Федор Крюков "За тихий Дон вперед!" казачий гимн

Федор Крюков

ЗА ТИХИЙ ДОН ВПЕРЕД!

О чем шумите вы, казачие знамена?

О чем поется в песнях прежних лучших дней?

О ратных подвигах воинственного Дона,

Про славу витязей донских богатырей.

Былые подвиги... Походы... И победы...

Смирялись гордые и сильные враги.

И, помня прадедов старинные заветы,

На подвиг ратный шли донские казаки.

Донские рыцари! Сыны родного Дона!

Ужель теперь, в годину тяжких бед,

Постыдно дрогнем мы, и рухнет оборона,

И не исполним мы священный свои завет?!

Нет, не бывать тому! Вы, вольные станицы,

Вы, хутора и села - бей в набат!

Мы грудью отстоим казачие станицы.

Скорей к оружию! Вперед и стар и млад!

Как кротко смотрит небо голубое,

Вы слышите протяжный чей-то стон

И в шелесте травы и рокоте прибоя?

То стонет наш отец, седой родимый Дон.

Вперед за Тихий Дон, за Родину святую,

Нам сердце воскресит забытые слова.

Вперед, станичники, за волю золотую,

За старые исконные права.

Шумят казачие священные знамена,

И сила грозная на страх врагам растет.

Донские рыцари! Сыны родного Дона!

Великий час настал: за Тихий Дон вперед!

1918-1919

Федор Крюков "За тихий Дон вперед!" казачий гимн

Федор Крюков "Родимый край"

Родимый край...

Как ласка матери,

как нежный зов ее над колыбелью,

теплом и радостью трепещет в сердце

волшебный звук знакомых слов.

Чуть тает тихий свет зари,

звенит сверчек под лавкой в уголке,

из серебра узор чеканит

в окошке месяц молодой...

Укропом пахнет с огорода...

Федор Крюков "Родимый край"

Федор Крюков "Два мира". Памяти Льва Толстого

Прошла зыбь, взволновала поверхность житейского моря...

Думалось до этого, что оно прочно успокоилось, улеглось, застыло, закутанное густой и тяжкой пеленой туманов. А вот дунула великая смерть - и ожила застывшая гладь, кругами пошли валы, и идут дальше и дальше, до самых крайних пределов земли.

И вот видишь эту взволнованную поверхность житейского океана, когда слышишь гул и ропот в его верхнем слое, страстно хочется заглянуть туда, вглубь, где "вековая тишина", темь, загадочное безмолвие: доходит ли туда шум сверху? ощущается ли и там отражение волнующего нас события?

И всякий раз, когда хоть маленький отзвук доходит оттуда, хоть крошечный уголок плотной завесы приподнимается перед жадно ожидающим взором, охватывает особенное волнение: два мира голоса подают друг другу, два мира, разделенные глубокой исторической трещиной, - повинная работе и темноте масса и "город на горе", люди мысли... Осыпается разделяющая стена, которую, может быть, больше всех нас чувствовал гениальной совестью своей Лев Толстой...

Федор Крюков "Два мира". Памяти Льва Толстого

Федор Крюков "Перевелись ли богатыри? М. Е. Салтыков-Щедрин"

Литературный вечер в память М. Е. Салтыкова-Щедрина...

Как ни совестно, а приходится сознаться: хорошо, что есть великие покойники. Хоть около них, вокруг их имени можно собраться, па миг сомкнуть ряды, оглянуться и... помолчать в компании. Пусть тусклы, лишены огня эти всячески урезанные и сжатые прессом чествования памяти, пусть останется от них чувство неудовлетворенности и даже удручения, усугубляется сознание собственной малости и бессилия перед хрустальными курганами почивших богатырей, - но есть в них какая-то неуловимо трогательная черта, какое-то особое настроение, точно в немые зимние сумерки пришел к родным могилам, постоял в безмолвии у дорогих крестов, оглянулся на всю жизнь - свою и чужую - и в новом свете увидел скованную молчанием, саваном покрытую равнину за кладбищем. Безбрежная грусть, но и робкие надежды на грядущее пробуждение...

Вечор в память М. Е. Салтыкова, как и первое заседание (в консерватории), посвященное Л. Н. Толстому, прошел без блеска - нечто фатальное как будто висит ныне над такими собраниями. Было несколько серьезных и даже с некоторым излишком добросовестных докладов о Щедрине. В одном - воспоминания, в двух других - обзоры литературной деятельности великого сатирика, как она слагалась, развивалась и протекала по десятилетиям... При всем почтении к докладчикам и их рефератам все-таки должен сказать: такие поминки слишком тяжеловесны для среднего человека, который, по слабости комплекции, наклонен и в траурном чествовании предпочесть что-нибудь менее обременительное и более бодрящее, живое и занимательное...

Юрий Кувалдин "Терпи, казак, ты же - атаман"

Без вывертов

Случилось так, что с моей негласной подачи издательство "Советская Россия", с которым я сотрудничал как новый издатель в производственной сфере, в 1990 году на пике литературного бума выпустило в свет толстый том рассказов и публицистики истинного, как считают многие, автора "Тихого Дона", писателя Федора Крюкова (1870-1920).

