понаехали, смотрю - самые разносчики заразы и есть, шморгают из дому в дом и носют. В номере пылищи-то на два пальца. Огрызки!
- А что им, - сказала Светлана Игоревна, - двое или, там, трое суток поживут и домой…
- И артисты тоже, - сказала Карповна. - Грязь одна… Выходит, рабочий лучше. Рабочий, если выпьет, домой идет. Спать ложится…
- А пьяные драки? - спросила Светлана Игоревна. - Еще и за ножи берутся…
- И не говори!
- Вы ешьте, Карповна, ешьте…
- Да, один, значит, - повторила Карповна. - Всего-то на копейку расходов, а уважительно…
- Ну, при чем тут на копейку?!
- А в пятнадцатом опять водку жрали, - сказала мстительно Карповна. - Мусору!
- Праздник… - сказала Светлана Игоревна. - Карповна, а я ведь чуть за летчика не выскочила. Когда на севере жили…
- Да ну их, летчиков, - сказала Карповна, - нам своих волнений хватает…
Остаток дня Светлана Игоревна просуществовала в одиночестве. Правда, позвонил муж. Но по мужнину голосу она определила, что он по случаю женского дня пил водку и, возможно, даже смешивал с пивом. Поэтому она его не дослушала и занялась телевизором. Передавали концерт, и пел Киркоров, а муж добивался ее снова. Он трезвонил, как будто желал что-то объяснить. Однако Светлана Игоревна знала его уже двадцать лет, и это давало ей право вести себя сурово и решительно.
- Потом, Витя! - сказала она. - Утром ты все поймешь сам и сделаешь выводы. А сейчас спи, потому что я не могу сразу и смотреть, и разговаривать. Ты не беспокойся. Я сижу одна. Нету тут никого, и не предвидится.
Она сказала так, потому что знала: муж - золотой человек и во сто крат лучше ее самой, так как мог в случае чего и простить, а она его, хоть и хотела бы, - ни за что в жизни.
Тем временем начали трещать сигнальные звонки и мигать лампочки на пульте, который установила для бдительности милиция. Это гости возвращались по номерам. Каждый заходил, как полагается, в дежурку и брал свой ключ. Веселых было мало. В чужом городе, после случайных встреч, им снились дети и, часто, жены, и жены - в розовом свете, даже самые скучные и сварливые. Они предвкушали эти сны и торопились.
Последним снова явился Манжелли и вынул из-за пазухи медведя.
- Игрушка, - сказал он. - Нейлоновый. Можно стирать.
- Ой, что вы! - восхитилась Светлана Игоревна. - Я не возьму.
- Возьмите, - попросил Манжелли. - Цирковой медведь.
- Зачем вы тратитесь? - с теплотой в голосе сказала Светлана Игоревна, устыдившись своих странных утренних обид. - А нос у него горбатенький, грузинистый…
- Еле достал, - сказал Манжелли, - их уже сняли с производства.
Сказал и удалился в свой третий номер дикими шагами акробата и мужчины. И под ним даже не скрипнула половица. А когда все стихло, и только на шестом этаже, в душе, грозно и бессонно рокотала вода, в дверях появился монтажник из седьмого номера - Григорий Мармышкин - и шумно втянул воздух своим носиком, который рядом с железными скулами занимал подчиненное положение. Потом вздохнул продолжительно и тоскливо и направился к Светлане Игоревне. Он был удивительно мал ростом, Григорий Мармышкин, и прошло много времени, пока он одолевал длинный стол для посетителей. Но все же, Мармышкин справился с препятствием и тем же неукоснительным образом начал огибать другое - маленький, полированный письменный столик служебного назначения. Светлана Игоревна подумала, было, что гость имеет в виду общественный чайник, который всегда стоял за ее спиной, на подоконнике. Но Мармышкин вдруг круто свернул со своего пути, протянул короткие руки и цепко схватил ее за плечи. Светлана Игоревна испуганно вскочила, и мгновение они стояли друг против друга - она, высокая, пышная и белая, словно питалась одной базарной сметаной, и он - карлик с лысоватой, если глянуть сверху, макушкой и в шлепанцах без задников. А когда Светлана Игоревна обрела, наконец, дар речи, она воскликнула первая.
- Что вам нужно?
- Вас, - отвечал Мармышкин.
- Вы, наверное, сошли с ума! Какое вы имеете право?! Уберите сейчас же руки!
- А если женщина нравится? - спросил Мармышкин и отпустил ее.
- Господи! - ахнула Светлана Игоревна. - Нравится! Вы думаете, я бесплатное приложение к номеру?
- Я ничего не думаю, - сказал монтажник Григорий Мармышкин. - Я уже три месяца здесь живу. Вы понимать должны. Что, от вас убудет?
- Платите за номер, - вдруг визгливо сказала Светлана Игоревна.
Она сама себе удивлялась, но не находила гневных слов, чтобы смять, уничтожить Григория Мармышкина, вогнать его в землю, заставить испариться, исчезнуть. И, наверное, поэтому потребовала с него плату за номер.
- Утром, - сказал Мармышкин.
- Нет, сейчас!
- Я сказал утром, - устало возразил Мармышкин. - А будете давить, я по безналу жить стану.
Он обеспечил себе последнее слово и медленно отступил к двери. Задержался там на минутку. Посмотрел на самолетное расписание. Сказал:
- До Киева полста баксов… Ничего себе.
И его не стало.
Светлана Игоревна даже зажмурилась, а когда открыла глаза, на месте Мармышкина стоял Манжелли.
- Здесь был шум, - сказал он.
Светлана Игоревна пожала плечами.
- Тогда я пойду спать, - сказал Манжелли. - У меня завтра полет к звездам, и сегодня вся эта гадость приснится… Пожелайте мне ни пуха…
- К черту, - машинально сказала Светлана Игоревна.
- Опле! - ответил Манжелли и пошел смотреть свои ненормальные сны.
В последующие дежурства, во вторник, четверг и пятницу, Светлана Игоревна услышала несколько интересных рассказов. Их поведали ей гости, которые заказали международные переговоры от двадцати трех ноль-ноль.
И первый рассказ был об одном профессоре.
«Вот у вас пальчик болит, Светочка, - сказал приезжий из Томска, который проживал в отдельном номере в полном одиночестве. Сказал и поправил кожаный галстучек, и подтянул аккуратные брючки, и ладошками изобразил удивление, и на румяном его личике засияли спокойные глазки в пшеничных ресницах. - Вот у вас пальчик третий день болит, а почему болит, вы не знаете… Думаете, может, я где ударилась; может, ключик неловко повернула; может, выспалась неудобно… А на самом-то деле!..
Я тут недавно в ресторанчике кушал с одним профессором. Соляночку. А я с кем угодно кушать не буду, сами понимаете. Так вот, профессор, между прочим, попался неплохой. И оказалось, что он радиацию изучает, то есть ее влияние на разнообразный животный мир… На воду, на растения, а также на человека. И, оказывается, по больницам пустили негласное указание, чтоб в нынешнем году тяжелые операции не делать. А почему? А потому, что в это время на солнце высыпет много пятен. Будет период повышенной активности. Я ему говорю: возможно, на север надо ехать? Как-никак и воздух чище, и все такое… А он запретил. Нет, говорит, там магнитные поля сильные. От одного спасешься, в другое вляпаешься. Эти самые поля здорово, якобы, портят кровь. Ну?! Но нам покамест бояться нечего. Тут, у нас, поля ничего себе, слабые. А вот радиация есть. И в ней все мы, человечество, то есть, тоже частично виноваты. Телята двухголовые и все такое… Хороший попался профессор, а соляночка была никуда. Зря только деньги взяли… Эх, электрическую бы плитку в номер. А к ней - кастрюльку. Вон сколько здесь курей продают - и венгерские, и польские, и отечественные, и какие хочешь… А была бы плиточка да кастрюлька, сварил бы курочку да - шампанского!»
