Анатолий Алексеевич Капустин родился в 1937 году в г। Куровское Московской области. Окончил Всесоюзный заочный машиностроительный институт (ВЗМИ). Работал корреспондентом городской газеты «Лобня», главным режиссёром Управления культуры г. Долгопрудный и ведущим эстрадных программ ансамбля «Русский сувенир». Академик Международной Академии наук экологии, безопасности человека и природы (МАНЭБ). Лауреат премий: «Золотое перо Московии», имени Николая Гумилёва, Московской областной имени Роберта Рождественского и Всероссийской литературной премии имени Николая Рубцова. Отмечен Почётным дипломом имени Кондратия Рылеева. Кавалер золотой Есенинской медали, юбилейные медали: 50 лет МГО СП, 70 лет Союзу писателей СССР и его правопреемнику МСПС. Член Союза писателей России, член Союза журналистов России, Академик Международной Академии наук экологии, безопасности человека и природы (МАНЭБ). Все свои прозаические произведения напечатал в журнале Юрия Кувалдина "Наша улица". Книгу рассказов Анатолия Капустина "Куровское-Лобня" издал Юрий Кувалдин в своём издательстве "Книжный сад" в 2003 году.Фрагменты книги "Куровское-Лобня"
Капустин А. А.
К 20 Куровское-Лобня: Рассказы / Предисловие Ю. Кувалдина.
- М.: Издательство “Книжный сад”, 2003. - 160 с.
Анатолий Капустин шагнул в литературу прямо с улицы. Все произведения, составившие книгу “Куровское-Лобня”, публиковались в журнале современной русской литературы “Наша улица”. Писатель Анатолий Капустин должен раздваиваться в своей любви к двум подмосковным городам: Куровскому и Лобне. В Куровском он родился, в Лобне давно живет. Каждому городу нужен свой летописец, не только в области исторических событий, но и летописец быта и уклада. Таким летописцем, только не буквалистическим, а художественным, ибо писатель работает в жанре художественной прозы, и становится Анатолий Капустин.
ISBN 5-85676-075-1 ББК 84 Р7
© Анатолий Капустин, 2003
БАБА МАНЯ
То, что я вам расскажу, действительно произошло с моей соседкой в начале пятидесятых годов. Значительно позже я с горечью узнал о печальной кончине бабушки Мани. Последний раз мы встречались, когда ей было девяносто девять лет. Это была, на редкость, крепкая старушка. Казалось, сам господь благоволил ее долголетию.
Прожив без малого век, она сумела сохранить завидное зрение: шила, спокойно вдевала нитку в игольное ушко. Сухая и подвижная бабка легко проходила в день до тридцати километров и никогда не садилась за стол без стопочки водки. Всю жизнь богомолка пропадала в церкви: прислуживала, поминала умерших, оказывала различные услуги верующим христианкам, а в свободное время помогала правнучке Нине, вышедшей замуж в деревню, растить погодков.
Так и моталась бедная с господом на устах из городка в деревню и обратно, даруя свою щедрую ласку, заботу и внимание постепенно подраставшим малышам.
Неожиданно подкралась беда. Посадили надолго мужа правнучки в тюрьму. Сколько дополнительных дел свалилось на молодую женщину! Но, как говорят, беда одна не приходит. Заболели дети.
Баба Маня осталась в деревне помогать горемычной. Нина трудилась на текстильной фабрике посменно, так что вся работа по дому: натаскать воды, принести дров, приготовить, накормить ребят, встретить хозяйку, наконец, - все ложилось на плечи этой неутомимой долгожительницы. И она несла свой крест с любовью и состраданием. Сколько же энергии таило в себе ее беспокойное сердце?! Сколько еще напряженных лет жизни уготовила ей судьба?!
Шло время. Росли дети. Муж Нины умудрился намотать дополнительный срок, и его возвращение теперь становилось еще более призрачным и далеким. Женщина не выдержала, завела себе любовника, местного тракториста, Николая, давно засидевшегося в женихах. Он приходил к ней обычно после вечерней смены, где-то около полуночи, когда старая, намучившись за день, засыпала в своей половине дома. Встречи тщательно скрывались от набожной, считавшей большим грехом блуд, старушки. Но на этот раз Нину задержало комсомольское собрание. Бабка ждала.
С волнением всматривалась она в темноту ночи, прислушиваясь к знакомому стуку правнучки в окно. А в это время к дому подходил подогретый спиртным Николай с огромным английским догом на поводке. Уверенный, что подруга ожидает его, он, постучав, прячется, прижавшись в простенок, между окном и дверью.
Услышав долгожданный стук, бабка торопливо распахивает дверь. Ничего не подозревающий хмельной ловелас, продолжая шутить, легонько подталкивает пса. Могучий кобель молниеносно встает лапами на плечи обезумевшей старушки. Ночь. Еле пробивающийся сквозь тучи свет и страшная, дышащая в лицо морда „дьявола”.
Ужас сковал несчастную. Расширившиеся глаза остекленели. Глухой, гортанный звук, похожий на крик помощи, беззвучно потонул в ночи. Что пронеслось в этот миг в голове набожной страдалицы? Не знаю. Ее мгновенно хватил паралич. Наутро, не приходя в сознание, она скончалась. Ей исполнилось ровно сто лет. И только из-за возраста пострадавшей делу не дали огласки.
РАЗБУЖЕННЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
Утренняя, переполненная спешащими на работу людьми пригородная электричка монотонно постукивала на стыках рельсов. Я сидел, облокотившись о подоконник, и прислушивался к разговору двух ребят. „Башка трещит, - говорил один, теребя густую шевелюру длинных волос, - наелись вчера”. „Мы тоже бабахнули.
Зелья много, закуска дрянь. Зашли в магазин - одна колбаса да баночки - жрать нечего”. „Братва, ревизоры в соседнем вагоне!” - крикнул им проходящий юнец. И молодежь завертелась в билетной лихорадке, торопливо покидая нагретые места. Они ушли. Откинувшись на сиденье, я пытался заснуть, но в голову назойливо лезла фраза - „нечего жрать”. Она не давала покоя, волновала и будила заглохший эпизод голодного детства военного времени.
Мне шел тогда восьмой год. Я жду свою мать с работы, поминутно поглядывая в окно. Она всегда что-то приносит. Хочется есть.
На печи сидит умирающий от голода брат - живой скелетик. Его неестественная поза пугает меня. Он расположился так, что поджатые тощие колени выпирают выше плеч. Корпус сник под тяжестью головы, а из черных провалов лобика смотрят уставившиеся в одну точку переполненные горечью глаза.
