У него хранится богатейший бунинский архив

Ренэ Герра и Юрий Кувалдин

Ренэ (Рене) Герра (Rene Guerra) - обладатель нескольких тысяч картин и гравюр художников-эмигрантов из России. Его коллекция включает свыше 1000 работ Юрия Анненкова, около 300 работ Сергея Чехонина, десятки работ Сомова, Бенуа, Билибина, Добужинского. Десятки тысяч рукописей: подлинники писем Бунина, Горького, Бальмонта, Бенуа, Врубеля, Билибина, Тенишевой. Более 30 тысяч экземпляров книг: первые и прижизненные издания Пушкина, Тургенева, Достоевского, Л.Толстого и А.Толстого, Салтыкова-Щедрина, Сухово-Кобылина, более 400 книг Ремизова с автографами, около 5000 сборников стихов русского зарубежья с подписями. Именно ему завещала свой архив Галина Кузнецова, автор "Грасского дневника" и последняя любовь Ивана Бунина. По словам Р. Герра, "Почти каждая работа, не говоря уже о тех, которые мне были подарены самим художниками, попала ко мне не случайно". Точного состава коллекции не знает никто, включая владельца.

Ренэ Герра родился в 1946 году в семье потомственных дворян (русских корней нет). С русским языком познакомился, когда его матери, преподавательнице математики, предложили в благодарность за частные уроки обучать Ренэ русскому.

Не освободившись от русского влияния, Ренэ Герра прошел обучение в Институте восточных языков, затем в Сорбонне, где в магистерской диссертации исследовал творчество писателя Бориса Константиновича Зайцева, чьим литературным секретарем был с 1967 по 1972 годы ("Это было дважды смелым писать о живом авторе и об эмигранте", а, поскольку в СССР Зайцев был табу, некоторые преподаватели Сорбонны полагали, что писатель вымышленный).

20-летним, в 1966-м, Ренэ Герра впервые приезжает в Россию в числе Сорбонских студентов. По его воспоминаниям, "это была эпоха бурной франко-советской дружбы, и меня разместили в гостинице "Европейская", которая теперь мне не по зубам". А спустя 2 года подозрительно быстро дали в качестве руководителя диссертации (Герра начал учиться в аспирантуре МГУ) тогдашнего декана филфака Алексея Соколова, с которым до сегодняшнего дня Ренэ Герра связывают не лучшие отношения ("И сейчас он ведает всеми публикациями о русской эмигрантской литературе в МГУ. В 1994 году он сделал все, чтобы я не смог выступить в Москве..."). В результате "почетного", но пристального внимания Ренэ Герра высылают из СССР за "литературную дружбу с Борисом Зайцевым" и"шпионаж" и лишают права въезда в страну на ближайшие 20 лет.

Впоследствии он 15 лет работал синхронным переводчиком на высшем уровне во Франции (русский язык безупречен), уже более 30 лет преподает русский язык и литературу в Париже; является профессором Национального института восточных языков и цивилизаций (INALCO) и профессором русского языка в парижской Академии финансов.

Теперь о его знаменитой коллекции.

Собирать книги Ренэ Герра начал еще студентом, с 60-х годов; картины - став преподавателем, с начала 70-х. Он был знаком со всеми выдающимися русскими эмигрантами во Франции, кто дожил до 60-х годов. Юрий Павлович Анненков приходил в общежитие писать портрет Герра, когда тот был еще 23-летним студентом. Недавно на Сотбис - что для Герра стало сюрпризом - были выставлены его открытки, письма Анненкову и фотографии. Этот лот Герра приобрести не смог, по двум причинам: "смешно было бы покупать собственные фотографии и письма", плюс цена лота составила $20000.

У него хранится богатейший бунинский архив ("Бунин - это вообще моя страсть. Если честно, то изобразительная часть, насчитывающая около 5000 произведений живописи и графики, самая слабая в моем собрании. Для изучения [всех материалов] нужен огромный научно-исследовательский институт"). В свое время ему как специалисту предлагали консультировать съемки фильма А.Учителя "Дневник его жены", но Герра отказался ("У меня есть письма Бунина с матом-перематом, эротические", но "насчет отношений между Галиной Николаевной и Маргой я, как их душеприказчик, говорить не могу. Это личные отношения").

Вся коллекция Ренэ Герра пока не поддается описаниям - в том числе каталожным. Но ее отдельные части демонстрируются и в трехэтажном доме Герра в Париже, оборудованным под музей, и во Франко-русском доме в Ницце, открытом братьями Герра в 1992-м, и на временных выставках (начиная с показа работ Бориса Григорьева в музее Ниццы 20 лет назад до печально известной выставки в Третьяковке в 1995, когда 22 работы из коллекции Герра пропали на таможне). В декабре 1991 Ренэ Герра создал Ассоциацию по сохранению русского культурного наследия во Франции и стал ее президентом ("И никаких государственных или местных субсидий - мы не зависим ни от кого"). С начала 70-х существует руководимое им издательство "Альбатрос", выпустившее больше 35 книг авторов первой и второй волны эмиграции (сборник М.Андреенко "Перекресток", рассказы С.Шаршуна "Без себя", стихи И.Одоевцевой "Златая цепь" и "Портрет в рифмованной раме").

Ренэ и его старший брат Ален - авторы нескольких книг по истории "французских русских". В 1996 в Париже, но на русском языке вышел "гид" Алена Герра "Прогулки по русской Ницце". Несколько лет назад в России вышла книга "Жаль русский народ. Переписка Рене Герра с деятелями советской культуры" (довольно резкого содержания, даже при том, что, не желая обидеть некоторых ныне здравствующих адресатов, автор отсеял некоторые письма). Недавно Ренэ Герра побывал в Петербурге в связи с выходом его работы о русской художественной эмиграции "Они унесли с собой Россию".

Модная с начала 1990-х годов русская эмиграция начала века интересовала, однако, до последнего времени буквально нескольких серьезных коллекционеров и исследователей - нет, конечно, Дягилевские сезоны гремели по всему миру, конечно, Кандинский или Гончарова... Но в целом, русское искусство хоть и было в моде - некоторое время, но все-таки с позиции, так сказать, экзотического бедного родственника.

Безусловно, любое подобие упреков в отношении Франции в том, что она не оценила оказавшихся на ее территории художественных талантов, невозможно. Но Ренэ Герра, практически единственный из французов, кто общался в свое время с Анненковым или Адамовичем, единственный, кто взял на себя риск заняться коллекционированием произведений русской эмиграции (не тех имен top ten русского авангарда, которые стали, по его мнению, излишне расхожими, а тех, которые выходят за рамки представления о русской культуре как бинома "авангард 20-х - соцреализм"), считал себя вправе написать в предисловии к фракоязычному изданию "Голубой звезды" Бориса Зайцева: "Пришло время публично покаяться и честно и безоговорочно признать, что в нашей республике словесности и во французских университетах слишком долго игнорировали тот уникальный в истории феномен, которым является русская эмиграция и ее неповторимый вклад в культуру, игнорировали из боязни не понравиться Советскому Союзу, из конформизма или, хуже того, идеологии".

За этим последовал скандал во Франции (Министерство высшего образования Франции высказало свое недовольство подобными взглядами).

Сейчас, с точки зрения Ренэ Герра, который знаком (а с некоторыми - как Владимир Янкилевский, Оскар Рабин - дружен) с третьей, современной волной русского Парижа, ситуация подобного "изоляционизма" присутствует, но, по мнению коллекционера, это поколение художников-эмигрантов "выиграло при жизни. А мои герои - только после смерти".

Коллекция Герра оказалась, как ни банально это прозвучит, призванием - и никак не бизнесом ("Я профессор, не миллионер"), особенно учитывая тот факт, что оборота не существует (ничего не продается, собрание только пополняется). В связи с гигантскими объемами доступность коллекции для зрителей представляется довольно-таки проблематичной: доступ к отдельным ее частям существует (Ренэ Герра часто лично сопровождает гостей по своим "фондам"), но для подавляющего большинства исследователей она закрыта - принимать сверх-меры предосторожности для сохранности коллекции, как показала выставка в Третьяковке, сложно. Ренэ Герра предлагает, уже как несколько лет, российской стороне проявить инициативу и заинтересованность и при поддержке французской стороны (которая, он уверен, последует за российской инициативой) основать в Париже музей и исследовательский центр, базирующиеся на коллекции Герра.