- Плитку в номер нельзя, - сказала Светлана Игоревна, - запрещается.
- Знаю, - вздохнул он, - а если тут курей больше, чем в Томске картошки?
- При чем же тут радиация? - спросила Светлана Игоревна. Вы, извините, мысль-то договаривайте…
- Вот у вас пальчик болит?
- Болит, - вспомнила Светлана Игоревна и поежилась..
- То-то…
Второй же рассказ касался дрессировки зверей.
«Вы думаете, я сто раз не могла переехать в хороший район? - хрипло спросила артистка, которая с ранней юности играла матерей, и пожала плечами. - Да я двести раз могла поменяться. Но мне нужны условия. Для аквариумов. Я держу два аквариума - на двести литров и на сто. Вы не представляете, какая это прелесть, когда роскошные, черные вуалехвосты идут на лобовое столкновение! Я вчера целый час наблюдала. И, заметьте, обе - дамы… Собак я тоже люблю. У меня есть брат. У него взгляд редкий. Пристальный. Он собак обучает. Посмотрит на нее - она, как человек, отворачивается… Один раз полковник обратился. Я, говорит, ничего не пожалею, только займитесь моей овчаркой. Они, видите ли, ее за восемь лет до страшного состояния довели. Дошло до того, что собака на диване спит, а полковник - на полу. Ну, брат взялся. Это же первый такой случай в его практике. Приехал на квартиру к полковнику. Хотел к собаке войти, а они его - за руку. Что вы, говорят, нельзя, порвет! Мы к ней всегда с куском мяса заходим… Представляете? Тогда брат велел ее с мясом в сарай отвести и несколько досок в стене выломать, чтоб она его видела. А сам напротив на пенек сел. Она на него лает, аж давится, а он - смотрит. Пять дней гипнотизировал. А потом взял за ошейник и вывел. Семья так и ахнула. А брат говорит - еще раз на диван жить пустите, никто не вылечит, хоть стреляйте…»
- Видели по телевизору домашнего льва? - сказала на это Карповна. - Интересно, где они денег на питание животного достают? Как-никак, я слышала, сто восемьдесят килограммов живого весу!
- А у нас, - сказала Светлана Игоревна, - тоже была собака. Болонка. Фикс. По утрам звоночек дергала. И домашние туфли в зубах приносила…
- Болонка - дрянь! - сказала высокомерно артистка. - Недоразумение.
Третий рассказ - о неземной любви - обнародовала в дежурке на закуску методист из одного министерства. Донести его смысл словами буквально невозможно. Потому что бумага не способна передать, как, делясь своим, сокровенным, смотрела методист из министерства; как затягивалась сигареткой после каждой фразы, как расхаживала нервно по комнате, обнимая свои плечи мягкими руками. Это было странно, так как говорила она не о себе, а о любви прадеда к бабушке, то есть, отца - к дочке.
«За день до смерти, - поведала она, - дед всю мебель переставил. Вообразите, - громадный шкаф, полный тряпок; затем - книжный… Ему тогда было девяносто восемь. Удивительной силы старик. Говорят, когда он на кулачный бой выходил, его просили: мы, Михал Семеныч, вам правую ручку привяжем, а то изувечите… В общем, мужества был громадного… Но когда бабуля Соня умерла и ему позвонили, он ехать к ней отказался. Не хочу, сказал, пусть она у меня в памяти останется, какою была. И не приехал. Ни в больницу, ни после, когда она возле морга лежала, ни на похороны. Любил ее очень…»
В ночь же на четвертое дежурство Светлана Игоревна не вышла, потому что случилось несчастье - в ее доме завелся покойник. Умер тот самый муж Витя, веселый, в принципе, кап два, который в будни все еще донашивал красивую черную форму, а по выходным вкалывал с утра до ночи на дачном огородишке или так, ковырялся, по хозяйству.
Вот и на этот раз Витя оприходовал бутылочку красного, любимой своей марки «Букет Молдавии», привычно ощутил в висках нестерпимо жаркий ток крови, а затем легкое бесшабашное головокружение (так на него всегда действовал этот душистый вермут) и отправился на зады своего имения размером в шесть не мытых, не вяленых соток - копать траншею под теплицу.
Кстати сказать, он очень любил земляные работы, потому что жизнь была, в общем-то, трудная и, несмотря на мудрое упрямство, с которым вела семью Светлана Игоревна, полного покоя не наступало. Спокойно было раньше, на морской службе, где он пребывал в завидной роли командира на эскадренном миноносце «Тверь». Во-первых, его слух услаждало само словосочетание «эскадренный миноносец»; во-вторых, он был нормальный мужик и легко принимал простые житейские решения, вроде определения на «губу» нажравшегося в увольнительной матроса или реакции на агрессивные действия условного противника во время проводившихся раз в год учений.
А после выхода в запас все стало плохо. На глазах его вертелось слишком много людей, и каждый был себе на уме, и некоторые интриговали, о чем Витя Щерба догадывался, как правило, последним, и, оказавшись в очередной раз в дураках, шел в любимую рюмочную на площади Восстания, чтобы выпить пшеничной, съесть маленький бутерброд с корявой шпротиной и забыть, хоть на часок-другой, о вопиющей несправедливости судьбы-злодейки. То же действие оказывало на него вскапывание грядок или вот, как сейчас, - выемка грунта вручную.
Земля, уже отогревшаяся к концу весны, была мягкой; рыжие ломти, густо, как солью, присыпанные крупным песком, отваливались от цельного массива легко и податливо; дело шло споро. Скользкий черенок лопаты горячил ладони; слегка взмокшая рубаха прилипала между лопатками к спине; сладко поднывали ляжки, отвыкшие за неделю от напряжения, ходьба-то не в счет, и траншея медленно углублялась, будто землекоп почти незаметно для глаза уходил в землю.
Он сильно вбивал блестящий штык в глинистую почву, очерчивал шрамами-разрезами небольшую площадку, а потом размашистыми, скользящими движениями выбирал получившийся земляной пирог до самого донышка и повторял процедуру заново. Иногда он отставлял лопату и, присев на корточки, вдыхая сырой, душный запах глины, рассматривал раковинки, растения и червячков, извлеченных внезапно на белый свет из своей безопасной глубины. И еще, копая, думал о Светлане Игоревне, о том, что такой роскошной и неглупой женщине был бы вровень муж-адмирал с хорошей, в отличие от капитанской, пенсией, чтобы могла Светка оставить свою дурацкую гостиницу раз и навсегда. Он никогда не подозревал жену в неверности - даже в мыслях, не то что на деле, - но всегда отдавал ей должное, зная, что она могла бы сделать куда лучшую партию, если бы не врожденная порядочность, и дочь Ирка к нынешнему своему возрасту, вполне возможно, проводила бы отпуск не в холодном Комарово, а где-нибудь в Карловых Варах.