В доме невозможно найти корочки хлеба. Каждая полка шкафа, каждое отделение кухонного стола неоднократно просверлены несколькими парами глаз. Вся площадь подпола прощупана до сантиметра в надежде найти хотя бы одну картофелину. Ничего нет.
А голод заставляет бродить по комнате, он толкает тебя из угла в угол и, помотав, вновь и вновь подводит к закопченной сковородке, где сохранились противные, спекшиеся кусочки отрубей. Третий день это основная наша еда, поджаренная на какой-то смазке. И я, набивая рот, жую и глотаю эту отвратительную массу. Ну, где же мама?
Она вошла совершенно неожиданно, уставшая и замерзшая, такая же, как мы, голодная, и я не заметил того привычного движения рукой, каким она обычно доставала из кармана хлеб или картошку, завернутую в тряпочку.
Разделась, взяла на руки малыша, ласково погладила меня по голове, спросила: „Ну, как вы?” И по ее дрожащему голосу я понял, что ничего нет.
Не выдерживая на себе взгляда молчаливых, просящих хоть чего-нибудь детских глаз, мать уходит на кухню и долго гремит самоваром, заглушая бурную волну готовых расплескаться чувств.
Немного успокоившись, она обращается ко мне: „Сынок, Лешка совсем плох. Оденься, возьми бидон, иди на станцию. Может, тебе повезет”.
Я понял все. В то время многие жители нашего поселка, скованные голодом военных лет, обеспокоенные судьбами осиротевших малышей, с последней надеждой шли к воинским эшелонам просить оставшуюся от раздачи солдатам пищу. Мама запрещала ходить туда, но это вынужденное разрешение было отчаянной попыткой накормить нас.
Мне не пришлось ждать. Поезда двигались часто, правда, редко задерживались, но если останавливались - надолго. Вокзал сразу оживал. Бойцы спешили набрать воды, дневальные с ведрами бежали к вагону-кухне, дежурные офицеры, наблюдая, ходили по путям, а по обе стороны эшелона сновала местная милиция.
Посторонним запрещалось приближаться к составу. Однако и командиры, и блюстители порядка в тот момент, когда каждое подразделение получило первое, второе и третье, умышленно удалялись от кухни, а повара, пользуясь этим, раздавали детям, женщинам и старикам остатки солдатского обеда. И сейчас они быстро наполняли подставленные миски, кружки, банки.
Мое внимание сосредоточилось только на мелькавших половниках да на еде, которую по очереди уносили домой счастливые руки.
Запах борща бил в нос, выделяя во рту обильную слюну. Я оказался позади всех и худенькими ручонками тянул вверх литровую посудину, но за спинами впереди стоящих, окруживших дверной проем людей не было видно ни бидончика, ни меня.
Тщетно я пытался пробиться то с одного, то с другого конца вагона. Люди сплелись плотным жгутом, и он незаметно раскручивался, продвигаясь вперед.
Вот и дверь. Я вытянулся, как струна, на носках, выше приподнял свой бидон. Вдруг один из поваров виновато проговорил: „Все, товарищи, расходитесь”. Меня оглушил этот тихий голос человека. Какое-то мгновение я стоял пораженный, затем медленно поплелся, растерянно озираясь вокруг.
Земля как будто провалилась под ногами. В сознании промелькнула картина сидящего на печи умирающего брата. Пробежав глазами эшелон, я заметил, как из вагона напротив с затаенной грустью внимательно смотрит пожилой солдат. Мой вид, вероятно, напомнил ему оставшихся дома сыновей. Взглянув на него, я повернулся и, с трудом передвигая отяжелевшие ноги, потащился домой.
У станционного сарая обернулся. Знакомый боец словно вырос из-под земли. Сунул под мышку буханку хлеба, переложил из котелка в бидончик кашу и молча передал в руки.
Он смотрел на меня с болью и состраданием, крепко стиснув зубы. На скулах нервно вздувались желваки и, чтобы скрыть волнение, проговорил: „Мужайся, малыш. Война не вечна”.
Я застыл перед ним не в силах что-либо сказать. Язык отяжелел, горло перехватили ожесточенные спазмы, а дремавшие слезы брызнули густым потоком по щекам...
- Гражданин, гражданин, - дергая за рукав, теребила меня какая-то женщина, - приехали, Москва.
Я будто оторвался от страшного сна, медленно возвращаясь в действительность.
- Спасибо. - И, извиняясь перед незнакомкой, добавил, - вспомнил картины прошлого, простите.
Быстро направился к выходу и в дверях снова столкнулся с уже знакомыми ребятами. Они по-прежнему перемалывали события прошедшего вечера.
Ступив на перрон, я растворился в толпе пассажиров. Хлестким морозом встречало меня январское утро 1973 года. Вокруг спешила возбужденная, веселая молодежь. Два студента, жестикулируя, убеждали в чем-то друг друга.
Впереди идущая девушка сосредоточенно дочитывала журнал. Мужчина слева старательно доказывал соседу о преимуществе электронно-лучевой сварки. Это были люди труда, довольные и счастливые.
Улыбаясь, я радовался вместе с ними новому дню. До чего же здорово, что нет войны и как хорошо, как интересно жить!
СВЯТОТАТСТВО
Говорят: главное в наследственности человека - гены. Если верить матери - боязнь высоты передалась мне от деда, которого я, собственно, не видел. А предпосылки таковы.
1917 год, свершилась революция. Дед с бабкой в то время работали в монастыре небольшой деревеньки Куровское, Запанорсского района.
Это была на редкость красивая обитель в сосновом бору на берегу реки Нерской, обнесенная мощными стенами, в центре которых возвышалась высокая башня с колокольней, увенчанная крестом.
Места здесь были тихие. Люди набожные, свято чтили церковные праздники. Казалось, ничто не может нарушить врожденного спокойствия. Но большевики умели все ставить с ног на голову.
Даже непонятно, как они появились в этой глуши?! Факт остается фактом, и первое их дьявольское решение - заменить крест башни монастыря на красный флаг. Назначают сумасшедшую сумму. Посягнуть на святая святых - крест божий!
Кощунство по тем временам неслыханное. Совершить его мог только слуга дьявола. Кто решится на это святотатство?! Бог всемогущ! Покарает злодея!
А злодей-то оказался среди христиан. Он бросил вызов Всевышнему, к удивлению и возмущению мирян. Им предстал мой дед. Бедная моя бабушка, подарившая богу всю свою жизнь, была подавлена. Не могла осознать всего происходящего. Тяжкий грех деда раздирал ее душу.
- Как ты смог додуматься до такого?! Уймись, ирод, - завывала она.
Господи, сколько же вылилось проклятий на его падшую душу?!