А потом сидел в служебной милицейской машине

Виктор Николаевич Бычков-Алтайский о себе: "Родился в Белоруссии 29 ноября 1953 года. Как себя помню, меня окружали люди, что вынесли все тяготы и лишения страшной войны, которая дважды прокатилась по моей родной деревне Филиппковичи, что в Гомельской области: туда и обратно. Край лесов и болот, партизанский край. Все разговоры взрослых - о войне. Мы с детства впитывали в себя рассказы партизан, живых участников тех событий, неимоверно гордились ими, и страшно сожалели, что война закончилась без нашего участия. Уж мы бы! Достаточно сказать, что я в восьми-десятилетнем возрасте играл со сверстниками в войну с настоящей винтовкой-трёхлинейкой, правда - без затвора. Из моей семьи в войне участвовало пять человек. Вернулись трое. Мама, бабушка, четверо двоюродных братьев и сестёр прошли через концлагерь.
И я выбрал профессию военного: закончил военное училище на Украине. Служил в различных гарнизонах Союза, был в Афганистане в Кандагаре. Попутно учился на заочном отделении Волгоградского педагогического университета - факультет иностранных языков - немецкий язык. После развала СССР и Советской Армии уволился, остался жить на Алтае в городе Барнауле.
Сожалею, сильно сожалею, что писать начал поздно, хотя рука, душа зудели душа зудели очень давно, ещё с курсантских времён, но что-то удерживало, не давало. Казалось, стыдно, как это я - и вдруг пишу? Вдруг смеяться будут? А тут взяло и прорвало. Уж, не обессудьте!
Прекрасная семья, две взрослые дочери, жена, изумительный внук. Наверное, не лучше и не хуже, чем у других.
Сейчас готовится к выходу книга в одном из Барнаульских издательств - роман в двух частях "Везунчик": взгляд на Великую Отечественную войну глазами предателя-полицая। Есть детские сказки, цикл детских рассказов, повести, серия "взрослых" рассказов. Публиковался в местной и региональной прессе".

Виктор Бычков-Алтайский

СУД

рассказ

Его вызвали в суд. Обыкновенный российский районный мировой суд, где будет рассматриваться дело о его административном правонарушении. Мирить, значит, будут. Хотя он ни с кем не ссорился, что бы мириться. Он просто доказывал, что не превышал скорость, когда ехал из деревни в город. Он просто ехал. И всё!
Жена сидела рядом, говорили ни о чём. Перед мостом на огромной скорости его несчастные «Жигули» обошёл такой же огромный, блестящий и чёрный, весь тонированный, как и жизнь хозяина, джип. Волна воздуха от пролетевшего мимо джипа слегка качнула старенькую «копейку».
- Живут же люди! – хотел он восхититься и машиной и хозяином, но не тут-то было: откуда-то появившийся гаишник с радаром в руке чуть ли не бросился ему под колёса, требуя остановиться.
- Ой, отец! – испуганно воскликнула жена. – За что?
Она всегда пугалась, теряла самообладание при встрече с нестандартными ситуациями, хамством, гадостями, злодеями, старалась всем уступить дорогу, место. Это только с ним, мужем своим, она была сама кремень, гранит, истина в последней инстанции, носительница и хранительница жёсткого, тяжёлого и всегда правого каблука. А тут вдруг такая гадо… гаишник то есть, под колёса бросился, вот она и стушевалась, заволновалась, затряслась вся, мгновенно обвинив его, мужа, в нарушении правил. Ей было так привычней, легче, и он всегда прощал такую слабость жене.
- Просила же тебя, дурак старый, не гони, не лихачь! – успела ещё зашипеть на него, даже треснула по привычке по плечу, как уже рядом стоял сытенький, с лоснящимися щёчками, страж безопасности дорожного движения.
- Инспектор Гаи лейтенант Гооооооов, - представился милиционер, как-то странно скомкав, проокав свою фамилию, что он не расслышал, а переспрашивать постеснялся. – Ваши документы, - на этот раз произнёс внятно.
Сказать, что он в тот момент волновался, будет правдой, но не полной. Лёгкое волнение присутствовало всё же, но так, чуть-чуть, для встряски тонуса, не более того.
- Прошу, - протянул лейтенанту целлофановый одноразовый пакет, в котором у него заранее были сложены все документы на машину, включая и страховой полис.
- Почему нарушаем, гражданин Павлов Иван Никитич? – милиционер сунул ему в лицо экраном радара.
- О-о-го! – цифра в сто тридцать пять километров повергла его в шок. – Да-да-да она с детства так не бегала, - жалко, заикаясь, залепетал он. – Даже когда новой была.
Оказывается, он тоже, как и жена, тушевался перед разными твар…., нет, перед несправедливостью. А он-то думал о себе ого-го! Странно.
- Не хорошо, гражданин. Уже в возрасте, а врёте.
Ему в тот момент и на самом деле стало нехорошо. Закололо что-то в груди, но, слава Богу, так же быстро и отпустило.
- Как вы смеете меня обличать во лжи? – всё-таки пожизненный учитель русского языка и литературы – это уже не профессия, это диагноз. – Я не п-п-позволю!
- Рассчитываться будете на месте, или квитанцию выписать? – удивительно, но страж порядка не стал вступать в полемику, что несколько удивило и озадачило его. – Попрошу выйти из машины и пройти со мной, - потребовал милиционер.
Он где-то когда-то мельком читал, что водитель вправе не покидать машину в таких случаях, но выработанная, вышколенная, вдолбленная с младых ногтей исполнительность буквально выкинула его из-за руля. Стыдно осознавать, но в его поведении в тот момент присутствовало и подобострастие, и имел место быть элемент угодливости. Это потом он проанализирует своё поведение, и покраснеет за себя.
А потом сидел в служебной милицейской машине, ждал, пока напишут протокол об административном правонарушении.
- Подпишитесь, - милиционер теперь уже сунул к носу Ивана Никитича казённый бланк. – По своей глупости будете потом бегать по почтам, отправлять штраф. А могли бы рассчитаться на месте, и на половину сэкономили бы денег.
- Но я не нарушал! – произнес тогда шёпотом, а хотелось кричать, орать благим матом, да так, что бы весь мир содрогнулся.
И опять что-то вступило в грудь, закололо. И снова быстренько исчезло, перестало.
Он держал в руках протокол, и по привычке стразу же нашёл кучу грамматических ошибок. «Грождонин», «привысил».
- Я не могу подписать такой горе-документ, - всё же в нём что-то взыграло. – Это ошибка, и здесь ошибки.
Откуда-то появилась решимость, принципиальность, хотелось спорить, защищать справедливость, исправить ошибки, и не только грамматические. Он был уверен, твёрдо уверен, что скорость джипа, зафиксированная радаром, была предъявлена ему, ехавшему на стареньких «Жигулях», которые могут её развить разве что, если их спустить с горы, предварительно сильно подтолкнув.
- Это же абсурд, уважаемый! Это же очевидно, как божий день! – он ещё что лепетал жалкое в своё оправдание, но его уже не слушали.
Протокол не подписал, лейтенант остановил два водителя, те подписались, как свидетели его отказа ставить подпись.
Потом к нему в почтовый ящик пришли квитанция, и постановление об уплате штрафа в размере четырёхсот пятидесяти рублей за превышение скорости на сорок пять километров.
Жена всплакнула, но к казённой бумаге отнеслась трепетно, вручив ему деньги, пятьсот рублей одной купюрой, благо, вчера давали пенсию, не забыв лишний раз упрекнуть его в слюнтяйстве, и ещё в чём-то, о чём он забыл сразу же и без сожаления.
Забрав деньги и бумажки, направился прямиком в районную прокуратуру с единственной мыслью о торжестве справедливости.
И вот сейчас он ждал суда.
Но суд не начинался, хотя время, обозначенное в повестке, уже давно истекло. Ни стульев, ни скамеек в коридоре здания районного суда не было, и никто не предложил ему сесть, отдохнуть. Налитые от длительного стояния ноги превратились в некие колоды, которые уже не держали его плоть, мучила жажда, угнетало состояния бесплодного ожидания.
- Скажите, - после длительных раздумий и сомнений всё же обратился в канцелярию суда к молоденькой секретарше. – Почему меня, законопослушного гражданина наказывают пыткой в доме правосудия? Почему вовремя не начинается суд? Я устал. Я что, уже наказан?
Он не заметил, как в кабинет вошла ухоженная, холёная молодая женщина лет тридцати.
- Вы почему нарушаете порядок? Почему грубите? – он еще успел отметить, как не гармонирует внешний вид женщины с её словами и тоном, произносящим эти слова.
- П-простите, - в очередной раз залебезил он, и в очередной раз люто возненавидел себя.
- Ждите. Вас вызовут, - приказали ему, и он безропотно подчинился, с трудом переставил ноги-тумбы из канцелярии снова в коридор, и остался там стоять на них, ждать.
Он не удивился, когда место судьи заняла та красивая, холёная и ухоженная женщина. Напротив, ему стало стыдно, неудобно за свой старенький, вылинявший, ещё преподавал в нём в школе уроки, костюм; за те неудобства, что он причиняет такой элегантной даме своим жалким иском к инспектору ГАИ; заставляет её заниматься таким ничтожным человеком как он, отвлекает её от каких-то важных, неотложных дел.
На стуле сбоку тут же в зале сидел тот же лейтенант, но уже без радара, с лёгкой, всепонимающей улыбкой на лице.
«Интересно, - думал он, разглядывая судью. – Если снять с неё мантию, надеть бальное платье, она смогла бы быть королевой бала? Что бы дуэли из-за неё? – решил, что дуэли были бы непременно. Мужики падки на красивое».
- В иске отказать, - вынесла вердикт красивая судья.
Мир рухнул, полетел в тартарары, опять закололо пронзительной резкой болью в груди, но и снова отпустило. Заставил себя подняться, пойти, на ходу соображая, решая неразрешимую для него задачу.
«Могут или нет гармонировать, сочетаться красота и несправедливость? Если да, то можно ли жить в таком несовершенном мире?», - додумать не успел, как его нагнал тот самый инспектор.
-Тебе говорили платить сразу, ты не захотел, - довольная улыбка всё так же висела на лоснящемся лице. – Дураков учат. В другой раз будешь умнее.
Он не ожидал от себя такой прыти. Не размахиваясь, сильно нанёс удар кулаком снизу в подбородок лейтенанту. Тот мешком рухнул на крашеный пол коридора в здании правосудия.
- Хорошо! - вытянув руки под наручники, довольно улыбался Иван Никитич. - Хорошо!