"Крюков - писатель настоящий, без вывертов, без громкого поведения, но со своей собственной нотой, и первый дал настоящий колорит Дона", - писал Владимир Короленко в 1913 году. Вывертов и случаев громкого поведения в то время было предостаточно. Здесь Короленко подразумевались, несомненно, футуристы, модернисты, сбрасывавшие "с корабля современности" классическую традицию. Крюков же в меру таланта утверждал ее. Тем он и был дорог Короленко. Максим Горький назвал имя Крюкова в ряду тех, у кого следует учиться, "как надо писать правду". А еще раньше, в сентябре 1909 года, он напишет Крюкову с острова Капри: "Рассказ Ваш прочитал. В общем - он мне кажется удачным, как и все напечатанное Вами до сей поры в "Русском богатстве"... Коли не ошибаюсь да коли Вы отнесетесь к самому себе построже - тогда мы с Вами поздравим Русскую литературу еще с одним новым талантливым работником". Горький имел в виду рассказ "Зыбь", который был им тогда же включен в 27-й сборник товарищества "Знание". Но оценка распространялась и на другие произведения: в "Русском богатстве" были напечатаны "Казачка", "На тихом Дону", "Из дневника учителя Васюхина", "В родных местах", "Станичники", "Шаг на месте", "Жажда", "Мечты", "Товарищи".

Поэтический прозаик

Я с небывалой жадностью листал книгу Федора Крюкова, как будто опасался, что ее могут у меня отобрать, и мою душу забирала полностью, зачаровывала и доводила до трепета уже сама мелодика его письма:

"Родимый край... Как ласка матери, как нежный зов ее над колыбелью, теплом и радостью трепещет в сердце волшебный звук знакомых слов... Чуть тает тихий свет зари, звенит сверчок под лавкой в уголку, из серебра узор чеканит в окошко месяц молодой... Укропом пахнет с огорода... Родимый край..."

Эта будто песенная основа, строжайше выверенная тонким, чутким внутренним слухом и безукоризненно выдержанная, это - переливы голоса, долгое, почти певческое дыхание. Это поет казак Федор Крюков, гениальный писатель, я бы даже сказал, поэтический прозаик.

Федор Дмитриевич Крюков родился 2 февраля 1870 года в станице Глазуновской (бывшая Область Войска Донского, теперь - Волгоградская область). Отец - казак, землероб, урядник, долгое время был атаманом в родной станице. Мать - донская дворянка. Первоначальное образование - станичное приходское училище. Затем - с 1880 по 1888 год - Усть-Медведицкая гимназия. Окончил ее с серебряной медалью. Годы детства, отрочества и юности Крюкова прошли в местах, которые он назовет потом в своих очерках, прямо так и озаглавит их: "В сугробах", "В углу" - районе пустынном, бездорожном. В весеннее и осеннее время даже главная станица бывала отрезанной от мира широко разлившимися реками, непроходимой грязью. Зимой надо было пробираться туда по снежным заносам. И все-таки лучше родных мест Крюков ничего не знал. Реки Медведица и Дон, балки, буераки, полынные степи стали той милой средой, куда он всегда стремился, где бы ни жил и ни ездил.

Федор Крюков готовил себя к служению народу в духе идей Некрасова, Толстого. Окончив институт в 1892 году, вернулся в родную станицу. Но с филологическим дипломом там нечего было делать. Ему представилось, что лучшим местом, которое сближает с людьми и удовлетворит его порыв к любви и самопожертвованию, может быть духовная служба.

Юрий Кувалдин "Терпи, казак, ты же - атаман"

Федор Крюков "Речь на заседании первой государственной думы"

Господа народные представители. Тысячи казачьих семей и десятки тысяч детей казацких ждут от Государственной Думы решения вопроса об их отцах и кормильцах, не считаясь с тем, что компетенция нашего юного парламента в военных вопросах поставлена в самые тесные рамки. Уже два года как казаки второй и третьей очереди оторваны от родного угла, от родных семей и, под видом исполнения воинского долга, несут ярмо такой службы, которая покрыла позором все казачество. История не раз являла нам глубоко трагические зрелища. Не раз полуголодные, темные, беспрос­ветные толпы, предводимые толпой фарисеев и первосвящен­ников, кричали: «Распни Его!»... — и верили, что делают дело истинно патриотическое; не раз толпы народа, несчастного, задавленного нищетой, любовались яркими кострами, на которых пылали мученики за его блага, и, в святой простоте, подкладывали вязанки дров под эти костры или, предводимые правительственными агентами, на наших глазах обливали керосином и поджигали общественные здания, в которых находились люди, неугодные правительству. Скорбь и ужас охватывают сердце при виде таких трагических зрелищ, невольно вспоминается грозный символ Евангелия: «Жернов на шею совратителя этой темноты». Но еще более трагическое зрелище, на мой взгляд, представляется, когда те люди, которые, хорошо сознавая, что дело, вмененное им в обязанность, если страшное, позорное дело, все-таки должны делать его, должны потому, что существует целый кодекс, вме­няющий им в святую обязанность повиновение без рассуждения. Прежде всего, подчинение, слепое подчинение, которое признается исполнением служебного долга, верностью данной присяге. В таком положении находятся люди военной про­фессии, в таком положении находятся и казаки. Главные основы того строя, на которых покоится власть нынешнего командующего класса над массами, заключаются в этой системе безусловного повиновения, безусловного подчинения, безусловного нерассуждения, освященного к тому же религиозными актами. Молодые люди, оторванные от родных мест, от родных семей, прежде всего, обязываются присягой, религиозной клятвой, главное содержание которой, по-видимому, заключается в том, чтобы защищать отечество до последней капли крови и служить Государю, как выразителю идеи высшей справедливости и могущества этого отечества. Но затем идет особый гипнотический...