Как возненавидели его селяне!
Готовился он к восхождению тщательно. Неторопливый двухметровый гигант, казалось, предусмотрел все с точки зрения страховки. Забрался почти на стометровый шпиль башни. Скинул под убийственным взглядом толпы крест, установил флаг и... сорвался.
Канат выдержал грешника. Но от резкого толчка его ударило головой о колокол, он завис, потеряв сознание. Возмездие свершилось!
Как бы ни был презренен его поступок, искорки человечности не угасли в сердцах земляков. Нашелся смельчак, с одобрения жителей он спас наказанного богоотступника.
Только теперь его почему-то постоянно преследовало чувство страха. Он боялся подняться на сарай, взобраться на крышу собственного дома. Это была какая-то необъяснимая мука, расплата за ослушание.
Именно с той поры возмущенные гены моего деда, переданные по наследству, заставляют меня трепетать и содрогаться перед святым величием высоты.
ПИНКЕРТОН
Это было в далеком прошлом, в поселке Куровское. Тогда часто лазили по домам, магазинам, вскрывали дворы и уводили скотину. Слухи ходили о разных бандах, типа “Черной кошки”. Они держали население в напряжении и страхе. Люди задолго до наступления темноты закрывались, запирались, защищая свои скудные пожитки.
Время было голодное, тяжелое, несправедливое.
Мы, мальчики, со свойственным нам любопытством лазили везде, слушали, затаив дыхание, разные небылицы и, под впечатлением дня, засыпая, вздрагивали от случайного шороха. Ночи для нас были полны таинства, колдовства и всевозможных напастей. Как сейчас помню, глубоким вечером выбегаю во двор, включаю свет и... замираю.
В четырех шагах от меня, спрятавшись за широкую доску, прислоненную к стене, затаился человек. Мое внезапное появление застало его врасплох. Доска скрывала только туловище, но плечи и руки нахально торчали из-за нее.
Подавив страх, я оправился, щелкнул выключателем и, будто ничего не замечая, вошел в дом.
- Папа! Папа! Там вор!
Поднялась паника. Мать засуетилась, закрестилась. Сестры примолкли в испуге.
Маленький братик юркнул под одеяло. Отец хватает двустволку, распахивает дверь. Я, молниеносно выскочив, включаю спасительный свет. А грабитель, паразит, как укрылся, так и стоит не шелохнувшись. Отец кричит:
- Где он?!
- Вот, за доской, - показываю пальцем.
Хохот потряс сени. Я смотрю настороженно, ничего не понимая. Папа отодвигает доску, а за ней на гвоздике висит старая телогрейка.
- Эх ты, Пинкертон!
ВСТРЕЧА С ЧЕРТОМ
Много сейчас говорят в прессе и по телевидению о разных экстрасенсах, людях, умеющих снимать порчу, заговаривать болезни, предвидеть судьбу.
В нашем понимании это колдуны, встречаться с которыми не только неприятно, но и боязно. И если спуститься до уровня ребенка, получающего ту же информацию, да еще просматривающего фильмы ужасов...
Ему не позавидуешь! Сужу по себе. Мальчиком я рос любознательным. Затаив дыхание, слушал порой разные небылицы. Верил в леших, домовых, ведьм, боялся покойников. А что касается чертей, то с одним из них мне пришлось столкнуться и даже от страха схватить его.
Чувствую недоверие и ухмылку читателя.
Напрасно! Я сам долгое время скрывал от всех эту жуткую историю, боясь последствий, а вот сейчас хочу рассказать ее землякам.
Было это очень давно. Летом. Жили мы тогда в поселке Куровское в частном доме. Улицы у нас не освещались. Темнота по вечерам жуткая. Дом, построенный с огромными сенями, стоял недалеко от леса. К нему примыкал двор, заваленный дровами, загаженный курами. За перегородкой вечно жевала корова. Оставался узкий проход, упирающийся в скворечник туалета. Вот тут-то все и произошло.
Вечером выскакиваю во двор. Лунные лучики тоненькими струйками льются сквозь щели. Сбегаю со ступенек и... о, ужас!
Он стоял в проходе. Я не видел его всего, только глаза с играющими в них огнями. Они горели каким-то фантастическим холодным светом.
Дьявольские глаза!
И вздохи с тихим, размеренным стоном. Я окаменел. Тело покрылось холодным потом. Сколько длилась эта встреча - не знаю. Но что-то толкнуло меня, и я вцепился в него руками. Боже мой! Холод мгновенно сменил жар. Сердце забарабанило как мяч. А сознание с нарастающей силой подавало каждой клетке успокаивающий сигнал - корова. Я держал ее за рога. Милая, добродушная наша Зорька. Она пробила перегородку, вышла из хлева в проход и стояла себе, отдыхая.
Вот так в далеком детстве мне впервые довелось повстречаться с “чертом”.
БЛАГОДАРНОСТЬ ИЛЬИЧУ
Эта история могла произойти только у нас, ибо кому другому может прийти такое в голову - поучать родителей в выборе имени ребенка. В 1964 году у меня родилась дочь. С каким волнением, с каким обостренным чувством ожидания пришлось томиться до утра, чтобы примчаться в роддом к своей любимой. Я один из тех немногих счастливчиков, которым на роду написано жениться по любви.
Палата моей избранницы находилась на первом этаже. То, что я увидел, меня потрясло, сохранилось в памяти на всю оставшуюся жизнь.
Через стекло окна на меня смотрела моя жена - красивейшая из женщин, какая-то обновленная, с чистым, необыкновенно нежным лицом, с сияющими от счастья глазами, пышущая здоровьем, молодостью, с какой-то неповторимой появившейся изюминкой прелести.
В ней было все - восторг, восхищение и разящая душу неземная красота. Жгуче-черные распущенные густые, длинные волосы придавали ее лицу божественное очарование. Впервые в дорогом мне человеке открылась Женщина-роженица, подарившая мне дитя.
Я был околдован увиденным.
Природа сотворила чудо.
Ребенок оказался малюсеньким, сморщенным существом. Ему предстояло пройти еще определенный путь, чтобы стать очаровашкой. Однако внутренняя мужская гордость заставляла меня восторгаться этим крохотным созданием - плодом нашей таинственной любви. Мое чадо. Я отец! Какое это удивительное чувство! Какая ответственность! Вот и шагнул я в новый этап жизни - жизни родителей.
Сразу же пришлось столкнуться при регистрации ребенка в загсе с надменностью, подчеркнуто вопиющей наглостью чиновницы. Дочку решил назвать Нинель. Рассуждал, согласитесь со мной, по всем правилам. В 1959 году у нас скоропостижно умерла старшая сестра Нина. Теперь, чтобы сохранить память о ней, в имени своего ребенка беру две первые буквы от ее названия “НИ”.