Барнаул

“Наша улица” №129 (8) август 2010

ирония Еременко создает исключительное неудобство для певцов ложных лозунгов

Александр Викторович Ерёменко родился 25 октября 1950 в деревне Гоношиха Алтайского края в крестьянской семье. Окончил школу в алтайском городе Заринске. Работал литературным сотрудником в районной газете, каменщиком. В 1977 приехал в Москву и поступил в Литературный институт им. А.М.Горького (не окончил курса). Входил в московский клуб «Поэзия». В конце 1970-х – начале 1980-х годов часто выступал на формальных и неформальных встречах вместе с И.Ф.Ждановым и А.М.Парщиковым, и критики пытались объединить творчество этих поэтов разными терминами: «метареализм», «метафоризм», «метаметафоризм» и т.п. В периодике Еременко начал печататься в 1986, первая книга вышла в 1990. В 1990-е годы почти не писал стихов, однако на протяжении всего десятилетия воспринимался как активный участник литературного процесса, что во многом объясняется появлением большого количества подражателей его «интертекстуальной» («цитатной», «центонной») поэтической техники. Юрий Кувалдин написал эссе о творчестве Александра Ерёменко, и опубликовал в "Нашей улице" лучшую подборку его стихов.

Александр Еременко

У КАЖДОГО ЕСТЬ ШАНС

***
В. Высоцкому

Я заметил, что, сколько ни пью,
все равно выхожу из запоя,
Я заметил, что нас было двое.
Я еще постою на краю.

Можно выпрямить душу свою
в панихиде до волчьего воя.
По ошибке окликнул его я, -
а он уже, слава Богу, в раю.

Я заметил, что сколько ни пью -
В эпицентре гитарного боя
словно поле стоит силовое:
"Я еще постою на краю..."

Занавесить бы черным Байкал!
Придушить всю поэзию разом.
Человек, отравившийся газом,
над тобою стихов не читал.

Можно даже надставить струну,
но уже невозможно надставить
пустоту, если эту страну
на два дня невозможно оставить.

Можно бант завязать - на звезде.
И стихи напечатать любые.
Отражается небо в лесу, как в воде,
и деревья стоят голубые...

***
Туда, где роща корабельная
лежит и смотрит, как живая,
выходит девочка дебильная,
по желтой насыпи гуляет.

Ее, для глаза незаметная,
непреднамеренно хипповая,
свисает сумка с инструментами,
в которой дрель, уже не новая.

И вот, как будто полоумная
(хотя вообще она дебильная),
она по болтикам поломанным
проводит стершимся напильником.

Чего ты ищешь в окружающем
металлоломе, как приматая,
ключи вытаскиваешь ржавые,
лопатой бьешь по трансформатору?

Ей очень трудно нагибаться.
Она к болту на 28
подносит ключ на 18,
хотя ее никто не просит.

Ее такое время косит,
в нее вошли такие бесы...
Она обед с собой приносит,
а то и вовсе без обеда.

Вокруг нее свистит природа
и электрические приводы.
Она имеет два привода
за кражу дросселя и провода.

Ее один грызет вопрос,
она не хочет раздвоиться:
то в стрелку может превратиться,
то в маневровый паровоз.

Ее мы видим здесь и там.
И, никакая не лазутчица,
она шагает по путям,
она всю жизнь готова мучиться,

но не допустит, чтоб навек
в осадок выпали, как сода,
непросвещенная природа
и возмущенный человек!

ПЕРЕДЕЛКИНО

Гальванопластика лесов.
Размешан воздух на ионы.
И переделкинские склоны
смешны, как внутренность часов.

На даче спят. Гуляет горький
холодный ветер. Пять часов.
У переезда на пригорке
с усов слетела стая сов.

Поднялся вихорь, степь дрогнула.
Непринужденна и светла,
выходит осень из загула,
и сад встает из-за стола.

Она в полях и огородах
разруху чинит и разбой
и в облаках перед народом
идет-бредет сама собой.

Льет дождь... Цепных не слышно псов
на штаб-квартире патриарха,
где в центре англицкого парка
Стоит Венера. Без трусов.

Рыбачка Соня как-то в мае,
причалив к берегу баркас,
сказала Косте: "Все вас знают,
а я так вижу в первый раз..."

Льет дождь. На темный тес ворот,
на сад, раздерганный и нервный,
на потемневшую фанерку
и надпись "Все ушли на фронт".

На даче сырость и бардак.
И сладкий запах керосина.
Льет дождь... На даче спят два сына,
допили водку и коньяк.

С крестов слетают кое-как
криволинейные вороны.
И днем и ночью, как ученый,
по кругу ходит Пастернак.

Направо - белый лес, как бредень.
Налево - блок могильных плит.
И воет пес соседский, Федин,
и, бедный, на ветвях сидит -

И я там был, мед-пиво пил,
изображая смерть, не муку,
но кто-то камень положил
в мою протянутую руку.

Играет ветер, бьется ставень.
А мачта гнется и скрыпит.
А по ночам гуляет Сталин.
Но вреден север для меня!

***
Бессонница. Гомер ушел на задний план.
Я Станцами Дзиан набит до середины.
Система всех миров похожа на наган,
работающий здесь с надежностью машины.

Блаженный барабан разбит на семь кругов,
и каждому семь раз положено развиться,
и каждую из рас, подталкивая в ров,
до света довести, как до самоубийства.

Как говорил поэт, "сквозь револьверный лай"
(заметим на полях: и сам себе пролаял)
мы входим в город-сад или в загробный рай,
ну а по-нашему - так в Малую Пралайю.

На 49 Станц всего один ответ,
и занимает он двухтомный комментарий.
Я понял, человек спускается как свет,
и каждый из миров, как выстрел, моментален.