Федор Крюков "Речь на заседании первой государственной думы"

Федор Крюков "Зыбь" повесть

Повесть "Зыбь" входит в книгу Федора Крюкова "Рассказы", вышедшую в Книгоиздательстве писателей в Москве в 1914 году (том 1). "Зыбь" привела в восторг Максима Горького и Владимира Короленко. Эта вещь генетически, пуповиной, нервом и пульсом связана с романом "Тихий Дон", над которым Федор Крюков в это время работал. Мне, как писателю, и без того очевидно, что написать "Тихий Дон" мог только выдающийся мастер, интеллигент, в течение десятилетий совершенствовавший свое мастерство. Федор Крюков окончил филологический факультет, работал учителем. Федор Дмитриевич Крюков (1870-1920) умер от тифа или был убит (отравлен) Петром Громославским, будущим тестем Шолохова, на Кубани, отступая с белой армией Деникина. Рукопись неоконченного романа, начатого Федором Крюковым в 1912 году, когда Шолохову было семь или девять лет (1905 или 1903-1984), попала к Александру Серафимовичу, который во что бы то ни стало хотел завершить и опубликовать роман под любым именем. Тут-то и началась идеологическая доделка романа соавторами. Федор Крюков могучей силой художественного таланта закрутил метель тайны, доведшей до Нобелевской премии "романиста от сохи", неграмотного, не написавшего в жизни ни строчки М.А.Шолохова. Шолохов не только не был писателем, но не был даже читателем, не имел малейшей склонности к "чтению - лучшему учению" (Пушкин), был только буквенно-грамотным, не освоил синтаксис и орфографию; чтобы скрыть свою малограмотность, дико невежественный Шолохов никогда прилюдно не писал даже коротких записок; от Шолохова после его смерти не осталось никаких писательских бумаг, пустым был письменный стол, пустые тумбочки, а в "его библиотеке" невозможно было сыскать ни одной книги с его отметками и закладками. Никогда его не видели работающим в библиотеке или в архивах. Таким образом, те "разоблачители", которые говорили или писали, что Шолохов сделал то-то и то-то, обнаружили незнание плагиатора: Шолохов был способен выполнять только курьерские поручения, а плагиат "Тихого Дона" и всего остального т. н. "творчества Шолохова" - все виды плагиата выполняли другие люди, в основном - жена и ее родственники Громославские. Приписывать Шолохову плагиаторскую работу - значит, заниматься созданием мифологии плагиатора, который был во всех отношениях литературно-невменяемой личностью. Оттого его жена Мария и раздувала легенду о том, что у нее с мужем почерки "одинаково красивые", оттого и сфальсифицированный "его архив" написан разными почерками и разными людьми. Истина абсолютная: Шолохова не было ни писателя, ни деятельного плагиатора: его именем, как клеймом, обозначали плагиат других людей. Шолохова писателем можно было называть только один раз в год в качестве первоапрельской шутки. Он и был кровавой шуткой Сталина, преступным продуктом преступного строя, чумовым испражнением революционного Октября и журнала "Октябрь", незаконнорожденным выродком Октября во всех смыслах.

Юрий КУВАЛДИН

Федор Крюков

ЗЫБЬ

повесть

I.

Пахло отпотевшей землей и влажным кизячным дымом. Сизыми струйками выползал он из труб и долго стоял в раздумье над соломенными крышами, потом нехотя спускался вниз, тихо стлался по улице и закутывал бирюзовой вуалью вербы в конце станицы. Вверху, между растрепанными косицами румяных облаков, нежно голубело небо: всходило солнце.

И хлопотливым, веселым шумом проснувшейся заботы приветствовало восход все живое население станицы. Неистово орали кочета; мягким медным звоном звенело вдали кагаканье гусей; вперебой блеяли выгнанные на улицу овцы и ягнята - как школьники, нестройным, но старательным хором поющие утреннюю молитву; в кучах сухого хвороста сердито-задорно считались между собой воробьи. Шуршали по улице арбы с сеном. На сене, сердито уткнувшись вниз железными зубьями, тряслись бороны. Скрипели воза с мешками зерна - народ в первый раз после зимы выезжал на работу в поле, на посев. Звонкое, короткое хлопанье кнута сменялось то отрывистым, то протяжным бойким свистом и переплеталось с добродушно грозными, понукающими голосами:

- Цоб! К-куда? Цобэ, перепелесый, цобэ! Гей, бычки, гей! Цоб-цоб-цоб!..

Старая серая кобыла Корсачная, уже с час запряженная в арбу, уныло слушала эти пестрые, давно знакомые ей звуки бестолково-радостного волнения и суеты. Она знала, что предвещают они двухнедельную полосу тяжелой, изнурительной, выматывающей все силы работы.