И только подумал Виктор Щерба об этом международном курорте, только налег очередной раз на лопату, как вдруг острая боль саданула его в грудь, как раз посередине, и швырнула вниз, на колени, а потом и навзничь, на самое дно отрытой на полметра глубины ямы. Светлана Игоревна готовила в это время обед в летней кухне, изредка взглядывая поверх кустов на мужа, копошащегося на окраине участка. Она тоже думала об их совместном существовании, и тоже - сочувственно, оправдывая походы мужа в «рюмочную», где не продавали здоровых и полезных напитков, вроде «Букета Молдавии», экономическими причинами, в связи с чем Виктору приходилось ограничиваться «Пшеничной» или, что хуже, «Московской», неизвестно кем и где произведенной.
Она не одобряла, конечно, пьянок, но уважала супруга, считала его недооцененным, как всегда бывает с порядочными людьми, а кроме того испытывала к нему искреннюю благодарность за дочку, которая получилась у них умненькой и красивой, со свободным английским с самого детства и набором лучших деловых качеств, каковых у самой Светланы Игоревны отродясь не водилось.
Конечно же, она могла бы выйти замуж получше или повыгоднее, но у нее не было уверенности, что и вправду какой-нибудь летчик, профессор или дипломат принес бы ей большое счастье. А помимо того, Виктор был, в известном смысле, ее творением. Особенно же она гордилась своей выдумкой, благодаря которой никто не замечал в лице ее мужа природного дефекта. Левая половина лица у Виктора была в нижней части щеки и верхней подбородка от природы странным образом вздута. Светлана Игоревна заставила его отпустить бороду, которую самолично подстригала - справа чуть-чуть, а слева основательно, так, что щетина исправляла обидную асимметрию.
«Ничего, Витенька, - подумала Светлана Игоревна, - ничего, прорвемся», - и подняла глаза снова. Однако Виктора не увидела. Сначала она не обратила на это обстоятельство должного внимания. Но когда и через двадцать минут, и через полчаса муж в поле зрения не появился, она забеспокоилась, вытерла руки и, ускоряя шаг, двинулась в его сторону.
Через минуту Светлана Игоревна уже созерцала Виктора, лежащего у ее ног, на бугристом дне неглубокой канавы. Колени его были подогнуты, стопы неестественно вывернуты вовнутрь; руки сжаты в кулаки, а рот полуоткрыт, и сухой след слюны терялся в черной щетине. Почему-то она сразу поняла, что он окончательно умер и трогать его не надо. Она опустилась рядом на колени, сцепила в мучительной крепости замок ладони и стала смотреть на его мертвое лицо, где непостижимым образом сквозь завесу бороды проступило врожденное уродство.
Потом выяснилось, что Витя скончался от инфаркта. Светлана Игоревна похоронила его, как положено, и через неделю вышла на работу. Месяц спустя, когда она уже совсем, было, успокоилась, пришел к ней в ночное время и попросил напоить чаем и дать бутерброд тот самый мужчина из пятого номера, который всегда здесь останавливался и точно знал, что пирожные для женщин нужно покупать в «Норде». И как только взглянула на него Светлана Игоревна, уставшая от несчастий, захотелось ей немедленно напудриться и подвести брови и мазнуть за ушами своими любимыми духами «Tresor». Голос ее задрожал против воли, а губы заулыбались, и холодок проник под ложечку, отчего ей понадобилось выпить сейчас же целый самовар чаю, и, конечно же, чтобы пил он этот самый чай с нею вместе и заедал ее гордостью, домашним клубничным вареньем…
- Присаживайтесь, - сказала Светлана Игоревна. - Все гости уже вернулись. Я аж до полвторого свободна…
- А потом? - спросил он.
- А потом я спать ложусь, - сказала Светлана Игоревна и вдруг зарделась, как невеста, и сразу же сама себя возненавидела.
Он с аппетитом ел колбасу и смотрел ей в глаза.
- Странные тут люди, - неожиданно сказала она, - думают, раз сидишь за этим столом, значит, должна выполнять любые желания…
- Командировочные, - сказал он. - У командировочного такая психология, ничего не поделаешь…
- Вот именно, - обрадовалась Светлана Игоревна и ощутила к нему большое доверие. - Не понимаю, почему нужно ехать в загранкомандировку, чтобы переспать со своей же, русской. Идиотизм какой-то…
А затем не заметила как, а рассказала все происшедшее между ней и монтажником Григорием Мармышкиным. Гость долго смеялся, а потом посоветовал:
- Не берите в голову, Светочка!
- Ну, да! Ну как же! - удивилась она. - Я ж не предмет бесчувственный… И почему так выходит - с ног до макушки ничтожество, а, надо же, лезет? Неужели я такое впечатление произвожу?
- Да нет, - сказал гость, - самое приятное впечатление…
- Вы меня утешаете, - сказала Светлана Игоревна, - вы просто добрый человек… А мне это, честное слово, ни к чему. Из того факта, что я мужа похоронила, ничего не вытекает.
- Конечно, - согласился ее собеседник. - Какой ваш возраст!
- Ну, не скажите… - возразила Светлана Игоревна. Но ей стало вдруг легче…
Потом они долго говорили и пили чай. И вдруг она ни с того, ни с сего перешла с ним на «ты», хотя был он лет на десять моложе. Она даже неожиданно для себя приблизилась к нему, сидящему, сзади и приобняла за плечи. Он не воспротивился, но сам ее обнимать не стал, а ласково улыбнулся.
- Я знаю, - сказал он, - о чем вы сейчас думаете…
- Ну, о чем?
- Скажу, - отозвался он, тоже на «ты». - Думаешь, вот, дескать, старая баба, пристала к парню, а это, наверное, отвратительно выглядит. Я ведь заметил, как ты села на диван - сначала удобно, с ногами, а потом вдруг ноги на пол спустила и стала подол одергивать… Сиди ты, бога ради, спокойно, как тебе нравится…
- Господи, - сказала Светлана Игоревна, - как ты понимаешь женскую душу… Просто Бальзак какой-то…
- Ты не волнуйся, - сказал он, - у тебя все еще впереди. Если судьба, влюбишься, и тебя любить будут. Года тут совсем не помеха…
- Бальзачок ты мой, - ласково произнесла Светлана Игоревна, - почему ты конфет не ешь? Попробуй. Мармелад очень свежий…
- И потом, - сказал он, - ты сама говоришь, что муж у тебя был хороший. Ты, пожалуй, ему и не изменяла?..
- Нет, - сказала она. - Я однажды в летчика влюбилась. Три года это тянулось. Но муж знал… Я его обманывать не хотела, собралась, было, уйти, но мать любимого сказала - через мой труп. На чужой беде своего счастья не построишь. А я никаких трупов не хотела. Так все и прошло…
- Забудь, - сказал он.
- Бальзачок ты мой! - повторила Светлана Игоревна. - Устал, поди, набегалшся за день… Иди спать. Я тебе еще не совсем поверила. Но обязательно постараюсь.