Моя домашняя царица Нелли, или, как я ее попросту зову, Неля. Так вот, от драгоценного этого имени забираю три первых буквы “нел”, прибавляю для смягчения мягкий знак, складываю два слога и получаю Нинель.
А если учесть, что меня зовут Анатолий, - получается классическое имя дочери Нинель Анатольевна. Красиво, правда? Но не тут-то было. Работница загса начинает меня мурыжить.
- Что, у нас Любы, Тани, Мани вывелись? Русских имен мало? Нинель какую-то выдумал! Поймите, - поучала она, - потом ребенок всю жизнь ругать вас будет за это. Тоже мне, умники выискались. Иди, подумай. Не торопись. Имя дается человеку на года.
Я уходил, приходил.
В правоту своего выбора приводил в пример имя актрисы Нинель Мышковой. Меня вежливо отправляли назад, поучая уму-разуму. Советовали поговорить с родителями, старшими. Одуматься. Найти правильное решение. Я, конечно, отстаивал свою точку зрения.
Шло время. Сколько это тянулось, я уже не помню. Только однажды, проглатывая очередную книгу, мне посчастливилось прочитать, что Нинель, если читать в обратном порядке, без мягкого знака, звучит, как Ленин. Радости моей не было предела. Я летел в загс, окрыленный находкой. Меня остудил все тот же уверенный в себе голос столоначальницы.
- Ну, на чем остановили свой выбор, молодой человек?
- Я считаю, что выбранное мною имя идеальное, патриотичное и в духе времени.
- Все кощунствуете, - продолжает чиновница. - Западу подражаете. Надо разобраться с вами по комсомольской линии.
- Это почему же? - пошел я в наступление. - Судить-то надо вас. Вы уклоняетесь от линии партии, являетесь тормозом на своем рабочем месте. Вы дергаете общество своей невоспитанностью. В невежестве своем не видите, что, регистрируя Нинель, я увековечиваю память вождя пролетарской революции В.И. Ленина, прочитайте наоборот.
Надо было видеть ее лицо. Куда девалась спесь этой чинуши. Она оказалась ошеломленной. Сникла, застыла, как оплеванная. Молча села за стол, выписала свидетельство о рождении, поставила печать и передала мне его, забыв поздравить счастливого отца.
НА ГРАНИ РИСКА
После демобилизации из армии в 1959 году я долго не мог устроиться на работу. У нас только болтают, что все возможно, все по справедливости, все разрешимо. На самом деле, даже если имеешь право, ничего не добьешься.
По своей профессии машиниста электрокозлового крана на прежнее место меня просто не взяли. Ответ был категоричен - нет вакансий. Хотя именно с этой должности меня призвали в ряды Советской армии.
И я имел все основания на трудоустройство, но увы!
Ох, и покрутился тогда. Семья большая. Отца уже не было, он умер в 1957 году. Кому, как не мне, надо было помогать матери - пенсионерке.
Поднимать на ноги брата - ученика второго класса. Помогать сестре - невесте. Да и время-то мое жениховаться, а я практически разутый, раздетый, и заработать негде. Городок маленький. На предприятиях свободных профессий нет.
Предлагали в трехсменку машинистом мостового крана в литейный цех Давыдовского завода 425 рублей - слезы. Решил попробовать себя на другом поприще. Семнадцать дней отпахал автослесарем в районной технической станции Заволинского совхоза, заплатили 135 рублей. Хватило только на хлеб. Это сейчас житуха, ученикам платят по 2 тысячи в месяц. Не слабо. Можно годами учиться. В общем, с трудом устроился помощником шофера на автодрезине в восьмую дистанцию пути Московской железной дороги, станция Куровская.
В мои обязанности входило обслуживание дрезины, но в большей степени трудился как стропальщик на погрузочно-разгрузочных работах.
Команда наша состояла из трех человек: шофера и двух помощников. Оклад мне установили в 620 рублей. Деньги по тем временам мизерные. А что делать? Жить-то надо.
Дрезина была оборудована краном. Вот мы в перерывах между движением поездов и развозили по точкам для ремонтных рабочих рельсы, крестовины, шпалы, болты, гайки, накладки и т.д. “Окна” в течение смены выделялись редко и, как правило, ограниченные по времени.
Стояли в основном в тупике путевой, части 8. Это была наша основная база. Здесь находился весь рабочий состав ПЧ-8: ремонтные бригады, кузница, группа электросварщиков, газорезчиков - небольшой заводик по ремонту ж/д оборудования и изготовлению соединительных элементов для восстановления и замены изношенных частей главных артерий страны. Сюда мы приходили на работу, отмечались, и отсюда светофорами нам выдавали разрешения на выезд.
Здесь же по-походному мы обедали, когда перегоны были заняты, заправлялись бензином, загружались необходимым материалом, приводили в порядок автодрезину. Сюда к моему начальнику - шоферу дяде Саше - часто приходила дочка десяти лет, приносила ему обед. Вот и сейчас она сидела со мной в кабине “Агашки” - так ласково мы называли свою дрезину, дожидаясь отца, который ушел с моим напарником по своим вопросам в контору.
Только что заправились бензином, заполнили под завязку 200-литровую бочку “НЗ”. Болтаем с девчушкой, посматривая, как на соседнем пути газорезчик разделывает металл на платформе.
Бензиновый бак дрезины находился у меня за спиной. Я случайно обернулся - о, ужас! Огромные языки пламени лижут кабину машины. В мгновение ока ссаживаю девочку на землю, кричу - убегай!
Выскочив на платформу, вижу, как полыхает деревянная обшивка кабины, бензобака, бочка с “НЗ” и пол самой платформы. В доли секунды оцениваю обстановку. Мысль работает лихорадочно. Валю бочку, откатываю ее от кабины к дальнему борту платформы. Из-за неплотности пробки бензин вытекает. Огонь вырывается с новой силой. У меня горят телогрейка, рукавицы. Люди уже заметили пожар - разбежались.
И надо же такому совпасть, в этот момент по путям проходила какая-то важная комиссия от МПС во главе с начальником станции.
Они тоже отбежали метров на 50, орут во все горло - уходи, взорвется! Бросаюсь к бензобаку и телогрейкой с большим трудом сбиваю огонь.
Лопатой с песком затушил платформу, и только бочка зловещим факелом продолжает изрыгать пламя. Крики - взорвется - несутся со всех сторон. Люди с болью и состраданием смотрят на безумца. - Уходи, тикай, беги! Я упрямо пытаюсь сбросить ее с платформы, но не хватает сил. Ору, чтоб помогли, - никто не подходит, боятся.