Бока у Корсачной были желтые от навоза, шея местами облезла, а спина - острая, как пила. Была она ровесницей Никифору Терпугу - чернобровому молодцу, который наваливал теперь на арбу пятерик с пшеницей, семена. Шло им по двадцатому году. Но он только входил в силу, расцветал, а она уже доживала свой трудовой век, старушка с отвисшей нижней губой, с согнутыми коленями, с глубокими ямами над умными, унылыми глазами. Проработала она на семью Терпугов почти 17 лет, принесла им шесть жеребят, и в прошлом году ее последний сын пошел в полк под старшим сыном вдовой Терпужихи - Родионом. Знавала когда-то Корсачная веселые

Федор Крюков "Зыбь" повесть

Федор Крюков"Казачка" рассказ

Федор Дмитриевич Крюков родился 2 февраля 1870 года в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа земли Войска Донского. Сын атамана. Учился в Усть-Медведицкой гимназии (окончил с серебряной медалью) вместе с Филиппом Мироновым (будущим командармом 2, прообразом Григория Мелехова), Александром Поповым (будущим инициатором плагиата "Тихого Дона" Серафимовичем) и с Петром Громославским (убийцей и грабителем своим, будущим тестем неграмотного Шолохова, первым соавтором всех "произведений" зятька). Окончил Петербургский историко-филологический институт. Статский советник. Депутат Первой государственной Думы. Заведующий отделом литературы и искусства журнала "Русское богатство" (редактор В. Г. Короленко). Преподаватель русской словесности и истории в гимназиях Орла и Нижнего Новгорода. Воспитатель поэта Александра Тинякова. В Гражданскую войну выступал на стороне белых. Идеолог белого движения. Секретарь Войскового круга. В 1920 году, собрав в полевые сумки рукописи, чтобы издать их за рубежом, отступал вместе с остатками армии Деникина к Новороссийску. По одним сведениям на Кубани Федор Крюков заболел сыпным тифом, по другим был убит и ограблен Петром Громославским, будущим тестем Шолохова, и умер 20 февраля. Автор романа "Тихий Дон" и других произведений, положенных в основу так называемого "писателя Шолохова".

Федор Крюков

КАЗАЧКА

(Из станичного быта)

I.

В маленькой комнатке с низким потолком, с потемневшими, старинного письма, деревянными иконами в переднем углу, с оружием и дешевыми олеографиями по стенам находилось два лица: студент в старом, форменном сюртуке и молодая казачка. Студент стоял на коленях среди комнаты перед большим раскрытым чемоданом и вынимал из него книги, разные свертки и - больше всего - кипы литографированных лекций и исписанной бумаги. Русые волосы его, подстриженные в кружок и слегка вьющиеся, в беспорядке падали ему на лоб; он беспрестанно поправлял их, то встряхивая головой, то откидывая рукой назад. Молодая собеседница его, которая сидела на сундуке, около двери, с несколько недоумевающим любопытством посматривала на эти груды книг и лекций, разложенных на полу вокруг чемодана.- Тут тебе гостинцев, не унесешь за один раз, пожалуй, - сказал ей студент.

Она вскинула на его свои карие, блестящие глаза и улыбнулась весело и недоверчиво. Смуглое лицо ее...

Федор Крюков"Казачка" рассказ

Юрий Кувалдин "Певец тихого Дона Федор Крюков"

Случилось так, что с моей негласной подачи издательство "Советская Россия", с которым я сотрудничал как новый издатель в производственной сфере, в 1990 году на пике литературного бума выпустило в свет толстый том рассказов и публицистики истинного автора "Тихого Дона" писателя Федора Крюкова. Такова уж сила подлинного и крупного таланта, который заставил меня, соприкоснувшегося с его прозой, звонить о нем на каждом перекрестке, тем более что работа автора под псевдонимом Д* "Стремя "Тихого Дона"" с предисловием Александра Солженицына мне была давно знакома по самиздату (Д*. СТРЕМЯ "ТИХОГО ДОНА" /Загадка романа/. - Париж, YMKA-PRESS, 1974). В предисловии к публикации "Невырванная тайна" Солженицын писал: "С самого появления своего в 1928 году "Тихий Дон" протянул цепь загадок, не объясненных и по сей день. Перед читающей публикой проступил случай небывалый в мировой литературе. 23-х-летний дебютант создал произведение на материале, далеко превосходящем свой жизненный опыт и свой уровень образованности (4-х-классный). Юный продкомиссар, затем московский чернорабочий и делопроизводитель домоуправления на Красной Пресне, опубликовал труд, который мог быть подготовлен только долгим общением со многими слоями дореволюционного донского общества, более всего поражал именно вжитостью в быт и психологию тех слоев".

Потом, в 1993 году, эту книгу переиздал мой знакомый редактор выходившего в издательстве "Московский рабочий" тоненького, в книжном формате журнала "Горизонт" Евгений Ефимов, уже с именем автора - это Ирина Николаевна Медведева-Томашевская (1903-1973), а послесловие к этому изданию по просьбе Ефимова написала в апреле 1991 года дочь Ирины Николаевны - Зоя Томашевская.

«Крюков - писатель настоящий, без вывертов, без громкого поведения, но со своей собственной нотой, и первый дал настоящий колорит Дона», - писал Владимир Короленко в 1913 году. Вывертов и случаев громкого поведения в то время было предостаточно. Здесь Короленко подразумевались, несомненно, футуристы, модернисты, сбрасывавшие «с корабля современности» классическую традицию. Крюков же в меру таланта утверждал ее. Тем он и был дорог Короленко. Максим Горький назвал имя Крюкова в ряду тех, у кого следует учиться, «как надо писать правду». А еще раньше, в сентябре 1909 года, он напишет Крюкову с острова Капри: «Рассказ Ваш прочитал. В общем - он мне кажется удачным, как и все напечатанное Вами до сей поры в «Русском богатстве»... Коли не ошибаюсь да коли Вы отнесетесь к самому себе построже - тогда мы с Вами поздра­вим Русскую литературу еще с одним новым талантливым работником». Горький имел в виду рассказ «Зыбь», который был им тогда же включен в 27-й сборник товарищества «Знание». Но оценка распространялась и на другие произведения: в «Русском богатстве» были напечатаны «Казачка», «На тихом Дону», «Из дневника учителя Васюхина», «В родных местах», «Станичники», «Шаг на месте», «Жажда», «Мечты», «Товарищи».