Почему-то после этого ночного разговора Светлана Игоревна даже к Мармышкину, который все приезжал и приезжал, начала относиться лучше. И когда он грубо потребовал от администрации гостиницы вернуть ему немедленно рубль долгу, не отчихвостила его, а быстренько рассчиталась. А когда Манжелли страшно простудился и кашлял, как чахоточный, принесла ему листьев эвкалипта и научила с помощью электрического чайника делать ингаляцию…
В конце месяца Светлану Игоревну пригласили на вечер в театральный институт. Сначала был большой концерт. Она сидела рядом с дочкой и с удовольствием смотрела на сцену. А там в какую-то неуловимую минуту оказался преподаватель санитарии и гигиены из этого института. Оркестр заиграл восточное. Преподаватель взмахнул волшебной палочкой и начал демонстрировать фокусы. Вазы превращались в живые цветы, шарики появлялись и пропадали; летали, треща крыльями, голуби. Потом преподаватель вытащил колоду карт. Он раскрывал ее веером, пускал блестящей струей из рукава в рукав, трогал волшебной палочкой и предъявлял публике задуманную масть, но дальше первого ряда все равно никто ничего не увидел. Люди зашуршали шоколадными обертками. Иллюзионист расстроился. Он упавшим голосом сказал в очередной раз - ап! И тут какой-то бородатый парень с галерки крикнул: «Чудо!» Иллюзионист снова взмахнул колодой карт, и парень опять воскликнул: «Чудо!»
Светлана Игоревна расхохоталась. На нее шикали, а она хохотала. Домой шла с дочкой в обнимку. По дороге они завернули в «Норд», купили огромную коробку пирожных и, конечно, не выдержали - две штуки съели прямо на улице, под стеночкой…
Но это был их последний счастливый вечер, потому что та же самая дача, будь она неладна, преподнесла Светлане Игоревне новый сюрприз. Ирка, девушка, как уже говорилось, умная и приглядливая, нашла, наконец, жениха (мастер спорта, седьмой дан, черный пояс и все такое) и, более того, согласилась расписаться с ним, не откладывая. Она торопилась в связи с тем, что уже несколько раз собиралась узаконить свои быстротечные отношения с некоторыми господами, в том числе, и проживающими в далеком зарубежье, однако, всякий раз в последнюю минуту оказывалось, что очередной избранник, пусть и хорош в постели, - редкий дебил и бежать от него надо, как от проказы.
На сей раз парень попался совершенно нормальный. Разумеется, ум его был к моменту встречи с Ириной похожим на белый лист. Но выдающиеся спортивные достижения Игорька и его жадная готовность впитывать Иркины наставления и взгляды, а затем повторять все, наедине усвоенное, прилюдно, так, будто он никогда иначе и не думал, если думал вообще, делали их союз прочным и, с точки зрения Светланы Игоревны, вполне естественным.
Ирка с этим была согласна, и поскольку интеллекта ей хватало на двоих, а неприкаянно мотаться по белу свету надоело, решила все устаканить максимально быстро. Игорь ей, в принципе, подходил - статью, предупредительностью и тем, что ею искренне восхищался и охотно взял на себя незаметную роль ведомого. Наступил день, когда все они - Ирина со Светланой Игоревной, Игоревы родичи и он сам - собрались на той же дачке, отчетливо хранящей следы Витиного присутствия, чтобы отобедать вместе и договориться о том, как распределить доли материального участия сторон в торжественном событии.
Ирина лежала в шезлонге, подставив бледное лицо солнцу, и неслышно дремала. Родители раздвигали обеденный стол на веранде, а Игорь пошлепал в мокрых «вьетнамках» - он только что закончил поливать помидорные грядки - в пристройку, где размещалась банька. Он щелкнул пакетником, чтобы включить нагреватель и больше уже ничего не увидел. Все произошло, хоть и по другой причине, но точно так же, как с Витей. Когда Игорек не отозвался на хоровое приглашение сесть, наконец, за стол, Ира отправилась за ним в баньку и обнаружила своего суженого у стены, в позе боксера. Он был совсем черным. Одна его рука прикипела к злосчастному выключателю; вторую, согнутую в локте, он прижал к животу; голова была втянута в плечи, а левая нога в последней судороге выброшена вперед.
Весь последующий месяц Ирина провела в больнице, в том отделении, где находятся люди с невыясненными диагнозами. Она тихо угасала от высокой температуры, очага которой найти так и не удалось, и, надо думать, слегка свихнулась, потому что ни с кем не разговаривала, а то вдруг начинала плакать, шмыгая носом и бормоча сквозь слезы идиотскую фразу: «Как я рада, как я рада, что вы тоже с Ленинграда».
Спас ее терапевт из отделения, где она лежала, который и стал потом ее мужем. Она, как говаривали в старину, понесла от него. А как он добился взаимности от безразличной ко всему на свете, перемещавшейся, будто сомнамбула, Ирины, - не изнасиловал же? - никто не знает. Однако, ощутив в себе перемену, она скоро перестала температурить и выписалась домой. Светлана Игоревна опекала ее, берегла, как зеницу ока, все девять месяцев.
Иркин муж был хорош собой, циничен и любил турпоходы. Они от него избавились при первом удобном случае, удовлетворившись тем, что появилась Валюшка. Ирина терпеть не могла ночных бдений у костра. Ее раздражали спальные мешки, комары и дурацкая восторженность взрослых людей, готовых часами продираться через какие-то колючки, сбивать ноги в кровь, мерзнуть ради того, чтобы плюхнуться на землю на вершине небритого холма и голосить Высоцкого, имевшего, понятно, в виду и другие вершины, и другие ситуации, и других людей. Впрочем, исчезновение мужа с лихвой компенсировала дочь. Выросла она очень хорошенькой, куда лучше Ирины и Светланы Игоревны. Они возились с ней, как с куклой, и никогда не наказывали, а, наоборот, терпеливо учили говорить по-английски.
Для того чтобы обеспечить Валюшкино будущее, Ирина устроилась секретарем-референтом в райисполком и, прилепившись к большому начальству, начала гладко причесываться и носить английские блузки. А Светлана Игоревна отказалась от ночных дежурств - она и без того не поспевала за Валюшкой - и Бальзачка своего больше не видела. То ли он уходил до начала ее смены, то ли она заканчивала трудиться до его возвращения в гостиницу… Правда, Светлану Игоревну это уже, честно говоря, не занимало.
Служила Светлана Игоревна в гостинице - дежурным администратором. Простых людей с улицы на постой сюда не пускали, а пускали только из сферы искусств. Лауреаты, конечно, не заезжали - на каких-то пятьдесят клиентов буфетов не полагалось, и телефон стоял на всех один - так что, заработки у Светланы Игоревны были небольшие. Да и вообще, с театральных оформителей, народных режиссеров из глубинки, студяг да командированных из других сфер жизни, много не возьмешь. Но Светлана Игоревна много и не просила - ей нравились не заработки, а общение. И в этом смысле за все годы самой щепетильной и самостоятельной личностью показал себя участник цирковой программы «Полет в Космос», человек с нерусской фамилией Манжелли. Он имел красивые мужские мускулы, носил кружевную сорочку под блестящим, нездешним пиджаком и на афишах обозначался как «3-Манжелли-3». Правда, сегодня Манжелли лишь тонко улыбнулся, когда сдавал ключи, быстро пробормотал что-то невразумительное и не достал из своего большого портфеля ни цветка, ни завалящей конфеты. Светлане Игоревне все эти конфеты были ни к чему, слава богу, не одна живет - с мужем, но, с другой стороны, на веточке сухумской мимозы не разорился бы…
Светлана Игоревна вздохнула и достала третье пирожное. С утра она надушилась, но теперь духи выветрились - какая в них, модных-то, крепость, не то, что в «Красной Москве»! - и в дежурке пахло горьковато-сладким, кремовым. С пирожными пришли воспоминания, но пришла и горничная Карповна. И тоже стала есть.