Лишь истошные голоса - взорвется, взорвется, взорвется! Я - бывший танкист, понимаю, что с полной бочкой ничего не произойдет, пока она не перегреется. Поднимаюсь от бессилия, подхожу к краю платформы и в сердцах кричу матом в сторону проверяющих - вы-то, умники, какого черта стоите! Подойдите, помогите! Она же полная, не взорвется. Но они боязливо жмутся, ожидая развязки.
Нашелся все-таки смельчак из рабочих, подбежал и помог мне сбросить на землю полыхающую двухсотлитровую бомбу. У меня сгорели рукавицы, телогрейка, ботинки. Волдырями покрылись пальцы рук, и, наверное, оттого, что все это происходило на глазах высокопоставленных чиновников, меня наградили большой по тем меркам премией - 200 рублей. Выдали бесплатно внеплановую новую спецодежду.
Напечатали статью о моем патриотическом поступке в газете “Гудок”, и, что самое удивительное, почему я не забыл и пишу об этом, сделали навечно запись о подвиге в моей трудовой книжке. Вот и вся история.
МОЙ ГОРОД
У каждого из нас есть своя малая Родина. Место моего рождения - город Куровское, Московской области. Но уже 33 года я живу в Лобне, которая стала моим вторым отчим домом.
Это небольшой городок областного подчинения с населением около 70 тысяч человек, лежащий почти на ладони Москвы. История не знает истины возникновения названия. Думается, что время раскроет тайну. Важно - это мой город, который я люблю и в котором здравствую вот уже половину своей жизни.
Я, как сын, люблю тебя, мой город,
Лобня белоствольная моя.
Лобня - город летчиков и монтажников. “Букино” полностью построено организацией международного аэропорта “Шереметьево”. Застройку старого и нового “Москвича” вел трест Центроэнергомонтаж.
Состоит он из ряда микрорайонов, главным из которых, откуда, собственно, и начался город, является Красная Поляна. Когда-то она была районным центром. Хлопкопрядильной фабрике “Красная поляна”, основанной еще в середине прошлого столетия купцами Братьями Крестовниковыми, в 2000 году исполнилось 150 лет.
Это самое большое и самое старейшее наше предприятие. Дата широко отмечалась в городе. В альманахе “Истоки” (РИФ “РОЙ”, 2000, АО “Молодая гвардия”) в рубрике “Дневник современника” были напечатаны юбилейные стихи автора этих строк, охватывающие всю летопись фабрики.
Наш город не претендует по красоте своей на один из лучших городов области.
Нет. Все впереди.
Он еще строится. Но здесь столько прекрасного и нового в части культуры, что вызывает зависть у многих глав Администрации губернии. У нас свой уже известный театр “Камерная сцена”, который не обходили своим вниманием такие знаменитости, как Ролан Быков, Георгий Тараторкин, Александр Калягин, Александр Филиппенко и другие; своя школа искусств, подарившая городу замечательный хор ветеранов Великой Отечественной войны, известный в Москве и области. За 16 лет своего существования он удостоен звания “народного”, неоднократно выступал в театре Советской Армии; центр детского творчества, куда с удовольствием ходят юные лобненцы, посещая самые разнообразные кружки и секции; очаровательный театр “Куклы и люди”. Мы гордимся своим культурно-досуговым центром “Чайка”, тридцатилетие которого с большой помпой отмечается сегодня.
У нас создано литературное объединение “Ладога”. Очень часто проходят авторские вечера поэзии. Приглашенная на праздник ответственный секретарь редакции альманаха “Истоки” В. П. Сычева была приятно удивлена. Полный аншлаг. Как она отметила: “Завидная любовь жителей к поэзии”. Невероятна в наше-то время, но факт!
Администрация создала в городе сказочный детский приют “Росинка”, в котором нашли свой родной дом обездоленные малыши. Уютный профилакторий дневного пребывания для ветеранов, где они поправляют свое здоровье. Делается очень многое, чтобы человеку жилось интересней и лучше. Конечно, еще далеко до совершенства. Стараемся.
В нашем городе находятся уникальные действующие памятники старины, охраняемые государством. Троицкая церковь в Чашникове и Спасо-Киовская в Киово.
Село Чашниково на речке Альба в 1688 году было пожаловано из Приказа Большого Дворца боярину Льву Кирилловичу Нарышкину, брату царицы Натальи Кирилловны, матери Петра 1.
Местечко Киово самая древняя часть Лобни. Первым документом о нем считают Духовную грамоту князя Ивана Юрьевича Патрикеева, правнука Дмитрия Донского, написанную им в 90-е годы 15 века. Поселение переходило из рук в руки.
В 1658 году оно досталось полковому воеводе Богдану Матвеевичу Хитрово, видному государственному и общественному деятелю, удостоенному чести сидеть на посольских приемах возле царя.
В дальнейшем его приобретает граф Иван Илларионович Воронцов, благоустраивает и возводит каменную церковь.
Это удивительные по своей архитектуре и красоте храмы, своды и стены которых покрыты неповторимой росписью.
На юго-востоке от Лобни в живописнейших местах, окруженные лесом, в низких лощинах раскинулись озера Долгое и Круглое. Это довольно крупные водоемы, занимающие большую площадь.
В наше время в этих краях проводят сборы и тренировки лучшие спортсмены России. Здесь прекрасная зона отдыха, которую в летнюю пору буквально атакует театральная Москва.
Тут стоит старинное, когда-то большое село Мышецкое (в начале XVII века оно находилось в числе дворцовых вотчин). В 30-х годах 19 века в усадьбе, близ села, жил прославленный герой Отечественной войны 1812 года поэт Денис Давыдов. В Мышецком он посвятил себя литературной деятельности.
Не менее уникальным водоемом Лобни является озеро Киово, объявленное с 1927 года заповедным. Здесь в 25 км от Москвы буквально в городе гнездилось огромное количество озерных черноголовых чаек.
Они улетали и возвращались сюда ежегодно.
Во всей Европе не было подобного места по численности этих очаровательных птиц. Цивилизация сделала свое черное дело. В течение последних 3-х лет пернатые покинули заболевшее заросшее, бессердечно брошенное людьми озеро. Природа не прощает насилия и равнодушия.
У станции и на территории стадиона “Москвич”, в самом центре города, находятся два приличных пруда. Раньше в них купались. Трест Центроэнергомонтаж облагородил водоем у спорткомплекса. Перекинул с берега на островок необычный “горбатый” мост, установил специальный П-образный настил на сваях, разбил дорожки для пловцов. Водолазы очистили место соревнований.