Я с небывалой жадностью листал книгу Федора Крюкова, как будто опасался, что ее могут у меня отобрать, и мою душу забирала полностью, зачаровывала и доводила до трепета уже сама мелодика его письма:

"Родимый край... Как ласка матери, как нежный зов ее над колыбелью, теплом и радостью трепещет в сердце волшебный звук знакомых слов... Чуть тает тихий свет зари, звенит сверчок под лавкой в уголку, из серебра узор чеканит в окошко месяц молодой... Укропом пахнет с огоро­да... Родимый край..."

Эта будто песенная основа, строжайше выверенная тонким, чутким внутренним слухом...

Юрий Кувалдин "Певец тихого Дона Федор Крюков"

Сергей КОЧЕРГИН "ПЕРЕЖИТЬ ГУЛЛИВЕРА" сценарий художественного фильма

Знойный августовский день. Посреди дороги идет мужчина лет 40. Он в белой рубашке с коротким рукавом, в руках у него черный дипломат. Он выходит через распахнутые настежь огромные железные ворота. Налево и направо высокий каменный забор. На асфальте редкие желтые листочки. Навстречу ему едет поливальная машина. Он останавливается и бездумно смотрит на лобовое стекло. Раздаются почти требовательные сигналы. Машина тормозит метрах в трех-четырех от него.

Шофер: Эй, ты, с чемоданом, жить надоело? Отвали в сторону!

Федор покорно кивает головой, еще ближе подходит к машине, ставит на асфальт дипломат, жестом просит немного подождать, умывается под ослабшим напором воды. Открывает дипломат, достает бутылку коньяка. Шофер удивленно смотрит на него.

Федор: Возьми (отдает ее шоферу).

Шофер: (Берет бутылку.) Ты что, приплыл?

Федор: Кажется, да.

Шофер: Тебе бы самому сейчас... (возвращает бутылку).

Федор: (Жестом останавливает его.) У меня еще есть.

Шофер: Ну, я поехал?

Федор: Будь здоров.

Шофер: Ты тоже. (Хлопает дверцей кабины. Опускает стекло.) Тебя как звать?

Федор: Федор.

Шофер: (Улыбается.) У меня кот - тоже Федор.

Федор: Вот видишь, жизнь продолжается. Ну, пока.

Машина медленно отъезжает. Федор уходит с дороги на тротуар (ему почти все равно куда идти).

ПЕРЕЖИТЬ ГУЛЛИВЕРА

Борис КРУТИЕР "КРУТЫЕ МЫСЛИ"

Минздрав предупреждает: “Так жить нельзя!”

Борис КРУТИЕР "КРУТЫЕ МЫСЛИ"

Сергей КОСТЫРКО "СТАРИК" рассказ

Представьте теперь старика. Жителя районного городка. У него радикулит и неврастения. Позади - колхоз, ФЗУ, война и тридцать лет на железной дороге. Член партии. Дети разъехались. Дом старый, деревянный. Участок в шесть соток. Летом старик ковыряется с женой на огороде, зимой болеет и смотрит телевизор.
Он щелкает выключателем, устраивает прямую как кол спину...

Сергей КОСТЫРКО "СТАРИК" рассказ

Владимир Колечицкий "70 гномов" к 70-летию со дня рождения

"Не надо путать Родину с начальством"

М.Салтыков-Щедрин

"Я Время против шерсти гладил!"

Вл. Колечицкий

"Мне 70 лет - совсем неплохо для человека моего возраста". Эта острота, к сожалению, принадлежит не мне, а Саше Гитри. Но она ложится в тему моего юбилея - с чем я себя и поздравляю.

"7:0 - в мою пользу!" - как шутила одна дама, празднуя свой семидесятилетний юбилей.

Я тоже пока побеждаю с таким же счетом и шлю вам 70 своих "мыслей с ограниченной ответственностью".

Выше голову, господа! Впереди Вечность!

Мысли с ограниченной ответственностью

* Политика двойных стандартов: мы говорим Ленин - подразумеваем партия, мы говорим Путин - подразумеваем КГБ.

* Ширинке очень не нравилось, что она на уровне нашей эстрады.

* Микробы называют гигиену - огненной.

* На Ямале поставили памятник комару-кровопийце. В Москве нужен мемориал упырю-чиновнику!

* Наше дело правое! Когда под ним струится кровь!

Владимир Колечицкий "70 гномов" к 70-летию со дня рождения

АФОРИЗМЫ ВЛАДИМИРА КОЛЕЧИЦКОГО

Появился я на свет в отдельно взятой стране в 1938 году. Накануне Дня смеха, когда многим было не до шуток.

Родился в рубашке, поскольку со шмотками тогда было плохо. По мере утверждения материализма, материя исчезла вовсе: не стало ни мяса, ни обуви...