На 49 Станц всего один прокол:
Куда плывете вы, когда бы не Елена?
Куда ни загляни - везде ее подол,
Во прахе и крови скользят ее колена.

Все стянуто ее свирепою уздою
куда ни загляни - везде ее подол.
И каждый разговор кончается - Еленой,
как говорил поэт, переменивший пол.

Но Будда нас учил: у каждого есть шанс,
никто не избежит блаженной продразверстки.
Я помню наизусть все 49 Станц,
чтобы не путать их с портвейном "777".

Когда бы не стихи, у каждого есть шанс.
Но в прорву эту все уносится со свистом:
и 220 вольт, и 49 Станц,
и даже 27 бакинских коммунистов...

***
Идиотизм, доведенный до автоматизма.
Или последняя туча рассеянной бури.
Автоматизм, доведенный до идиотизма,
мальчик-зима, поутру накурившийся дури.

Сколько еще в подсознанье активных завалов,
тайной торпедой до первой бутылки подшитых.
Как тебя тащит: от дзэна, битлов - до металла
и от трегубовских дел и до правозащитных.

Я-то надеялся все это вытравить разом
в годы застоя, как грязный стакан протирают.
Я-то боялся, что с третьим искусственным глазом
подзалетел, перебрал, прокололся, как фраер.

Все примитивно вокруг под сиянием лунным.
Всюду родимую Русь узнаю, и противно,
думая думу, лететь мне по рельсам чугунным.
Все примитивно. А надо еще примитивней.

Просто вбивается гвоздь в озверевшую плаху.
В пьяном пространстве прямая всего конструктивней.
Чистит солдат асидолом законную бляху
долго и нудно. А надо - еще примитивней.

Русобородый товарищ, насквозь доминантный,
бьет кучерявого в пах - ты зачем рецессивный?
Все гениальное просто. Но вот до меня-то
не дотянулся. Подумай, ударь примитивней.

И в "Восьмистишия" гения, в мертвую зону,
можно проход прорубить при прочтенье активном.
Каждый коан, предназначенный для вырубона,
прост до предела. Но ленточный глист - примитивней.

Дробь отделения - вечнозеленый остаток,
мозг продувает навылет, как сверхпроводимость.
Крен не заметен на палубах авиаматок,
только куда откровенней простая судимость.

Разница между "московским" очком и обычным
в том, что московское, как это мне ни противно,
чем-то отмечено точным, сугубым и личным.
И примитивным, вот именно, да, примитивным.

Как Пуришкевич сказал, это видно по роже
целой вселенной, в станине токарной зажатой.
Я это знал до потопа и знать буду позже
третьей войны мировой, и четвертой, и пятой.

Ищешь глубокого смысла в глубокой дилемме.
Жаждешь банальных решений, а не позитивных
С крыши кирпич по-другому решает проблемы -
чисто, открыто, бессмысленно и примитивно.

Кто-то хотел бы, как дерево, встать у дороги.
Мне бы хотелось, как свиньи стоят у корыта,
к числам простым прижиматься, простым и убогим,
и примитивным, как кость в переломе открытом.

"Наша улица", № 9-२०००

Юрий Кувалдин

И ЛЕТИТ ФИЛОЛОГИЯ К ЧЕРТУ С МОСТА
(Александр Еременко)

эссе

Поднимаясь наверх возле Чистых прудов, понимаешь, что ты оказался на Патриарших. Останкинская телебашня. Т.282-15-38. Ул. Академика Королева, 15. М. "ВДНХ", далее тролл. 13. 69 до ост. "Экскурсионный корпус телебашни". Эта склонность к видениям тянет к окну, но об этом потом... Было время, когда поэт Бездомный шел (в первой редакции) от площади Революции пешком до Патриарших прудов с главным редактором толстого литературного журнала Берлиозом...

Но Будда нас учил: у каждого есть шанс,
никто не избежит блаженной продразверстки.
Я помню наизусть все 49 Станц,
чтобы не путать их с портвейном "777".

Когда бы не стихи, у каждого есть шанс.
Но в прорву эту все уносится со свистом:
и 220 вольт, и 49 Станц,
и даже 27 бакинских коммунистов...

И пришли на лестницу (черную, где в висок мне ударяет какой-то вырванный с мясом черной курицы звонок). Таких домов с такими лестницами в 90-х годах двадцатого (двадцатого ли; откуда считаешь, математик?) не должно бы было быть, но они есть. Коммунальных квартир советское жилье, двадцать смей, полутемный широкий страшный коридор.
В одну дверь стучится Меламед Игорь Сунерович, плотный, в очках, невысокий, поэтом называющийся... Бездомный в кепке с большим козырьком (рассказ назывался так у Трифонова, Валентиновича) сидит уже на скамейке с толстым журналом (как осточертели эти толстые журналы, которые не читает 99,99 процентов всего населения), трамвай идет через Садовое кольцо с улицы Красина. Красина была Владимирской, кажется. Орион. Т. 470-04-54. Ул. Летчика Бабушкина, 26. М. "Бабушкинская". Билеты 50р. Детский клуб открыт каждое Вс с 11.00 до 14.00. Для маленьких посетителей подготовлена веселая развлекательная программа с участием забавных клоунов и дрессированных животных.
Филонов съел пирожок в магазине самообслуживания в исполнении Плятта Ростислава, которого нигде нет. Если спросить у уборщицы, почему она пьяным утром собирала бутылки в исписанном подъезде критика Вл.Новикова, никто не ответит, потому что поэт, враг филологов и Филонова, который съел пирожок, Еременко (сколько же этих Еременок развелось по Москве, то артист, то флейтист, то пианист, то массажист) Александр, да Александр Еременко, с окончанием фамилии на "ко", почему не на "ов", был бы Еременков, а то - Еременко-ко-ко-ко, словно курочка снесла яичко-ко-ко, итак Еременко, смуглый, тип лица - узбекский, черноволосый, узкоглазый, нос с горбинкой, с усами, короче, Александр Еременко (эй, налей-ка, милый, чтобы сняло блажь, чтобы дух схватило, и скрутило аж! да налей вторую, чтоб валило с ног, нынче я пирую - отзвенел звонок!) свои бутылки в Крылатское в подъезд к Вл.Новикову не возил. Я с Меламедом вхожу в маленькую комнатку, зашарпанную, обшарпанную, бродяжью... Слово "бродяга" лучше, чем слово "бомж"...

Мы поедем с тобою на А и на Б
мимо цирка и речки, завернутой в медь,
где на Трубной, вернее сказать, на Трубе,
кто упал, кто пропал, кто остался сидеть...

Часто пишется "труп", а читается "труд",
где один человек разгребает завал,
и вчерашнее солнце в носилках несут
из подвала в подвал...

Бомж ничего не переехал, даже Садового кольца на красном трамвае-сцепке, из трех вагонов, такой красный трамвай, с деревянными вагонами, высокими, как сараи.
Еременко трезвый скучнее Еременко пьяного. Потому что трезвый не пишет ничего уже 10 лет, а Еременко поддатый не связывает слово со словом.
Я позвонил ему, шелестя газетой, после выхода Басинского с "Литературкой" к трамваю, шелестя все той же газетой, с Еременко...
Газета разобрала-поделила (Латы-ты-ты!) дачи в Перелыгино с Киевского вокзала, где Берлиоза искало руководство МАССОЛИТА...

Льет дождь... Цепных не слышно псов
на штаб-квартире патриарха,
где в центре аглицкого парка
Стоит Венера. Без трусов...

На даче сырость и бардак.
И сладкий запах керосина.
Льет дождь... На даче спят два сына,
допили водку и коньяк.

С крестов слетают кое-как
криволинейные вороны.
И днем и ночью, как ученый,
по кругу ходит Пастернак.

Направо - белый лес, как бредень.
Налево - блок могильных плит.
И воет пес соседский, Федин,
и, бедный, на ветвях сидит...

Играет ветер, бьется ставень.
А мачта гнется и скрыпит.
А по ночам гуляет Сталин.
Но вреден север для меня!