Плавание во все времена было престижным и считалось одним из ярких видов спорта. Оно представляло собой большой интерес и привлекало массу народа.
Сейчас от настила остались только торчащие из воды железобетонные стойки. Сами пруды сильно загрязнены различным хламом, бутылками, бытовым мусором, и не только не пригодны, но и опасны для купания. Были жалкие попытки очистить пруд у стадиона. Спустили воду. Однако бульдозер, вошедший на дно для расчистки, увяз в иле по самую макушку сразу же у берега. На том все и прекратилось.
Хочется верить, что найдется предприниматель и осуществит желанную мечту жителей. Здесь можно было бы организовать лодочную станцию, платную рыбалку, места отдыха, пляжи. Тем более, что стадион, кажется, приобрел достойного преемника. Идет его благоустройство.
Создана отличная баскетбольная площадка и теннисный корт. Силами администрации нам не потянуть. Требуется меценат. А вдруг повезет?
Надеемся!
В центре Лобни раскинулась прекрасная березовая роща. Тут я по молодости собирал грибы.
Сейчас - парк культуры с аттракционами, площадками, играми для детей. Именно здесь горожане встречают Новый Год, широко провожают Масленицу с катанием на лошадях, отмечают День города, в праздник Победы торжественно чествуют ветеранов Великой отечественной войны. Это пятачок городского чуда, где можно отдохнуть душой, расслабиться, сыграть в шахматы, послушать музыку.
В 2000 году в парке была построена и освящена звонница. Произведено перезахоронение останков солдат, покоившихся в могилах на улицах города еще со времен ВОВ. Сооружение стало постоянным местом, куда приходят с цветами горожане, отдавая дань бессмертному подвигу наших земляков.
Лобная - город, на рубеже которого был остановлен враг. Восемь дней хозяйничали фашисты на Красной Поляне. Отсюда они бросились в последний штурм на Москву. Путь их механизированной армии преградили герои артиллеристы. В память о том великом сражении на месте бывшей огневой позиции боевого расчета установлено зенитное орудие.
Мы ежегодно в День Победы проводим здесь митинги с участием известных на всю страну людей, дикторов: Ангелины Вовк, Светланы Моргуновой, Виктора Балашова, певца Владимира Трошина, артиста Евгения Матвеева и др. У нас очень много памятников воинам-героям, разгромившим фашистов под Москвой.
Город традиционно бережет и поддерживает эти святыни в надлежащем состоянии. О ратных подвигах бойцов можно подробно узнать в музее революционной, боевой и трудовой славы города.
О многом расскажет вам и музей памяти танкостроителей в Луговой, открытый с 1985 года, экскурсоводом и организатором которого является дочь генерального конструктора танков Николая Алексеевича Кучеренко, известная поэтесса и писательница Лариса Васильева. 22 марта 2001 года здесь состоялась закладка камня музейного комплекса танка Т-34 и церемония освящения места закладки.
Нам повезло, что за последнее десятилетие во главе Администрации стояли и стоят молодые талантливые руководители, которые преобразили лицо Лобни. Это бывший мэр Сергей Викторович Кривошеин и его преемник, действующий глава города Сергей Степанович Сокол, с богатым жизненным опытом и знаниями.
Он закончил три высших учебных заведения, был избран в областную Государственную Думу, плодотворно работал там и досрочно, за полтора года, ушел, чтобы победить на выборах и взвалить на себя всю полноту ответственности за хозяйство города. Здесь уместно заметить, что только благодаря финансовой помощи Администрации и личных качеств руководителей, в столь тяжелое время выходили и продолжают выходить в свет книги творчески одаренных авторов, городские коллективные сборники и ежегодные альманахи ЛИТО “Ладога”.
Нам очень приятно, что на даче в Луговой отдыхает и трудится известная не только в нашей стране, но и за рубежом, поэтесса, прозаик, президент Международной Лиги писательниц, информационного содружества “Атлантида”, Лариса Васильева. И то, что Лариса Николаевна любезно соглашается печататься в наших коллективных сборниках, делает честь не только городу, но и каждому автору, счастливому обладателю вышедших книг.
Имя нашего земляка поэта Геннадия Красникова хорошо известно в литературных кругах России. Около 20 лет проработал Геннадий Николаевич редактором альманаха “Поэзия” (вместе с поэтом Николаем Старшиновым). Выпустил большое количество сборников. В феврале этого года “Независимая газета” напечатала 25 его стихотворений последних лет.
Статьи и эссе Геннадия Красникова по вопросам литературы, культурологии, истории публикуются в центральных газетах и журналах. Он участник Всемирного фестиваля искусств в городе Эдинбурге (1987). Публиковался в престижных русских и зарубежных антологиях. Вместе с поэтом В. Костровым (под общей редакцией) в1999 году выпустил полную антологию “Русская поэзия. XX век”. Сейчас она должна выйти в дополненном варианте.
В нашем городе живет известный в России поэт-песенник Петр Николаевич Черняев. На стихи Петра Николаевича написаны песни композиторами А.Новиковым, В.Левашовым, В.Мурадели, Г. Пономаренко, А. Аверкиным, В. Темновым, А. Костюком и др. Песни звучали в исполнении Л. Зыкиной, О. Воронец, В.Толкуновой, Н. Кадышевой и Е. Бахромкиной. Наиболее популярные песни на его стихи: “Ох, балалаечка”, “Ой, грибы-грибочки”, “Я деревенская”, “Течет ручей”, “Чары, чары”, “Современная сноха” и др. Песня “Течет ручей” вошла в золотую сотню лучших песен XX столетия. Петр Черняев трижды лауреат фестивалей “Песни года” и “Песни века”. Он почетный гражданин города.
То, что культура и искусство Лобни находится на высоком уровне, говорит и тот факт, что даже отдельные руководители города в лице начальника Отдела Внутренних дел полковника Николая Анатольевича Змеина без спесивости и чванства выходят на сцену и перед огромной аудиторией исполняют эстрадные песни на высоком уровне, приятным теплым баритоном. Вот истинный образец любви и преданности искусству! При этом нисколько не принижается уровень его профессиональности как начальника ОВД, наоборот, он приобретает в глазах людей доверие, уважение, сближается с ними, разрушая тем самым преграду в общении земляков и представителя столь серьезного учреждения.
Лобня - мой город, мой дом, моя крепость. Я горжусь, что своим бескорыстным трудом вношу посильную лепту в культуру моей второй малой Родины. Я люблю этот город до самозабвения, люблю и восклицаю:
Милей не отыщешь на свете,
Хоть трижды по миру пройди,
А Лобня на этой планете -
Маяк мой и пристань в пути.