Может быть, поэтому у меня было счастливое, но трудное и босоногое детство, несмотря на то, что род наш имеет глубокие дворянские корни. Прапрадед мой Гуль-Колечицкий вместе с Кутузовым брал Париж. А отец мой, хоть и потерял приставку Гуль, но стал генералом Генштаба и брал Берлин.

В отличие от своих славных предков я ничего не брал. Чужого мне не надо.

Мои юные годы прошли не под аккомпонемент великого Рихтера, как, например, у Александра Ширвиндта (не в обиду ему это сказано), а под блатной жаргон бауманской шпаны...

АФОРИЗМЫ ВЛАДИМИРА КОЛЕЧИЦКОГО

Владимир КОЛЕЧИЦКИЙ "ООО "Времена!" ООО "Нравы!""

Её грудь могла украсить любые ордена и медали.
Баба - ягодка опять. И вновь волчья.
Стриптизерша старалась показать себя с наилучшей стороны.
Декольте расширило свои границы до пупка.
Девушки! Не ошибитесь в выборе принца! Он может оказаться свинопасом!
Муж о жене: "Я горд, что живу с ней в одно и то же время!"

Владимир КОЛЕЧИЦКИЙ "ООО "Времена!" ООО "Нравы!""

Юрий КУВАЛДИН "СЛАДКИЕ ЗАПРЕТНЫЕ ПЛОДЫ ВЛАДИМИРА КОЛЕЧИЦКОГО"

Сложились некие каноны, которым уважительно следуют те, кто пишут о Владимире Колечицком как о специалисте в области фразы, и говорят при этом немало умного и интересного, например Аркадий Арканов: "...многие его (Владимира Колечицкого - Ю. К.) афоризмы пошли в "народ"..." Я же полагаю, что произведения Владимира Колечицкого пошли не в "народ", а в Литературу, ибо только Слово, Логос обеспечивает писателю бессмертие, народ же при этом безмолвствует... Я имею смелость назвать Владимира Колечицкого с виртуозными вариациями его поэтики почти во всех работах кратким Гоголем. Так что нет нужды лишний раз вторгаться в заповедные угодья академического литературоведения, вне зависимости оттого, собираюсь ли я почтительно подбирать трофеи удачливых охотников за афоризмами или выбраковывать таковых.
Осознанный Владимиром Колечицким абсурдизм собственного существования в стране социализма оттеснил в сторону даже мрачные фантазии Кафки или, если хотите, наполнил их нашим, вполне реальным содержанием. Чехов, когда его грузили, выражаясь компьютерным языком, серьезными мыслями, мол, что хотел сказать этим произведением автор, хорошо ли воровать лошадей, с улыбкой говорил, что, быть может, вся наша жизнь есть только шутка... И словно вторя классику, Владимир Колечицкий категорически заявляет: "С этим миром можно говорить только смеясь"! Он анализирует проявления иррациональной общественной модели, работающей по своей собственной логике, но не в интересах человека: "Чем ярче горит шапка, тем больше ореол", или "Как часто верх блаженства - на дне жизни!"
Конечно, литература при социализме не могла позволить себе никаких обобщений, а когда нечто подобное проскальзывало, то добром для авторов это не кончалось. И если сатирико-философские фрески "Котлован" и "Чевенгур" Андрея Платонова, "Собачье сердце" Михаила Булгакова или "Мы" Евгения Замятина смогли увидеть свет лишь в новой России, то "мелкие факты" в разделе "сатира и юмор", подаваемые разрозненно, заполняли уголки и колонки советских газет и журналов, а "Литературная газета" выделила для них даже целую страницу: "Клуб 12 стульев", где один стул, условно говоря, был навсегда забит за Владимиром Колечицким. И руководители клуба сначала Виктор Веселовский, затем Андрей Яхонтов с удовольствием печатали его. И для людей мыслящих, читавших очередные афоризмы Владимира Колечицкого, не составляло особого труда, сложив их вместе, получить картину, страшную именно своей иррациональностью.
Об этом постоянно открыто (антисоветская) или в подтексте (советская) говорила литература. Владимир Колечицкий как истинный художник...

Юрий КУВАЛДИН "СЛАДКИЕ ЗАПРЕТНЫЕ ПЛОДЫ ВЛАДИМИРА КОЛЕЧИЦКОГО"

Сергей Каратов "ТАЕЖНАЯ ЛЮБОВЬ" повесть

В лодке из-за пробежек "река-берег" все время стояла вода, которая на целый день покрывалась мелкой рябью из-за работающего мотора. Полуденное солнце начало припекать так, что Корнеев стянул брезентовую куртку, сложил ее вчетверо и подсунул под себя: будет гасить вибрацию. Мторист Трофимов направил "казанку" к берегу, где среди помятого кустарника издалека виднелись красные флажки. Корнеев накинул на левое плечо широкий брезентовый ремень взрывной машинки, сунул под мышку мотовило с телефонным проводом и выпрыгнул на песчаную отмель. Он поставил машинку на сухой речной песок и подошел к первой вырезанной из небольшого ольхового деревца пикетной палочке, снял флажок и сунул его в карман. Разъединив зачищенные и скрученные концы всех отводников, идущих вглубь заряженных скважин, взрывник последовательно присоединил их к взрывной магистрали. В это время Трофимов окликнул Корнеева и показал на уплывающие вниз боны.
- Валяй, Трофимов! - запрыгивая в лодку, скомандовал Корнеев. - Поедем боны догонять.
Он отбросил в кусты мотовило с частично размотанной магистралью, схватил взрывную машинку и запрыгнул в лодку.
Взревел заведенный тридцатисильный "Вихрь", и дюралюминиевая "казанка" круто развернулась вниз по течению. За поворотом открылся вид на поселок Стожары, напротив которого река раздваивалась, обтекая долгий лесистый остров с двух сторон. В оба русла реки окунается солнце и отсвечивает в них золотистыми бликами, отчего остров напоминает корабль, бросивший якорь в узком фиорде...