- Это кто же поздравил-то? - спросила она.
- Из пятого…
- Какой же это? - сказала Карповна. - Такой чернявый, что ли?
- Ну, да… Почувствовал, что я люблю из «Норда», - сказала Светлана Игоревна. - Я еще в юности там паслась. Как суббота, так и пасусь…
- Кавалеры, видать, водили? - спросила дружелюбно Карповна.
- Кавалеры это потом… А раньше сама…
- На всю гостиницу один догадался, - посочувствовала Карповна.
- Какая разница, - сказала Светлана Игоревна. - Мы, между прочим, принимать не имеем права…
- Да, - сказала Карповна, - пока не познакомишься поближе, ни за что не угадаешь что за один…
- Вы «безе» возьмите. Домой снесете, к чаю. «Безе» не портится…
- Вот я и говорю, - сказала Карповна, - раньше думала - врачи-то! А понаехали, смотрю - самые разносчики заразы и есть, шморгают из дому в дом и носют. В номере пылищи-то на два пальца. Огрызки!
- А что им, - сказала Светлана Игоревна, - двое или, там, трое суток поживут и домой…
- И артисты тоже, - сказала Карповна. - Грязь одна… Выходит, рабочий лучше. Рабочий, если выпьет, домой идет. Спать ложится…
- А пьяные драки? - спросила Светлана Игоревна. - Еще и за ножи берутся…
- И не говори!
- Вы ешьте, Карповна, ешьте…
- Да, один, значит, - повторила Карповна. - Всего-то на копейку расходов, а уважительно…
- Ну, при чем тут на копейку?!
- А в пятнадцатом опять водку жрали, - сказала мстительно Карповна. - Мусору!
- Праздник… - сказала Светлана Игоревна. - Карповна, а я ведь чуть за летчика не выскочила. Когда на севере жили…
- Да ну их, летчиков, - сказала Карповна, - нам своих волнений хватает…
Остаток дня Светлана Игоревна просуществовала в одиночестве. Правда, позвонил муж. Но по мужнину голосу она определила, что он по случаю женского дня пил водку и, возможно, даже смешивал с пивом. Поэтому она его не дослушала и занялась телевизором. Передавали концерт, и пел Киркоров, а муж добивался ее снова. Он трезвонил, как будто желал что-то объяснить. Однако Светлана Игоревна знала его уже двадцать лет, и это давало ей право вести себя сурово и решительно.
- Потом, Витя! - сказала она. - Утром ты все поймешь сам и сделаешь выводы. А сейчас спи, потому что я не могу сразу и смотреть, и разговаривать. Ты не беспокойся. Я сижу одна. Нету тут никого, и не предвидится.
Она сказала так, потому что знала: муж - золотой человек и во сто крат лучше ее самой, так как мог в случае чего и простить, а она его, хоть и хотела бы, - ни за что в жизни.
Тем временем начали трещать сигнальные звонки и мигать лампочки на пульте, который установила для бдительности милиция. Это гости возвращались по номерам. Каждый заходил, как полагается, в дежурку и брал свой ключ. Веселых было мало. В чужом городе, после случайных встреч, им снились дети и, часто, жены, и жены - в розовом свете, даже самые скучные и сварливые. Они предвкушали эти сны и торопились.
Последним снова явился Манжелли и вынул из-за пазухи медведя.
- Игрушка, - сказал он. - Нейлоновый. Можно стирать.
- Ой, что вы! - восхитилась Светлана Игоревна. - Я не возьму.
- Возьмите, - попросил Манжелли. - Цирковой медведь.
- Зачем вы тратитесь? - с теплотой в голосе сказала Светлана Игоревна, устыдившись своих странных утренних обид. - А нос у него горбатенький, грузинистый…
- Еле достал, - сказал Манжелли, - их уже сняли с производства.
Сказал и удалился в свой третий номер дикими шагами акробата и мужчины. И под ним даже не скрипнула половица. А когда все стихло, и только на шестом этаже, в душе, грозно и бессонно рокотала вода, в дверях появился монтажник из седьмого номера - Григорий Мармышкин - и шумно втянул воздух своим носиком, который рядом с железными скулами занимал подчиненное положение. Потом вздохнул продолжительно и тоскливо и направился к Светлане Игоревне. Он был удивительно мал ростом, Григорий Мармышкин, и прошло много времени, пока он одолевал длинный стол для посетителей. Но все же, Мармышкин справился с препятствием и тем же неукоснительным образом начал огибать другое - маленький, полированный письменный столик служебного назначения. Светлана Игоревна подумала, было, что гость имеет в виду общественный чайник, который всегда стоял за ее спиной, на подоконнике. Но Мармышкин вдруг круто свернул со своего пути, протянул короткие руки и цепко схватил ее за плечи. Светлана Игоревна испуганно вскочила, и мгновение они стояли друг против друга - она, высокая, пышная и белая, словно питалась одной базарной сметаной, и он - карлик с лысоватой, если глянуть сверху, макушкой и в шлепанцах без задников. А когда Светлана Игоревна обрела, наконец, дар речи, она воскликнула первая.
- Что вам нужно?
- Вас, - отвечал Мармышкин.
- Вы, наверное, сошли с ума! Какое вы имеете право?! Уберите сейчас же руки!
- А если женщина нравится? - спросил Мармышкин и отпустил ее.
- Господи! - ахнула Светлана Игоревна. - Нравится! Вы думаете, я бесплатное приложение к номеру?
- Я ничего не думаю, - сказал монтажник Григорий Мармышкин. - Я уже три месяца здесь живу. Вы понимать должны. Что, от вас убудет?
- Платите за номер, - вдруг визгливо сказала Светлана Игоревна.
Она сама себе удивлялась, но не находила гневных слов, чтобы смять, уничтожить Григория Мармышкина, вогнать его в землю, заставить испариться, исчезнуть. И, наверное, поэтому потребовала с него плату за номер.
- Утром, - сказал Мармышкин.
- Нет, сейчас!
- Я сказал утром, - устало возразил Мармышкин. - А будете давить, я по безналу жить стану.
Он обеспечил себе последнее слово и медленно отступил к двери. Задержался там на минутку. Посмотрел на самолетное расписание. Сказал:
- До Киева полста баксов… Ничего себе.
И его не стало.
Светлана Игоревна даже зажмурилась, а когда открыла глаза, на месте Мармышкина стоял Манжелли.
- Здесь был шум, - сказал он.
Светлана Игоревна пожала плечами.
- Тогда я пойду спать, - сказал Манжелли. - У меня завтра полет к звездам, и сегодня вся эта гадость приснится… Пожелайте мне ни пуха…
- К черту, - машинально сказала Светлана Игоревна.
- Опле! - ответил Манжелли и пошел смотреть свои ненормальные сны.
В последующие дежурства, во вторник, четверг и пятницу, Светлана Игоревна услышала несколько интересных рассказов. Их поведали ей гости, которые заказали международные переговоры от двадцати трех ноль-ноль.
И первый рассказ был об одном профессоре.