ПОЕЗД СТРАТЕГИЧЕСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ
Армия - зеркало страны. Что бы с нами ни случалось, первыми руку помощи подают военные. В этом мы убеждались неоднократно. Помните? В год беспощадного пожара, когда в Московской области горели болота Шатур-торфа, полыхали леса Куровской. Если бы не солдаты, местная нефтебаза взлетела бы на воздух.
А в том трагическом 1977-ом, когда ночную тишину города разнесли в клочья мощные взрывы? Испуганные жители выскакивали спросонок на улицы, думая, что началась война. Ударной волной были выбиты все стекла зданий. В квартирах падали серванты с посудой, разбивались телевизоры, рушились крыши домов. Магазины оголились. Их квадратные проемы окон будто расширились, обнажая богатое содержимое внутренностей. И снова на помощь пришли люди в погонах.
Небольшой городок Куровское, расположенный в девяти десятках километров от Москвы, вместил, казалось, весь генералитет армии. Отдадим должное - организация была четкая. По улицам осторожно разъезжали машины со стеклом, окна вставляли бесплатно. Военная комиссия не скупилась, не занималась подсчетом ущерба. Заходила в дома и выдавала наличными суммы, которые называли хозяева. Все прошло в масштабах страны тихо и незаметно. Об этом молчала пресса, радио, телевидение. Молчали 18 лет, видимо, по соображениям секретности. И только 4 марта 1995 года по телевидению, в программе “Катастрофы недели”, несколькими фразами сообщалось: “В 1977 году на узловой станции Куровская произошел взрыв, унесший 50 человеческих жизней. На этом месте до сих пор зияет гигантская воронка”.
Конечно, это запоздалая констатация факта. Среди жителей города, а я там родился и вырос, упорно гулял вариант истории с четко продуманной диверсией. А дыма без огня не бывает.
Как рассказывали, для “Взрывпрома” поступили два шестидесятитонных вагона взрывчатки. Их загнали в тупик для выгрузки. Рабочие не успевали. Вывезли только третью часть одного “пульмана”. Дело оставили на другой день.
А в этом время, поджимая друг друга, к узловой подходили два состава: литерный и опаздывающий скорый. Заступивший дежурный получил по телефону указание задержать поезд с межконтинентальными баллистическими ракетами, дать возможность свободно проследовать пассажирскому скорому, дабы войти в график движения.
Кто передал, впоследствии установить не удалось. Субъект с целью конспирации вел разговор через слой марли. Оценив ситуацию, начальник принимает свое решение - дает зеленый свет прибывающему составу стратегического назначения и останавливает его только на следующем перегоне. В этот момент страшной силы сдетонированный взрыв потряс мирное небо спящего города.
Какая катастрофа могла бы произойти, не будь на посту этого талантливого работника?! Вечная ему память!
БЛАГОДАТНЫЙ ЛИК
Родился я в многодетной семье города Куровское, Московской области. В давние времена это была еще деревня Куровская Запанорского района. Нас было восемь детей. Жили трудно. Одевались скромно. Все донашивалось одним ребенком за другим. Мебели, как таковой, не было.
Единственным украшением в доме был угол со старинными иконами и необыкновенной красоты постоянно горящей лампадой, свисающей с потолка, огромный стол, лавки, шкаф в чулане да полати, сбитые из досок на уровне печи, куда мы порхали на ночь, будто воробьи. Ни подушек, ни матрасов я не помню. Большие мешки, набитые сеном, заменяли подстилку и такой же сенник в головах из наволочки. Все казалось просто и естественно. Только вот сам дом почему-то стоял задом к улице. Построенный еще предками моих родителей, он настолько врос в землю, что напоминал собой спрятанный гриб под шляпкой.
На зиму наружные стены его мы пеледили (утепляли, - см. словарь Даля) со всех сторон сухим игольником, оставляя только одни окна. Некрасиво, конечно, если смотреть с улицы, зато было очень тепло.
Мать с отцом всегда мечтали о собственной избе. Жили этой надеждой. Война все перечеркнула. Отец вернулся инвалидом. Их грезы стали еще более призрачными. Но мама не теряла шанса, была живая, подвижная и постоянно что-то искала. Бывало, присядет, задумается, затем, всполошившись, выбежит куда-то, пороется, снова присядет.
Видно было, ее что-то мучило. Она постоянно молилась, испрашивая у бога заветное.
Только потом я узнал, что моя бабушка, которую я даже не видел, поскольку родился значительно позже, умирая, с последними силами пыталась выдохнуть маме о спрятанном золоте, так и не успев указать тайника.
Шло время. Как-то однажды убирались под Пасху. К божественным праздникам мы готовились тщательно. Мать была набожная.
Постоянно ездила в церковь, слепо доверялась Богу, не в пример нам, из душ которых время вытравило самое святое - веру. Так вот, в тот день мы отрабатывали мамин хлеб - тщательно голиком отмывали стены дома, драили потолки, окна, двери.
Одним словом, это был ежегодный весенний ритуал уборки. Мама, утомившись, прикорнула на печи, а моя старшая сестра протирала иконы. Снимая очередной образ, что-то звякнуло. Лена даже не придала этому значения.
А мать этот звон словно пронзил, хотя у нее была профессиональная глухота - всю жизнь работала на ткацких станках. Она вскочила, выхватила из рук ошеломленной дочери благодатный лик и скрылась в чулане. Бог услышал ее молитвы, прекратил бесконечные мытарства.
Там оказались золотые монеты царской чеканки, скопленные бабушкой. Этого хватило семье, чтобы построить новый дом, купить корову, комод, шкаф для посуды и несколько стульев.
Как все-таки нам мало надо для счастья, правда?
ВО ИМЯ ЖИЗНИ
Был летний вечер сумасшедшей пятницы, час пик. Казанский вокзал, казалось, трещал от наплывающих пассажиров.
Люди торопились после работы домой, спешили на дачу или просто отъезжали по своим неотложным делам. Пригородные электрички буквально задыхались от вывоза бесконечно прибывающего потока народа. И вся эта тесная, движущаяся толпа прямо-таки вламывалась в открытые двери подходящих электропоездов, в мгновение ока заполняя свободные места, спрессовываясь в проходах. Публика была разношерстная: ехали студенты, рабочие, дачники, торговки грибами со своими пятиведерными корзинами.
Каждый хотел сесть, отдохнуть во время поездки, подремать или, закрыв глаза, отдаться своим думам. Я оказался рядом с двумя полными до безобразия сборщицами даров леса. Разгоряченные, растрепанные и вспотевшие от жары, они, вероятно, с хорошим наваром и традиционной московской колбасой возвращались в свои семьи. Но даже этот удачный день не вселял оптимизма в их души.