В общем, неважно, кто с кем выходил... Марина Тарасова напротив Окуджавы на одной улице, хотя Окуджава уже на совершенно другой. Говорю Тарасовой - Пастернак плохой поэт. Пастернак - это литературщина! Она чуть со стула не падает. Говорю, большая воля требуется, чтобы доказать, что Пастернак плохой поэт. И никакой воли (ни жизненной, ни поэтической) не нужно, чтобы со всеми заместителями литературы талдычить, что Пастернак... Впрочем... (далее по тексту следует джентльменский набор... а в походной сумке спички да табак... Пастернак... и рыжий, золотушный Бродский...) Хотя Басинский, не московский, в очках, скучный, и, по-моему, медлительный (ленивый?), как Меламед, и похожий на Меламеда, книгу которого стихов я собрался издавать, посовещавшись с Иваном Поныревым, пишущим под псевдонимом Иван Бездомный, а Басинский, нерасторопный, не мог больше одной страницы отписки в книгу однокурсника Меламеда написать что-нибудь про его стихи. Ростикс. Ресторан. Т. 251-49-50. 1-я Тверская-Ямская ул., 2/1. М. "Пушкинская. Ежедневно 10.00-23.00. В меню ресторана блюда из мяса курицы. Маленькие посетители могут попробовать специальный детский обед, в стоимость которого (80 р.) входит игрушка. В зале для детей есть игровой уголок с сухим бассейном, горками, лабиринтом.
Я звонил, а оттуда Еременко-ко-ко говорит: "Харипити кана оро минго варбугра", - заикаясь, хрипя, икая, подвизгивая... И даже телефонная трубка запахла водкой. Потому что уходим в запой, как в дремучие сети Би-Лайна. Что еще доказать пионерам из 4-Б? Посмотри! Этот дом все стоит и стоит. И Москва утомительно рядом. На хрена мне такая Москва! А Еременко тихо обнял свой компьютер, и стучит по клавишам стихами Меламеда для "Книжного сада" в переплете зеленом, на толстой 120-граммовой белейшей бумаге.
Не оттого ли поэт Меламед набухался до сизого визга, для начала у себя на Хамовническом валу, а потом поехал с шоблой куда-то на допой, и шагнул из окна с третьего этажа? Он лежал трупорыльно. И дышал. Поэт дышал лежа. Потом на кровати в больнице я сдвинуть его помогал, он шептал и стонал. И белый халат поднимал одеяло и прозрачную утку подсовывал. С Патриарших прудов! Какой критик может понять полет пьяного в доску, в стельку, до положения риз поэта? Никакой!

Я пил с Мандельштамом на Курской дуге...

Лето - пора отдыха, и, получив долгожданный отпуск, все мы начинаем реализовывать планы, задуманные еще зимой и, стремясь из города к садам-огородам, к морю или, на худой конец, к ближайшему водохранилищу. Тем же, кто по какой-то причине остается проводить отпуск и каникулы в Москве, мы сегодня расскажем о наиболее интересных местах нашего города, куда можно отправиться всей семьей... ЦПКиО им. Горького. Правда, вход на территорию платный, но зато вы побываете в "Луна-парке", покатаетесь на лошадях и пони, посетите многочисленные кафе или всей семьей с набережной Москвы-реки отправитесь в увлекательное путешествие на катере. Хотелось бы добавить, что покататься по реке можно и на речных трамвайчиках. Стоимость детского билета - 20 р. (будни), 40 р. (выходные), а для взрослых - 40 р. (будни), 80 р. (выходные). Расписание и маршрут поездки вы узнаете, позвонив на речной вокзал по т. 118-08-11.
В солнечный знойный день хочется очутиться на природе, открыть детям тайны великолепных растений. В таком случае лучшей прогулкой для вас станет посещение Ботанического сада с его восхитительными цветниками и вековыми деревьями.
Как видите, в столице много замечательных мест для проведения семейного досуга. Главное, не сидеть дома, и тогда от любого отпуска, даже если он проходит в Москве, останутся приятные воспоминания!
Есть поэт, близко живущий со взрывом в Печатниках, Викторов Борис. Приехали они в начале мая ко мне на Москву-реку с Меламедом, который еще не стал летающим поэтом, космонавтом не стал и летчиком тоже. Глаза их опрокинулись в черноту. Блажеевский Женька умер! У меня не было телефона, и Меламед с Викторовым приехали с это вестью о Блажеевском Евгении Ивановиче. Блажеевский постоянно добавлял к имени это "Иванович", чтобы за еврея не принимали. Но его принимали, и он обижался, а однажды принес показать мне книжку еврейских поэтов, в которую его занесли. Я - русский! И умер неопохмеленным!
На трамвае с Красина через кольцо на Бронную Малую, которая больше Большой! И комсомолка в красной косынке рвет тормоз! Узбек Еременко, говорите!
И что он в трубку пьяным голосом там бормотал мне? Одно в конце бухнул расчлененно: "Кувалдин, с бутылкой ко мне!". Куда мы поедем с тобою на А и на Б? В ночной Елисеевский, на Смоленку в дежурный или возьмем у швейцара в кабаке гостиницы "Центральной"? Если критик не пьет, то он идиот. Вперед, комсомольское критиков племя, вперед. А кто говорит, что поет, не зная мелодий и слов. Множественное число прудов идет оттого, что троится в глазах. Пруд Патриарший - малютка, лужа, болотце. Пионерские пруды в советское время. Кто укреплял Советское время? ГУЛАГ - напрасен, ЦК КПСС - напрасен, комсомол, ПТУ, партия - все напрасно и не имеет смыслов. Прекратите, товарищи, что-либо защищать. Все равно защищать нечего в гальванических лесах. И еще и еще по стакану, "Динамо"! Больше пить я не буду. Меламед расписался. А Валерий Краско (Крас-Краскопулос-Красотин-Красман-Красиян-Красневич, лишь во сне я так свободен, как свободен я во сне лишь), сумасшедший с Судостроительной улицы, сказал, что Меламед его опередил, потому что Краско первым хотел выброситься из окна. Умка. Детский познавательно-игровой центр. Т. 181-98-12. ВВЦ. М "ВДНХ". Павильон № 8 "Юные натуралисты". Ежедневно 10.00-18.00. Дети и родители могут стать участниками интереснейших мероприятий, проводимых на территории центра. Для посещения открыты: Планетарий, где можно узнать о звездах и Галактике, об эволюции Вселенной, солнечном затмении. Билеты 20 р. Физическая игротека (занимательная физика для детей от 5 до 15 лет). Билеты 15 р. Оранжерея (удивительные растения тропиков, субтропиков, пустынь).
Вот они какие, выдающиеся современники, пишущие исключительно на русском языке, по-русски, да еще с рифмами, да еще с ритмами, со стопами, со строфами... Стакан влындят и пишут.

Я заметил, что, сколько ни пью,
все равно выхожу из запоя.
Я заметил, что нас было двое.
Я еще постою на краю...

Можно бант завязать - на звезде.
И стихи напечатать любые.
Отражается небо в лесу, как в воде,
и деревья стоят голубые...

Коммуналка внутри, этот почерк знаком. По воде, как по льду, пешеходы скользят и кричат на углах, на могилах кричат - хаос сделаем смыслом, распределим по полочкам и помрем, как один, безвестными миллионами спермоподобных, больше пафоса в победе чего-нибудь, Патрики! Непобедимые слова трамвайного тепла. Все слова сказаны и все слова несказанные на Патриарших прудах. В лодочке гражданочка хохочет. Пионеры, обмотанные пулеметными лентами, штурмуют...
Вот только солнце выглянет, вот только солнце выглянет... Угол высокого дом с маленьким магазинчиком. Сделай, Еременко, оригинал-макет Маяковскому с облаком в штанах. О, этот выдуваемый шар столетий! Он еще не понял, что времени не существует, что есть одна комната, из которой ушел Мандельштам и пришел Еременко, а стулья остались. Суперпраздники для детей. Клоуны, фокусники, дрессированные животные, акробаты, любые артисты всех жанров. Дискотека, свет, дым. Караоке. Украшение зала воздушными шарами. Ростовые куклы и многое другое. Т. 125-78-06.
Велосипед в коридоре коммунальной квартиры. Мальчик едет на трехколесном велосипеде. Для тех, кто танцует. Обувь и одежда. Сеть фирменных магазинов. Приглашаем к сотрудничеству ночные клубы, стриптиз-бары, танцполы и развлекательные центры. Выполняем эксклюзивные заказы. На мониторе у Еременко, в углу, квадратик телеэкрана, идет футбол. Еременко верстает книгу Меламеда и смотрит футбол. Женщина с лицом алкоголички, сухим, кожа и кости, желтым, уходит за пивом. Центр красоты и здоровья. Пункты приема объявлений. На углу Ермолаевского и Малой Бронной стоят со стакнами Еременко, Есенин, Рубцов, Меламед и Блажеевский. Вдалеке виднеется фигура в штанах-галифе и в хромовых сапогах.