«Вот у вас пальчик болит, Светочка, - сказал приезжий из Томска, который проживал в отдельном номере в полном одиночестве. Сказал и поправил кожаный галстучек, и подтянул аккуратные брючки, и ладошками изобразил удивление, и на румяном его личике засияли спокойные глазки в пшеничных ресницах. - Вот у вас пальчик третий день болит, а почему болит, вы не знаете… Думаете, может, я где ударилась; может, ключик неловко повернула; может, выспалась неудобно… А на самом-то деле!..
Я тут недавно в ресторанчике кушал с одним профессором. Соляночку. А я с кем угодно кушать не буду, сами понимаете. Так вот, профессор, между прочим, попался неплохой. И оказалось, что он радиацию изучает, то есть ее влияние на разнообразный животный мир… На воду, на растения, а также на человека. И, оказывается, по больницам пустили негласное указание, чтоб в нынешнем году тяжелые операции не делать. А почему? А потому, что в это время на солнце высыпет много пятен. Будет период повышенной активности. Я ему говорю: возможно, на север надо ехать? Как-никак и воздух чище, и все такое… А он запретил. Нет, говорит, там магнитные поля сильные. От одного спасешься, в другое вляпаешься. Эти самые поля здорово, якобы, портят кровь. Ну?! Но нам покамест бояться нечего. Тут, у нас, поля ничего себе, слабые. А вот радиация есть. И в ней все мы, человечество, то есть, тоже частично виноваты. Телята двухголовые и все такое… Хороший попался профессор, а соляночка была никуда. Зря только деньги взяли… Эх, электрическую бы плитку в номер. А к ней - кастрюльку. Вон сколько здесь курей продают - и венгерские, и польские, и отечественные, и какие хочешь… А была бы плиточка да кастрюлька, сварил бы курочку да - шампанского!»
- Плитку в номер нельзя, - сказала Светлана Игоревна, - запрещается.
- Знаю, - вздохнул он, - а если тут курей больше, чем в Томске картошки?
- При чем же тут радиация? - спросила Светлана Игоревна. Вы, извините, мысль-то договаривайте…
- Вот у вас пальчик болит?
- Болит, - вспомнила Светлана Игоревна и поежилась..
- То-то…
Второй же рассказ касался дрессировки зверей.
«Вы думаете, я сто раз не могла переехать в хороший район? - хрипло спросила артистка, которая с ранней юности играла матерей, и пожала плечами. - Да я двести раз могла поменяться. Но мне нужны условия. Для аквариумов. Я держу два аквариума - на двести литров и на сто. Вы не представляете, какая это прелесть, когда роскошные, черные вуалехвосты идут на лобовое столкновение! Я вчера целый час наблюдала. И, заметьте, обе - дамы… Собак я тоже люблю. У меня есть брат. У него взгляд редкий. Пристальный. Он собак обучает. Посмотрит на нее - она, как человек, отворачивается… Один раз полковник обратился. Я, говорит, ничего не пожалею, только займитесь моей овчаркой. Они, видите ли, ее за восемь лет до страшного состояния довели. Дошло до того, что собака на диване спит, а полковник - на полу. Ну, брат взялся. Это же первый такой случай в его практике. Приехал на квартиру к полковнику. Хотел к собаке войти, а они его - за руку. Что вы, говорят, нельзя, порвет! Мы к ней всегда с куском мяса заходим… Представляете? Тогда брат велел ее с мясом в сарай отвести и несколько досок в стене выломать, чтоб она его видела. А сам напротив на пенек сел. Она на него лает, аж давится, а он - смотрит. Пять дней гипнотизировал. А потом взял за ошейник и вывел. Семья так и ахнула. А брат говорит - еще раз на диван жить пустите, никто не вылечит, хоть стреляйте…»
- Видели по телевизору домашнего льва? - сказала на это Карповна. - Интересно, где они денег на питание животного достают? Как-никак, я слышала, сто восемьдесят килограммов живого весу!
- А у нас, - сказала Светлана Игоревна, - тоже была собака. Болонка. Фикс. По утрам звоночек дергала. И домашние туфли в зубах приносила…
- Болонка - дрянь! - сказала высокомерно артистка. - Недоразумение.
Третий рассказ - о неземной любви - обнародовала в дежурке на закуску методист из одного министерства. Донести его смысл словами буквально невозможно. Потому что бумага не способна передать, как, делясь своим, сокровенным, смотрела методист из министерства; как затягивалась сигареткой после каждой фразы, как расхаживала нервно по комнате, обнимая свои плечи мягкими руками. Это было странно, так как говорила она не о себе, а о любви прадеда к бабушке, то есть, отца - к дочке.
«За день до смерти, - поведала она, - дед всю мебель переставил. Вообразите, - громадный шкаф, полный тряпок; затем - книжный… Ему тогда было девяносто восемь. Удивительной силы старик. Говорят, когда он на кулачный бой выходил, его просили: мы, Михал Семеныч, вам правую ручку привяжем, а то изувечите… В общем, мужества был громадного… Но когда бабуля Соня умерла и ему позвонили, он ехать к ней отказался. Не хочу, сказал, пусть она у меня в памяти останется, какою была. И не приехал. Ни в больницу, ни после, когда она возле морга лежала, ни на похороны. Любил ее очень…»
В ночь же на четвертое дежурство Светлана Игоревна не вышла, потому что случилось несчастье - в ее доме завелся покойник. Умер тот самый муж Витя, веселый, в принципе, кап два, который в будни все еще донашивал красивую черную форму, а по выходным вкалывал с утра до ночи на дачном огородишке или так, ковырялся, по хозяйству.
Вот и на этот раз Витя оприходовал бутылочку красного, любимой своей марки «Букет Молдавии», привычно ощутил в висках нестерпимо жаркий ток крови, а затем легкое бесшабашное головокружение (так на него всегда действовал этот душистый вермут) и отправился на зады своего имения размером в шесть не мытых, не вяленых соток - копать траншею под теплицу.
Кстати сказать, он очень любил земляные работы, потому что жизнь была, в общем-то, трудная и, несмотря на мудрое упрямство, с которым вела семью Светлана Игоревна, полного покоя не наступало. Спокойно было раньше, на морской службе, где он пребывал в завидной роли командира на эскадренном миноносце «Тверь». Во-первых, его слух услаждало само словосочетание «эскадренный миноносец»; во-вторых, он был нормальный мужик и легко принимал простые житейские решения, вроде определения на «губу» нажравшегося в увольнительной матроса или реакции на агрессивные действия условного противника во время проводившихся раз в год учений.
А после выхода в запас все стало плохо. На глазах его вертелось слишком много людей, и каждый был себе на уме, и некоторые интриговали, о чем Витя Щерба догадывался, как правило, последним, и, оказавшись в очередной раз в дураках, шел в любимую рюмочную на площади Восстания, чтобы выпить пшеничной, съесть маленький бутерброд с корявой шпротиной и забыть, хоть на часок-другой, о вопиющей несправедливости судьбы-злодейки. То же действие оказывало на него вскапывание грядок или вот, как сейчас, - выемка грунта вручную.
Земля, уже отогревшаяся к концу весны, была мягкой; рыжие ломти, густо, как солью, присыпанные крупным песком, отваливались от цельного массива легко и податливо; дело шло споро. Скользкий черенок лопаты горячил ладони; слегка взмокшая рубаха прилипала между лопатками к спине; сладко поднывали ляжки, отвыкшие за неделю от напряжения, ходьба-то не в счет, и траншея медленно углублялась, будто землекоп почти незаметно для глаза уходил в землю.