"ТАЕЖНАЯ ЛЮБОВЬ" повесть

Сергей Каратов "РЫК" рассказ

По прибытии в свой город, Виктор остановился у старшей сестры. Несмотря на тесноту в доме от народившихся племянников, ему отвели отдельную комнату с видом на долину и горные цепи, опоясывающие ее со всех сторон. Долина эта в северной оконечности города начинала застраиваться еще в те далекие годы, когда Виктор поступил на первый курс геологического техникума. По этим местам он проезжал на маленьком рейсовом автобусе, пылившем по грунтовой дороге в северном направлении в сторону села Покровское. В ту пору на этом месте еще только начали закладывать первые дома. За двадцать лет здесь вырос красивый город со своей планировкой, которую всегда легче выдержать, если ничего не надо сносить, кроме лесного массива...

"РЫК" рассказ

"ОХРА" рассказы

После увольнения из своей захудалой конторы Пихенько решил подрабатывать мелкой торговлей. Челноки мотаются за границу, привозят шмотки и получают неплохой навар. А почему бы не попробовать! Он прослышал, что в Польше можно разжиться дешевыми лекарствами, а ехать туда можно без всякой визы. Ему даже подсказали, куда надо обратиться по приезду. В центральной аптеке города Варшавы он попросил панкреатин, который являлся дефицитным в Старой Качели. Ему ответили, что его сейчас нет. На вопрос...

"ОХРА" рассказы

Сергей КАРАТОВ о творчестве художника Александра Трифонова

Мне довелось "живьем" видеть работы художника Александра Трифонова в мае 2003 года в галерее "Кентавр". Восьмидесятые и девяностые годы прошлого века, на которые пришлись первые шаги и становление молодого художника Александра Трифонова, были в России чрезвычайно бурными, полными потрясений и столкновений огромных сообществ и даже целых республик, некогда составлявших Советский Союз. То, что хорошо для творца, помните тютчевское "блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые", то плохо для юноши с неокрепшей психикой, на глазах у которого рушились привычные устои, обваливались границы его мира, происходили невероятные метаморфозы в понимании нравственности и духовных ценностей. Осознание нереальности происходящего привело его к авангардизму, который стал спасительной ширмой, за которой, как в темноте кинокамеры, рождались немыслимые сюжеты его будущих авангардистских полотен. Надо сказать, что эти годы сыграли для Александра Трифонова...

Сергей КАРАТОВ о творчестве художника Александра Трифонова

Сергей КАРАТОВ "ТУМАННОСТЬ ГОРЕГЛЯДА" рассказ

Осенью, почти все педучилище, кроме "скороспелок", выезжали в совхоз на полевые работы. "Скороспелками" называли тех, кто поступал после десятилетки и получал диплом после двух лет обучения, в отличие от остального большинства учащихся, которым предстояло учиться четыре года. Девчонок, человек триста пятьдесят, поселили в старом помещении клуба, где сделали нары в три яруса. Мальчишек пристроили в старом помещении конторы при автохозяйстве. Их было человек пятнадцать. Спали на соломенных матах, укрываясь байковыми или шерстяными одеялами без простыней. Кто мерз, тем давали по два одеяла. Работали парни на лошадях: каждой паре мальчишек доверили по одной повозке...

Сергей КАРАТОВ "ТУМАННОСТЬ ГОРЕГЛЯДА" рассказ

Сергей КАРАТОВ "И ТЫ, ВСЕ УХОДЯЩИЙ..." повесть

Это было мучительное ожидание блаженства, какого он еще не знавал в своей жизни; оно через край переполняло его нетерпением, желанием скорее постичь, осознать, безумно обрадоваться и укрепиться в надежде, что это уже точно принадлежит лишь ему одному, и никто не посмеет посягнуть на эту его непередаваемую радость, на чудо, которое стало частью его самого. Вдумчивое одиночество, совершенство логических умозаключений, постоянство колебаний при сближении противоположностей, тайное вожделение от предполагаемого сближения, ромашко-лепестковые причуды, скрытые символы, разгадка которых дорогого стоит. А что, собственно произошло? Может, как в песне:

Отчего, отчего, отчего мне так светло?
Оттого, что ты мне просто улыбнулась...

Сергей КАРАТОВ "И ТЫ, ВСЕ УХОДЯЩИЙ..." повесть

Сергей КАРАТОВ О ТВОРЧЕСТВЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА

В эти дни по странности судьбы я столкнулся сразу с несколькими поэтами, прозаиками, деятелями культуры, которые из разных краев или из различных журналов, из непринужденных разговоров или писем, из книг, из мимолетных встреч, наконец, явились ко мне замечательными строками, мудрыми высказываниями, чудными голосами, красивыми и запоминающимися образами, и опять надолго покорили мою душу, заставили думать о себе, пробудили какие-то воспоминания, так или иначе связанные с их произведениями или с ними лично...