Каждая в три обхвата, с одной извилиной в мозгу, с деревенской распущенностью перемалывая из пустого в порожнее, готова была сожрать, и не только глазами, любого молодого человека, кому посчастливилось занять свободное место.
Их объектом стал прилично одетый парень 20-22-х лет, сидящий у окна напротив интеллигентной моложавой мамаши. Он тихо что-то говорил ей.
Она внимательно слушала, улыбаясь взглядом. Его легкая куртка закрывала колени ног. Бабы тем временем громко, вызывая сочувствие, клеймили молодежь, обрушивая упреки в большей степени в адрес этого юноши. Чувствовалось, что ему неприятно.
Он смущался, краснел, отворачивался к окну, долго и вопросительно смотрел в лицо матери, и та, как, наверное, может только любящая мать и воспитанная женщина, достойно, с чувством высокого благородства, успокаивала сына легким кивком головы, неуловимым движением пальцев рук, секундным закрытием обоих век, успокаивала, сдерживая свои эмоции. Мелькали полустанки.
Люди, как впаянные, томились в духоте раскаленного вечера. Вагон раскачивался, постукивая на стыках рельсов, а вместе с ним, будто договорившись, разошлись до бессовестности, тыча перстами, подмосковные купчихи.
Кульминация была до слез неприятная. Парень не выдержал упреков и хамства, встал, неуверенно покачиваясь, и стало видно, как сквозь тонкую ткань брюк выпирают предательские каркасы протезов.
Год назад на открытом переезде перед ревущим электропоездом он отбросил из-под колес упавшую шестилетнюю девочку. Вырвал из лап смерти жизнь ребенка, но для себя не хватило спасительной секунды.
РАЗОЧАРОВАНИЕ
Она действительно была очень красивая девушка. Брюнетка со жгучим острым взглядом, бархатными бровями и такими обворожительными влажными губами, что дух захватывало. Ее фигурке могла позавидовать Венера.
Точеные стройные ножки на шпильках и коротенькая, ладно скроенная юбчонка, обнажающая их, не оставляли спокойными ни одного мужчину. Талия, перехваченная широким блестящим ремешком, только выразительнее подчеркивала роскошный бюст и то место ниже пояса, восхищение которым переходило все мыслимые границы дозволенности.
Мы балдели и терялись при ней. Неотразимость походки, независимость характера, ранняя самостоятельность и решительность в действиях ставили ее недосягаемой для всех ребят нашего города.
Она всегда была окружена поклонниками, но никогда не отдавала предпочтение кому-то из них. И не было ни одного человека, даже самого прикольного из парней, кто мог бы похвастаться, что проводил недотрогу до дома.
Казалось, ее совершенно не интересуют ребята. К девчонкам относилась ровно, дружески, не замечая в них своих соперниц. У нее не было близких подруг, любимого. Она держала всех на расстоянии. Пресекала любую попытку волочиться за ней.
И в то же время была тем кристаллизатором, возле которого постоянно тусовались компании.
Всегда в центре внимания. Веселилась, танцевала, ходила в кино. Ни один вечер, ни одно мероприятие не проходило без ее участия. Одевалась нарядно, с иголочки и являлась главным законодателем мод местных красавиц.
Жила она на нашей улице недалеко от меня в частном домике у старушки, которая еще раньше пригрела одного убогого жильца. Откуда приехала молодка, никто не знал. Ко мне относилась как к соседу-мальчишке, не обращая внимания на мои жадные взгляды и кипящую внутри страсть. Я встречался и разговаривал с ней, когда приходил к бабушке по маминой просьбе.
Она была без всяких комплексов. Ее можно было застать в распахнутом халатике, накинутом на голое шоколадное тело. Я замирал при виде этих прелестей и потом еще долго во сне мучился, возбуждаясь красотой ее девичьей неотразимости. А она, нисколько не стесняясь, игриво дразнила меня, нехотя прикрывая упругие груди, оставляя умышленно обнаженным свой вожделенный треугольник соблазна.
Это было испытанием чувств, но я с великим удовольствием ходил и искал любую причину снова и снова повидаться с ней. Наши и без того редкие встречи постоянно прерывал неожиданным появлением нищий старик. С длинными волосами, густой бородой, с увесистым посохом и огромною сумою в руках, немытый и нечесаный, он казался воплощением дьявола в моих глазах. Дети боялись его и прятались, когда он шел, собирая милостыню по улице. Открыв калитку, дед стучал палкою в окно и причитал:
- Подайте, ради Христа, копеечку на пропитание.
Ему подавали кто мелочь, кто яйцо, кусок хлеба, вареную картошку, которую он тут же съедал и тщательно вытирал бороду замызганной тряпкой взамен носового платка.
- Спаси Христос, спаси Христос, - благодарил он хозяев, кланяясь и удаляясь. Ходил, не спеша, опираясь на клюку, опустив голову в землю.
Вот и сейчас он вышел на крыльцо совсем некстати, когда я только разговорился с подругой моего сердца. Остановился, неторопливо подошел к забору, снял какую-то тряпку, долго вытряхивал ее, вернулся, взял ведро, громыхая им, ходил мимо нас как заведенный туда-сюда, мешая вести завязавшуюся беседу.
И так происходило каждый раз, будто попрошайка состоял пастухом у этой гордой козочки. У меня все кипело внутри от злости.
Я возмущался. А моя душка, ухмыляясь, в таких случаях просто уходила в дом.
Однажды мама попросила меня отнести бабуле котелок молока. Радости моей не было предела, хотя я сдерживал свои эмоции.
Вышел из дома, задержался у калитки, перекинулся двумя словами с ребятами, но стоило матери скрыться в сарае, как я припустился к заветной усадьбе в надежде хотя бы увидеть девчонку, всколыхнувшую во мне просыпающееся чувство мужчины. В палисаднике никого не было, и только в глубине огорода маячила среди грядок одинокая фигура соседки.
- Милок, - охнула она, - чижило мне, снеси фляжку барыне.
То, что я увидел, влетев в горницу, убило меня. Моя мечта, мой идеал, моя первая любовь, совершенно голая, в какой-то неестественной позе захлебывалась в восторге, стонала и металась в чудовищных объятьях презренного старца. Они меня даже не заметили.
И только предательская ручка, звякнув о корпус посудины, поставленной на стол, обратила их внимание на мое присутствие. Я выскочил оттуда как ошпаренный.
На другой день она уехала из города, и больше никогда и никто из моих ровесников до сих пор не видел и не встречал ее на нелегких дорогах нашей суматошной жизни.