С кинокамерой, как с автоматом,
ты прошел по дорогам войны.
Режиссером ты был и солдатом
и затронул душевной струны...
В кабаках, в переулках, на нарах
ты беседы провел по стране
при свече, при лучинах, при фарах
и при солнечной ясной луне.

...стих Еременки сам пробивал себе дорогу, появившись даже в застойных "Днях поэзии" восьмидесятого и восемьдесят третьего годов. Вспоминается вечер молодых поэтов, устроенный на исходе 1984-го в помещении "Литгазеты". В качестве "стариков Державиных" приглашены были Евгений Евтушенко и Станислав Лесневский. Аудитория весело встречала уже знаменитые к тому времени строки: "На раскладушке засыпает Фет", "В густых металлургических лесах", "И в белой душе расцветает диод". Мы тогда ценили во всем этом веселье и остроумие...
Собираясь на отдых, мы редко задумываемся о том, с какими проблемами можно столкнуться на природе, а зря. Как не хотелось бы об этом думать, но именно в летний жаркий период возрастает вероятность получения всяких ненужных недугов и заболеваний. И чтобы не омрачать свой отпуск или отдых детей, необходимо знать элементарные меры предосторожности.

Туда, где роща корабельная
лежит и смотрит, как живая,
выходит девочка дебильная,
по желтой насыпи гуляет...

Ей очень трудно нагибаться.
Она к болту на 28
подносит ключ на 18,
хотя ее никто не просит...

Особенно это касается тех огородников, кто в качестве удобрения использует компост.
Довод существенный, думаю, что и сегодня имеет смысл продолжить спор. Дело в том, что новая поэзия всегда вырастает из быта, из домашней атмосферы и неуклонно вытесняет обветшавшую "публичную" риторику. "Домашний" "Арзамас" потому и победил "гражданскую" "Беседу", из "быта" выросли потом и Некрасов, и Блок.
Евтушенко довольно решительно обрушился на такие строки Еременко:

Как говорил поэт, сквозь револьверный лай
(заметим на полях: и сам себе пролаял)
мы входим в город-сад или в загробный рай...

Мэтру показалась кощунственной подобная трактовка самоубийства Маяковского, хотя чего уж там: и романтику "револьверного лая", и обман "города-сада" сегодня приходится отбросить окончательно. Отчитав молодого коллегу, маститый поэт снисходительно заметил, что он и сам из Марьиной рощи и тоже умеет "ботать по фене".
...ирония Еременко создает исключительное неудобство для певцов ложных лозунгов. Центонный стих Еременко больно сталкивает поколения... Причем "дети" в этом споре нередко оказываются взрослее "отцов": они жизнь видят зорче, бесстрашнее и беспощаднее.
"Сейчас все под Ерему работают", - сказал один поэт.
Пэйнтлэнд Парк. Мы приглашаем детей от 8 лет окунуться в незабываемый мир игр и приключений! 1. Пэйнтбол. 2. "Пикник на обочине" (пэйнтбол + испытания). 3. "Искатели приключений" ("Форт Байяр" в лесу). Спортинг-клуб "Москва" (15 км от МКАД по Минскому ш.), Бухта Радости на Пироговском водохранилище (20 км от МКАД по Осташковскому ш.). Т. (095) 482-47-12, 482-46-85, 126-09-43, 967-33-86. Еременко, Еременко-ко, Еременко-ко-ко, Ко-ко-ко-ко-ко-ко...

"Книжное обозрение", 11 сентября 2000,
а также в книге Юрия Кувалдина "КУВАЛДИН-КРИТИК",
Москва, издательство "Книжный сад", 2003

Принцип «ни дня без строчки» возведен мной в идеал

Маргарита Майская художница, литератор и кинодокументалист.

ВЫСОКАЯ ПЛАНКА

Беседа с писателем и издателем Юрием Кувалдиным

- Юрий Александрович, расскажите, пожалуйста, немного для наших молодых читателей о Вашем издательстве "Книжный сад".

- Моё издательство - это я сам, один, без всяких помощников. Я писатель, издающий книги. Я сам пишу, сам редактирую, сам верстаю, сам решаю все производственные вопросы… И это потому, что я получил колоссальный опыт в советский период, занимаясь распространением и изданием запрещенной антисоветской литературы. На сайте Александра Солженицына размещена моя статья «Антисоветский Солженицын», посвященная этой опасной деятельности. Но эта деятельность принесла свои потрясающие плоды - мы разрушили СССР, тюрьму народов, территорию за колючей проволокой, в которой расстреливали священников и разрушали храмы, положили миллионы ни в чем не повинных людей ради одного идола, да, разрушили страну, в которой везде и всюду было написано «нельзя». И вот с перестройкой Михаила Горбачева, которого я считаю великим политиком не только нашей эпохи, но и всех времен и народов, я создал свой кооператив и начал издавать книги, причем, огромными тиражами, и с отлаженной реализацией через мощную систему книгораспространения - «Союзкнигу». Но время это быстро началось и быстро закончилось. Книги вдруг резко перестали продаваться. В книгах многие люди, кто искал в них политический подтекст, разочаровались. Тиражи упали со 100 тысяч экземпляров до одной тысячи, и дело издательское стало убыточным. Я издал более 100 книг общим тиражом более 15 млн. экз. Среди них книги Евгения Бачурина, Фазиля Искандера, Евгения Блажеевского, Кирилла Ковальджи, Льва Копелева, Семена Липкина, А. и Б. Стругацких, Юрия Нагибина, Вл. Новикова, Льва Разгона, Ирины Роднянской, Александра Тимофеевского, Л.Лазарева, Льва Аннинского, Ст. Рассадина, Нины Красновой и др.

- Когда пройден такой длинный путь и столько сделано, остается ли у Вас запас сил для воплощения новых идей и планов? И каковы они?

- Издательская деятельность – это для меня всего лишь вспомогательная часть моего писательского творчества. Я пишу с юных лет, я одержим литературой, я ориентируюсь на самые высокие имена – на Федора Достоевского, на Данте Алигьери, на Николая Гоголя, на Осипа Мандельштама, на Андрея Платонова… Я пишу только то, что сам для себя считаю важным, я ни с кем и никогда не советуюсь, ибо только так и может жить и работать настоящий писатель. Принцип «ни дня без строчки» возведен мной в идеал. Я каждый день работаю с утра до ночи, пишу, редактирую, читаю, решаю производственные вопросы. Но только такие вопросы, которые связаны с моим писательским делом. Всё остальное - отринуто. Я автор многих романов, повестей, рассказов, статей и эссе, и целого собрания сочинений в 10 томах, изданного к 60-летию моему в 2006 году. А теперь уже набралось произведений томов на 15. После 60 лет я пишу исключительно рассказы, поскольку считаю этот жанр самым трудным, и, отдавая себе отчет в том, что в нем работал такой гигант, как Антон Чехов. У меня всегда была в творчестве высокая планка.

- Есть ли среди молодых и неизвестных авторов, писатели близкие Вам по духу и по стилю?

- Молодыми и неизвестными я сейчас, практически, не занимаюсь. Я им расчистил путь в типографию. Мы устранили церберов-редакторов, цензоров, КПСС! Что еще нужно? Каждый имеет право издавать то, что ему нравится. Да и время сейчас для писателей прекрасное. Написал произведение, накопил денег, и неси в типографию, печатай всё, что твоей душе угодно.

- Каковы шансы у молодых авторов, Юрий Александрович, быть напечатанными в Вашем журнале "Наша улица"? И что для этого нужно?