Он сильно вбивал блестящий штык в глинистую почву, очерчивал шрамами-разрезами небольшую площадку, а потом размашистыми, скользящими движениями выбирал получившийся земляной пирог до самого донышка и повторял процедуру заново. Иногда он отставлял лопату и, присев на корточки, вдыхая сырой, душный запах глины, рассматривал раковинки, растения и червячков, извлеченных внезапно на белый свет из своей безопасной глубины. И еще, копая, думал о Светлане Игоревне, о том, что такой роскошной и неглупой женщине был бы вровень муж-адмирал с хорошей, в отличие от капитанской, пенсией, чтобы могла Светка оставить свою дурацкую гостиницу раз и навсегда. Он никогда не подозревал жену в неверности - даже в мыслях, не то что на деле, - но всегда отдавал ей должное, зная, что она могла бы сделать куда лучшую партию, если бы не врожденная порядочность, и дочь Ирка к нынешнему своему возрасту, вполне возможно, проводила бы отпуск не в холодном Комарово, а где-нибудь в Карловых Варах.
И только подумал Виктор Щерба об этом международном курорте, только налег очередной раз на лопату, как вдруг острая боль саданула его в грудь, как раз посередине, и швырнула вниз, на колени, а потом и навзничь, на самое дно отрытой на полметра глубины ямы. Светлана Игоревна готовила в это время обед в летней кухне, изредка взглядывая поверх кустов на мужа, копошащегося на окраине участка. Она тоже думала об их совместном существовании, и тоже - сочувственно, оправдывая походы мужа в «рюмочную», где не продавали здоровых и полезных напитков, вроде «Букета Молдавии», экономическими причинами, в связи с чем Виктору приходилось ограничиваться «Пшеничной» или, что хуже, «Московской», неизвестно кем и где произведенной.
Она не одобряла, конечно, пьянок, но уважала супруга, считала его недооцененным, как всегда бывает с порядочными людьми, а кроме того испытывала к нему искреннюю благодарность за дочку, которая получилась у них умненькой и красивой, со свободным английским с самого детства и набором лучших деловых качеств, каковых у самой Светланы Игоревны отродясь не водилось.
Конечно же, она могла бы выйти замуж получше или повыгоднее, но у нее не было уверенности, что и вправду какой-нибудь летчик, профессор или дипломат принес бы ей большое счастье. А помимо того, Виктор был, в известном смысле, ее творением. Особенно же она гордилась своей выдумкой, благодаря которой никто не замечал в лице ее мужа природного дефекта. Левая половина лица у Виктора была в нижней части щеки и верхней подбородка от природы странным образом вздута. Светлана Игоревна заставила его отпустить бороду, которую самолично подстригала - справа чуть-чуть, а слева основательно, так, что щетина исправляла обидную асимметрию.
«Ничего, Витенька, - подумала Светлана Игоревна, - ничего, прорвемся», - и подняла глаза снова. Однако Виктора не увидела. Сначала она не обратила на это обстоятельство должного внимания. Но когда и через двадцать минут, и через полчаса муж в поле зрения не появился, она забеспокоилась, вытерла руки и, ускоряя шаг, двинулась в его сторону.
Через минуту Светлана Игоревна уже созерцала Виктора, лежащего у ее ног, на бугристом дне неглубокой канавы. Колени его были подогнуты, стопы неестественно вывернуты вовнутрь; руки сжаты в кулаки, а рот полуоткрыт, и сухой след слюны терялся в черной щетине. Почему-то она сразу поняла, что он окончательно умер и трогать его не надо. Она опустилась рядом на колени, сцепила в мучительной крепости замок ладони и стала смотреть на его мертвое лицо, где непостижимым образом сквозь завесу бороды проступило врожденное уродство.
Потом выяснилось, что Витя скончался от инфаркта. Светлана Игоревна похоронила его, как положено, и через неделю вышла на работу. Месяц спустя, когда она уже совсем, было, успокоилась, пришел к ней в ночное время и попросил напоить чаем и дать бутерброд тот самый мужчина из пятого номера, который всегда здесь останавливался и точно знал, что пирожные для женщин нужно покупать в «Норде». И как только взглянула на него Светлана Игоревна, уставшая от несчастий, захотелось ей немедленно напудриться и подвести брови и мазнуть за ушами своими любимыми духами «Tresor». Голос ее задрожал против воли, а губы заулыбались, и холодок проник под ложечку, отчего ей понадобилось выпить сейчас же целый самовар чаю, и, конечно же, чтобы пил он этот самый чай с нею вместе и заедал ее гордостью, домашним клубничным вареньем…
- Присаживайтесь, - сказала Светлана Игоревна. - Все гости уже вернулись. Я аж до полвторого свободна…
- А потом? - спросил он.
- А потом я спать ложусь, - сказала Светлана Игоревна и вдруг зарделась, как невеста, и сразу же сама себя возненавидела.
Он с аппетитом ел колбасу и смотрел ей в глаза.
- Странные тут люди, - неожиданно сказала она, - думают, раз сидишь за этим столом, значит, должна выполнять любые желания…
- Командировочные, - сказал он. - У командировочного такая психология, ничего не поделаешь…
- Вот именно, - обрадовалась Светлана Игоревна и ощутила к нему большое доверие. - Не понимаю, почему нужно ехать в загранкомандировку, чтобы переспать со своей же, русской. Идиотизм какой-то…
А затем не заметила как, а рассказала все происшедшее между ней и монтажником Григорием Мармышкиным. Гость долго смеялся, а потом посоветовал:
- Не берите в голову, Светочка!
- Ну, да! Ну как же! - удивилась она. - Я ж не предмет бесчувственный… И почему так выходит - с ног до макушки ничтожество, а, надо же, лезет? Неужели я такое впечатление произвожу?
- Да нет, - сказал гость, - самое приятное впечатление…
- Вы меня утешаете, - сказала Светлана Игоревна, - вы просто добрый человек… А мне это, честное слово, ни к чему. Из того факта, что я мужа похоронила, ничего не вытекает.
- Конечно, - согласился ее собеседник. - Какой ваш возраст!
- Ну, не скажите… - возразила Светлана Игоревна. Но ей стало вдруг легче…
Потом они долго говорили и пили чай. И вдруг она ни с того, ни с сего перешла с ним на «ты», хотя был он лет на десять моложе. Она даже неожиданно для себя приблизилась к нему, сидящему, сзади и приобняла за плечи. Он не воспротивился, но сам ее обнимать не стал, а ласково улыбнулся.
- Я знаю, - сказал он, - о чем вы сейчас думаете…
- Ну, о чем?
- Скажу, - отозвался он, тоже на «ты». - Думаешь, вот, дескать, старая баба, пристала к парню, а это, наверное, отвратительно выглядит. Я ведь заметил, как ты села на диван - сначала удобно, с ногами, а потом вдруг ноги на пол спустила и стала подол одергивать… Сиди ты, бога ради, спокойно, как тебе нравится…
- Господи, - сказала Светлана Игоревна, - как ты понимаешь женскую душу… Просто Бальзак какой-то…
- Ты не волнуйся, - сказал он, - у тебя все еще впереди. Если судьба, влюбишься, и тебя любить будут. Года тут совсем не помеха…
- Бальзачок ты мой, - ласково произнесла Светлана Игоревна, - почему ты конфет не ешь? Попробуй. Мармелад очень свежий…
- И потом, - сказал он, - ты сама говоришь, что муж у тебя был хороший. Ты, пожалуй, ему и не изменяла?..