Сергей КАРАТОВ О ТВОРЧЕСТВЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА

Проза и стихи Сергея КАРАТОВА

Первая моя школа - это Тыелгинская, за номером 54. Я застал ее как семилетнюю, хотя она была построена в середине тридцатых годов как десятилетка. До этого на прииске Тыелга существовала четырехлетняя школа. В 1933 году бригада старателей во главе с Суровым (при участии старого знатока местных золотых месторождений Булдашова) нашла богатую золотую жилу, когда за два-три дня добыли из одного шурфа 48 килограммов золота и несказанно разбогатели, то вся бригада приняла решение...

Проза и стихи Сергея КАРАТОВА

Владимир КУПЧЕНКО "СТРАНА МЕЖДОМЕТИЙ" повесть

Он полюбил ее сразу - и случилось это у развалин монастыря, в пронизанном солнцем крымском лесу. Отбившись от группы экскурсантов, с которыми приехал, Алексей Влахов вскарабкался на соседний склон, откуда, как он догадывался, лучше всего были видны руины. Здесь, на небольшой лужайке, сидела девушка с рисовальным планшетом и набором фломастеров. Тихо подойдя сбоку, Алексей встал за ее спиной. Здороваться не стал, чтобы не отвлекать, - и залюбовался, как уверенно и красиво ложатся на бумагу цветные...

СТРАНА МЕЖДОМЕТИЙ

Владимир КУПЧЕНКО "ПУТЕШЕСТВИЕ" повесть

20 июля 1961 года в поселке Лебяжье, под Ленинградом, сошли с электрички трое молодых людей. С увесистыми рюкзаками, в ковбойках и кедах, - они вряд ли вызывали сомнения у прохожих: туристы! Но сами они с презрением отвергли бы это имя, - присвоив себе куда более почетное звание “бродяг”. И немудрено: ведь они отправлялись не на воскресный пикник, и не на двухнедельную прогулку: их странствие должно было длиться не более, не менее, как два года...

ПУТЕШЕСТВИЕ

Виктор КУЗНЕЦОВ-КАЗАНСКИЙ В АЛЬМАНАХЕ "ЗОЛОТАЯ ПТИЦА" (2009)

На карте Москвы он не обозначен, нет его и в каталоге столичных улиц. Однако "проспект Шафаревича" знают. В основном - те, кто с тоской пакует вещи. И не надеется на манну небесную за кордоном. Как-то побывал среди них и я; тогда-то и дошло до меня почему мрачное...

Виктор КУЗНЕЦОВ-КАЗАНСКИЙ В АЛЬМАНАХЕ "ЗОЛОТАЯ ПТИЦА" (2009)

Виктор КУЗНЕЦОВ-КАЗАНСКИЙ В АЛЬМАНАХЕ "РЕ-ЦЕПТ" (2008)

Писатель Виктор Владимирович Кузнецов-Казанский родился 8 июня 1942 года в селе Газалкент Бостандыкского района Ташкентской области Узбекистана. Окончил геологический факультет Казанского университета. Кандидат геолого-минералогических наук. Член Союза писателей Москвы. Автор ряда книг. Очерки публиковались в журналах "Дружба народов", "Новое время", "Наука и жизнь" и в центральных газетах. Многие произведения опубликованы в ежемесячном литературном журнале "Наша улица», сотрудничество с которым началось в 2000 году.

Текст:

Виктор КУЗНЕЦОВ-КАЗАНСКИЙ В АЛЬМАНАХЕ "РЕ-ЦЕПТ" (2008)

"ВЕСЕЛЫЙ ПРАЗДНИК САБАНТУЙ" рассказ

- Что мы имеем на сегодняшний день? – фальцетом выкрикнул в толпу первый секретарь райкома Тахир Зуфарович Мубаракшин, вбежав по мостику на наспех сбитую из досок трибуну и широко улыбаясь. – Мы имеем развороченный социалистический соревнование! И под водительством партии Ленина-Сталина уверенно идем к новым победам!..

Райцентр в начале каждого лета весело праздновал сабантуй. За околицей на плоском, как стол, заливном лугу братья Нурутдиновы, преподававшие физкультуру один в русской, другой – в татарской школе, глубоко вкапывали в землю и утрамбовывали длинный шест, гладкий и тонкий. Потом весь шест густо намыливали, а на самой вершине, высоко над землей, подвешивали главный приз праздника – татарскую гармошку, тальянку, издающую пронзительные, без полутонов, переливы и шутливо и чуточку презрительно прозванную “бишпланкой”. Доставался инструмент тому, кто сумел, вскарабкавшись до вершины шеста, зубами и пальцами развязать туго затянутый тройной узел…

"ВЕСЕЛЫЙ ПРАЗДНИК САБАНТУЙ" рассказ

"...А Я ИДУ ПО ДЕРЕВЯННЫМ ГОРОДАМ" о творчестве барда Александра Городницкого

Александр Городницкий - здравствующий ныне зачинатель и классик жанра авторской песни. "За белым металлом", "Перекаты", "Снег", "Атланты", "Над Канадой", "У Геркулесовых Столбов", "Кожаные куртки" я впервые услышал сорок лет назад в горах Верхоянья, где работал на геологической съемке вместе с выпускниками Ленинградского горного института. Ребята, стремясь подчеркнуть близость к автору строк, точно и задушевно передающих специфику...

Текст: "...А Я ИДУ ПО ДЕРЕВЯННЫМ ГОРОДАМ" о творчестве барда Александра Городницкого