- Нет, - сказала она. - Я однажды в летчика влюбилась. Три года это тянулось. Но муж знал… Я его обманывать не хотела, собралась, было, уйти, но мать любимого сказала - через мой труп. На чужой беде своего счастья не построишь. А я никаких трупов не хотела. Так все и прошло…
- Забудь, - сказал он.
- Бальзачок ты мой! - повторила Светлана Игоревна. - Устал, поди, набегалшся за день… Иди спать. Я тебе еще не совсем поверила. Но обязательно постараюсь.
Почему-то после этого ночного разговора Светлана Игоревна даже к Мармышкину, который все приезжал и приезжал, начала относиться лучше. И когда он грубо потребовал от администрации гостиницы вернуть ему немедленно рубль долгу, не отчихвостила его, а быстренько рассчиталась. А когда Манжелли страшно простудился и кашлял, как чахоточный, принесла ему листьев эвкалипта и научила с помощью электрического чайника делать ингаляцию…
В конце месяца Светлану Игоревну пригласили на вечер в театральный институт. Сначала был большой концерт. Она сидела рядом с дочкой и с удовольствием смотрела на сцену. А там в какую-то неуловимую минуту оказался преподаватель санитарии и гигиены из этого института. Оркестр заиграл восточное. Преподаватель взмахнул волшебной палочкой и начал демонстрировать фокусы. Вазы превращались в живые цветы, шарики появлялись и пропадали; летали, треща крыльями, голуби. Потом преподаватель вытащил колоду карт. Он раскрывал ее веером, пускал блестящей струей из рукава в рукав, трогал волшебной палочкой и предъявлял публике задуманную масть, но дальше первого ряда все равно никто ничего не увидел. Люди зашуршали шоколадными обертками. Иллюзионист расстроился. Он упавшим голосом сказал в очередной раз - ап! И тут какой-то бородатый парень с галерки крикнул: «Чудо!» Иллюзионист снова взмахнул колодой карт, и парень опять воскликнул: «Чудо!»
Светлана Игоревна расхохоталась. На нее шикали, а она хохотала. Домой шла с дочкой в обнимку. По дороге они завернули в «Норд», купили огромную коробку пирожных и, конечно, не выдержали - две штуки съели прямо на улице, под стеночкой…
Но это был их последний счастливый вечер, потому что та же самая дача, будь она неладна, преподнесла Светлане Игоревне новый сюрприз. Ирка, девушка, как уже говорилось, умная и приглядливая, нашла, наконец, жениха (мастер спорта, седьмой дан, черный пояс и все такое) и, более того, согласилась расписаться с ним, не откладывая. Она торопилась в связи с тем, что уже несколько раз собиралась узаконить свои быстротечные отношения с некоторыми господами, в том числе, и проживающими в далеком зарубежье, однако, всякий раз в последнюю минуту оказывалось, что очередной избранник, пусть и хорош в постели, - редкий дебил и бежать от него надо, как от проказы.
На сей раз парень попался совершенно нормальный. Разумеется, ум его был к моменту встречи с Ириной похожим на белый лист. Но выдающиеся спортивные достижения Игорька и его жадная готовность впитывать Иркины наставления и взгляды, а затем повторять все, наедине усвоенное, прилюдно, так, будто он никогда иначе и не думал, если думал вообще, делали их союз прочным и, с точки зрения Светланы Игоревны, вполне естественным.
Ирка с этим была согласна, и поскольку интеллекта ей хватало на двоих, а неприкаянно мотаться по белу свету надоело, решила все устаканить максимально быстро. Игорь ей, в принципе, подходил - статью, предупредительностью и тем, что ею искренне восхищался и охотно взял на себя незаметную роль ведомого. Наступил день, когда все они - Ирина со Светланой Игоревной, Игоревы родичи и он сам - собрались на той же дачке, отчетливо хранящей следы Витиного присутствия, чтобы отобедать вместе и договориться о том, как распределить доли материального участия сторон в торжественном событии.
Ирина лежала в шезлонге, подставив бледное лицо солнцу, и неслышно дремала. Родители раздвигали обеденный стол на веранде, а Игорь пошлепал в мокрых «вьетнамках» - он только что закончил поливать помидорные грядки - в пристройку, где размещалась банька. Он щелкнул пакетником, чтобы включить нагреватель и больше уже ничего не увидел. Все произошло, хоть и по другой причине, но точно так же, как с Витей. Когда Игорек не отозвался на хоровое приглашение сесть, наконец, за стол, Ира отправилась за ним в баньку и обнаружила своего суженого у стены, в позе боксера. Он был совсем черным. Одна его рука прикипела к злосчастному выключателю; вторую, согнутую в локте, он прижал к животу; голова была втянута в плечи, а левая нога в последней судороге выброшена вперед.
Весь последующий месяц Ирина провела в больнице, в том отделении, где находятся люди с невыясненными диагнозами. Она тихо угасала от высокой температуры, очага которой найти так и не удалось, и, надо думать, слегка свихнулась, потому что ни с кем не разговаривала, а то вдруг начинала плакать, шмыгая носом и бормоча сквозь слезы идиотскую фразу: «Как я рада, как я рада, что вы тоже с Ленинграда».
Спас ее терапевт из отделения, где она лежала, который и стал потом ее мужем. Она, как говаривали в старину, понесла от него. А как он добился взаимности от безразличной ко всему на свете, перемещавшейся, будто сомнамбула, Ирины, - не изнасиловал же? - никто не знает. Однако, ощутив в себе перемену, она скоро перестала температурить и выписалась домой. Светлана Игоревна опекала ее, берегла, как зеницу ока, все девять месяцев.
Иркин муж был хорош собой, циничен и любил турпоходы. Они от него избавились при первом удобном случае, удовлетворившись тем, что появилась Валюшка. Ирина терпеть не могла ночных бдений у костра. Ее раздражали спальные мешки, комары и дурацкая восторженность взрослых людей, готовых часами продираться через какие-то колючки, сбивать ноги в кровь, мерзнуть ради того, чтобы плюхнуться на землю на вершине небритого холма и голосить Высоцкого, имевшего, понятно, в виду и другие вершины, и другие ситуации, и других людей. Впрочем, исчезновение мужа с лихвой компенсировала дочь. Выросла она очень хорошенькой, куда лучше Ирины и Светланы Игоревны. Они возились с ней, как с куклой, и никогда не наказывали, а, наоборот, терпеливо учили говорить по-английски.
Для того чтобы обеспечить Валюшкино будущее, Ирина устроилась секретарем-референтом в райисполком и, прилепившись к большому начальству, начала гладко причесываться и носить английские блузки. А Светлана Игоревна отказалась от ночных дежурств - она и без того не поспевала за Валюшкой - и Бальзачка своего больше не видела. То ли он уходил до начала ее смены, то ли она заканчивала трудиться до его возвращения в гостиницу… Правда, Светлану Игоревну это уже, честно говоря, не занимало.
Одесса
"Наша улица” №165 (8)
август 2013