- Вся штука в том, что на бумаге я перестал издавать журнал с апреля 2008 года из-за банкротства спонсора. Но продолжаю ежемесячно вывешивать журнал в интернете. Для того чтобы стать моим автором, нужно соответствовать тем писателям и поэтам, которых я издал - Юрию Нагибину, Евгению Блажеевскому, Фазилю Искандеру, Станиславу Рассадину, Нине Красновой, Вадиму Перельмутеру, Евгению Бачурину… и мне самому - Юрию Кувалдину.

- Что пожелаете нашим читателям и почитателям Вашего таланта?

- Читать тех авторов, которых я назвал. И писать самим, художественно и оригинально. Потому что только в Слове сохраняется душа, и само Слово есть Бог.

Беседовала Маргарита Майская

ART-IZO с Маргаритой Майской

“Наша улица” №136 (3) март 2011

русские - это татары, заговорившие по-русски

На снимке: Юрий Александрович Кувалдин в редакции журнала "НАША УЛИЦА" на фоне картины своего сына художника Александра Юрьевича Трифонова "Царь я или не царь?!"

Юрий Кувалдин

МЕЧЕТЬ

рассказ

Мечеть по-английски будет Москва

В 1961 году в Мазутном проезде, или, как его называли местные жители, на Мазутке у дворничихи Асимы и монтера Фарахутдинова родилась дочь, которую назвали Зухра. Девочку учили говорить по-русски, хотя иногда она за ними повторяла некоторые татарские слова, но с годами и родители говорили только по-русски, потому что Фарахутдинова назначили бригадиром монтеров, которые все говорили по-русски, особенно когда выпивали после работы, а Асима делала то, что велел муж.
В старших классах школы, в каникулы, Зухра Фарахутдинова ходила гулять в Сокольнический парк. Она переходила линию Ярославской железной дороги, и оказывалась в парке, который Зухра Фарахутдинова очень любила из-за художника Левитана, которого боготворила. Она шла и думала о том, что он тоже ходил здесь. И это её приподнимало над жизнью. Она мечтала в парке услышать романс о том, как "рыдала любовь". Ей хотелось увидеть женщину, певшую так печально, и пить чай с Левитаном на балконе с абрикосовым вареньем. Зухра Фарахутдинова стояла у калитки под зонтом. Она знала, что Левитан её нарисовал на картине "Осенний день в Сокольниках".
Люди не любят попадать под дождь, и особенно под грозу. Но вспоминаются именно эти стихийные минуты, даже если от них далеко отдаляешься с возрастом. Зухра Фарахутдинова помнила, как по дороге из Сокольников её застал ливень с раскатами ужасающего грома и слепящими стремительными, змеиными жалами молний. Мрачно-багровая туча навалилась на железную дорогу, и из этой черноты стрельнула ослепительным светом, словно пламенем, вырвавшимся из открытой дверцы печи, визжащая электричка, чуть не сбившая её.
Зухра Фарахутдинова очень любила читать, и вечерами читала маме своим тоненьким голосом, с легким заиканием, сначала «Степь», а, когда подросла, «Американскую трагедию» Теодора Драйзера. Голос Зухры Фарахутдиновой дрожал, и она читала о том, как Клайд начал делать ошибки в подсчетах, чувствуя, что вблизи Роберты не в состоянии сосредоточиться на работе, потому что она слишком очаровательна, слишком влечет его к себе - такая живая, веселая, милая, и, если бы ему добиться ее любви, то он стал бы счастливейшим человеком на свете...
Прекрасная, милая жизнь, и нет возраста!
После окончания школы многие девочки из класса пошли поступать в педагогический институт, и Зухра Фарахутдинова отправилась с ними.
Она была такая красивенькая, как Джульетта Мазина из "Ночей Кабирии".
- А кто это такая? - спросила Асима.
- Как, ты не знаешь Джульетту Мазину?! - удивилась Зухра Фарахутдинова.
Наступило молчание.
Асима мало что знала, и на дочь смотрела как на существо с другой планеты. Зухра Фарахутдинова была не только красивенькая, как Джульетта Мазина, она была точно такого же роста - 1 метр 57 сантиметров - и такая же изящная, и пальчики у нее были маленькие, и ушки у неё были маленькие, и носик у неё был маленький, а глазки большие. Вот покажи фильм "Ночи Кабирии" и напиши в титрах, что роль Кабирии исполняет Зухра Фарахутдинова, тогда сразу поймете, какова она собою.
Научный коммунизм она вспоминает с неприятной дрожью, как холодную котлету с толстыми макаронами и ржавой подливкой в институтской столовой.
А о школе что она думает? Идиотизмом, доведенным до полного абсурда, была советская школа, где не учили ничему, и сами учителя, не говоря уж об учениках, не знали правил поведения в обществе, этикета, не умели свободно говорить на родном языке и на трех-четырех общемировых, не могли излагать свои мысли письменно, не знали Бога, были чужды культуре, искусству. Но зато агрессивно цементировали мозги дегенеративной компропагандой с красными галстуками, алгеброй, физикой, химией... и все только для того, чтобы школьники не прозрели до понимания своей изолированности от культурного, демократического мира.
Вторгаться в чужую душу, не имея собственной, таков закон коммунистического идиотизма.
От "Преображенки" села в 33-й трамвай, вместо 11-го, и когда он стал у церкви в Богородском поворачивать направо, она подбежала к вагоновожатой и удивленно сказала:
- Зачем же вы повернули направо, ведь вам нужно ехать прямо. Вы же одиннадцатый номер?!
- Нет! - рявкнула вагоновожатая старуха. - Я - 33-й номер!
Зухра Фарахутдинова вышла из вагона, и всё никак не могла понять, как она перепутала цифры на табличке трамвая. Ведь она в самом деле видела цифру "11".
Была зима. Зухра Фарахутдинова долго стояла на остановке, минут двадцать, а потом один за другим подошли сразу три одиннадцатых номера. Вообще они ходили редко. Она могла бы ездить и до выставки, но от "Преображенской площади" до института на Малой Пироговке, до "Фрунзенской", была прямая линия.
Время шло. Она стала работать учительницей в школе.
Некоторые думают, что есть в жизни то, что превозмогает время и расстояние, даже то, что глубже языка и слов, к примеру, умение следовать за своей мечтой и учиться быть собой, и еще делиться увиденным чудом с другими. Странные люди, думала Зухра Фарахутдинова, как же мы узнаем об их чувствах, если они не выражены словами? Это в детстве ей тоже казалось, что жизнь идет поверх слов, вне слов, совсем забыв слова. И только столкнувшись со старославянским языком, погружаясь в него, потом готовясь к экзамену, поняла, что только через язык оживают те старые славяне, а не через черепки археологических раскопок.
Как-то она зашла к консьержке в комнатку под лестницей.
- А как же я теперь та-атаркой буду? - чуть-чуть заикаясь, спросила Зухра Фахрутдинова у консьержки Туфы Курбановой.
- Я вон выкрасилась в блондинку, и теперь почти русская, - твердым голосом учительницы ответила Туфа Курбанова, которую теперь все в подъезде звали Таней.
На самом деле Туфа Курбанова не была учительницей, как Зухра Фарахутдинова. Но у консьержки голос был твердый, а у Зухры Фарахутдиновой неуверенный.
- Зухра Хаматнуровна, вы завтра спрашивать будете? - обращались к ней ученики, часто путая её имя и отчество, называя то "Сухарь Хармурадовна", то "Закира Хмуровна" и подобное.
Она обижалась. Чувствовала неловкость из-за странного сочетания слов.
Школьники за глаза называли её татаркой, и когда до неё это дошло, она захотела стать русской, но была убеждена в том, что из татарки превратиться в русскую нельзя. Думала она, что кровь у неё татарская, как считали и говорили раньше старики.
- Кровь у тебя осталась та-атарская, - с незначительного всхлипа задумчиво, исходя из предыдущей мысли, сказала Зухра Фарахутдинова, у которой груди набухли, как весенние почки, глядя черными поблескивающими, как сливы на солнце, глазами на высокие дома окраины.
Она медленно, осторожно и долго думала, а потом из объявлений узнала, где находится станция переливания крови, и, несколько дней посомневавшись, пошла туда, чтобы сдать свою родную кровь.
- Вы хотите сдать кровь добровольно? - довольно равнодушно, но и деловито одновременно спросили её на станции переливания крови, в двухэтажном из силикатного серого, из песка и цемента кирпича, здании довоенной постройки, с прозрачных и острых сосулек крыши которого капала вода. Кругом звенели колокольчиками, маленькими такими колокольчиками, как будто эти колокольчики были прикреплены к розовым мышкам для игры кошкам, в голых кустах воробьи, нахохлившиеся, и в таком состоянии довольно сильно напоминавшие мокрые теннисные мячики.
- Я хочу сдать кровь на определение моей на-ациональности. Хочу узнать свою на-ациональность по крови, - с некоторой тревогой в голосе, и легко спотыкаясь на длинном слове, бегая при этом с едва заметным испугом глазами по сторонам, сказала она.
Люди в белых халатах перешли в другое душевное состояние, потому что лица их несколько вытянулись, принимая озадаченный вид, то есть медработники станции переливания крови сильно задумались, пошли в кабинет листать справочники, но так ничего по поводу анализа крови на национальность, сколько ни старались, не нашли.
- У нас такой методики определения по крови национальности нет, - извинительным тоном и довольно-таки негромко сказали ей умные белые халаты, некоторые в очках, другие с бородками. И все сильно пожимали плечами.
- Вы знаете, мы бы... - они сделали этакий вопросительный жест, чуть отогнув руками лацканы халатов, вытянув одновременно указательные и средние пальцы, но лацканов не отпустив, - жест, который Зухра Фарахутдинова тут же аранжировала, стремительно подняв, и так же стремительно опустив брови, поджавши на секунду губы и покачав в сомнении головой.
Почему их так много?!
У мечети на Татарской улице от одного ученого гражданина Зухра Фарахутдинова услышала:
- Москва - это татарская территория. Город Москва - это старинная мечеть, основанная татарами задолго до официального основателя Юрия Долгорукого.
Каждый народ хочет быть первым, подумала она, и пошла себе к "Новокузнецкой".
Спустя время, она вышла замуж за инженера, авиационного строителя. И были оба наги, инженер и жена его, и не стыдились напряжения нежности. И вместо Зухры Фарахутдиновой, стала Зинаидой Степановой, на русский лад изменив и своё бывшее имя. Это произошло так обычно, буднично, что она не могла поверить, что в словах заключается национальность. Муж и жена счастливо расписались в загсе эдема Москвы, и сразу согрешили: поддавшись на уговоры дьявола в образе змея, съели запретный плод с древа познания прямо в новой кровати, до утра раскачивая её, как раскачиваются молящиеся в синагоге. За это Бог похвалил их как тружеников на ниве воспроизводства человечества, а инженеру еще сказал: «...в поте лица твоего будешь есть жену свою, доколе не сотворишь себе замену, а сам пойдешь на демобилизацию из действующей армии любви, то есть возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься».
По роду работы муж часто уезжал в командировки. Но Зинаида Степанова понимала, что муж уезжает, чтобы свободно попить вина. Она при первых встречах уже догадалась, что муж любит пить вино. На свидания он приходил в хорошем расположении духа от выпитого до этого стаканчика портвейна. Он говорил, что люди, лишенные женщин и вина, перестают жить. Женщины и вино - и есть жизнь. Что ж, сказано, что через вино идет вся жизнь, и кровь Христа вином зовут, и поклоняются при этом аскетизму морали, моральному аскетизму, чтобы жить без вина и не быть виноватым, виноватый пьет вино, а безвинный слушает прелюдии Баха. За столом сидят тринадцать. Стол есть место для вина. И для поэтов.
Как-то, сидя за столом, поэт Евгений Блажеевский прочитал:

***
Беспечно на вещи гляди,
Забыв про наличие боли.
- Эй, что там у нас впереди?..
- Лишь ветер да поле.

Скитанья отпущены нам
Судьбой равнодушной, не боле.
- Эй, что там по сторонам?..
- Лишь ветер да поле.

И прошлое, как за стеной,
Но память гуляет по воле.
- Эй, что там у нас за спиной?..
- Лишь ветер да поле.

В одну из командировок мужа черноволосая и черноглазая Зинаида Степанова для верности сама отправилась определять свою национальность, и национальность плода во чреве своём, в одно село на очень высоком берегу широкой реки. Не может быть, чтобы национальность заключалась только в словах, в именах и фамилиях.
И шла, и размышляла. Сразу шла, и сразу размышляла. Одновременно. А это очень сложно.
Мир физических действий не привносит никакой философской глубины в бессмертное бытие в метафизической программе, то есть в Слове, которое есть Бог. Идея, несомненно, ограничивает действие. В силу страха перед действием идея выдвигается на первый план. Не надо физических действий. Один из основных механизмов мышления - это механизм метафорического переноса знаний из одной области в другую. Нужно всю жизнь просидеть за столом и написать двадцать пять томов художественных произведений, чтобы жить вечно. Жизнь короткая и конечная. Из лона в яму. Самые великие люди вообще не выходили из кабинета. Когда мы наливаем чай в чашку, то чашка становится "контейнером"; когда мы пьем этот чай, то "контейнером" становится уже наше тело; когда мы одеваемся, то тело уже "содержимое контейнера", а сам "контейнер" - наше пальто, когда выходим из квартиры, то мы сами, вместе с пальто - содержимое других контейнеров: квартиры, лифта, дома, улицы, вагона метро, машины... Контейнером логоса является Слово. В физическом мире вообще ничего не нужно иметь. Самое большое богатство - это отказ от богатства. Индусы сжигают друг друга и распыляют по ветру.
Река не имела в этом месте названия, потому что никаких табличек у реки не стояло, и никто из жителей села не знал, что это за река протекает у них под бугром. Это-то и было странно, потому что и село не имело названия, это поняла Зинаида Степанова, когда шла по песчаному берегу. Какое-то тягучее, неясное переживание вселилось в душу Зинаиды Степановой, когда она так шла. В жаркий августовский полдень открылся перед нею пустынный очень высокий берег, на который ей нужно было взбираться, чтобы попасть в это село. С одной стороны высокий, как скала, берег, с другой, на той стороне очень широкой, в километр, реки простиралось переливающееся серебристой травой раскалённое поле, уходящее непонятно куда, кажется, за горизонт.
День переполнялся зноем, как паром от кипящего котла, из-за которого весь воздух был туманный и синева неба была подернута дымкой. Но и в этом мареве Зухра Фарахутдинова, запрокинув голову, заметила на высоте кружащего ястреба.
Была скала без названия, река без названия, и поле, похожее на Куликово, без названия тоже. Зинаида Степанова несколько раз пыталась обнаружить на горе какую-нибудь табличку с надписью, говорящей о названии этой горы, но табличек нигде, как ни старалась, не было.
На прозрачном мелководье плавали маленькие рыбки, черно-серебристые, детёныши еще, мальки, было приятно и занимательно за ними следить, отвлекаясь от тяжелых и непонятных мыслей: зачем она живет? кто она такая, если сразу может быть и Зухрой Фарахутдиновой и Зинаидой Степановой? Жизнь была похожа на неё. Может быть, ей нужно стать еще какой-нибудь третьей? Джульеттой Мазиной? Она и так, как она, но всё равно не она, а другая, и не сама по себе, а совсем другая, ускользающая от самой себя. Она одна, сама с собой. От этих непонятных мыслей она начинала волноваться, как будто у неё кто-то отнимал энергию, и Зинаида Степанова слабела. С нею в институте учился один провинциальный мальчик, который постоянно говорил об энергии своей души. И вот она сейчас вспомнила про эту энергию. А сокурсник постоянно говорил об энергии. То он заряжался энергией, а то у него эту энергию крали. Зухре Фарахутдиновой это было странно слышать, как будто мальчик был не человеком, а батарейкой для фонарика. Потом она догадалась, что душа опустошалась у мальчика от психологически беспощадного Достоевского, а заряжалась от благостного Тургенева. Это понятно. Но её влекло как раз к беспощадным, чем к благостным. Тургенев всё время что-то скрывал от читателя, чтобы не огорчать его. А Достоевский об этом не думал, поэтому косил "отрицательной" энергией неподготовленных читателей. Читатель должен страдать точно так же, как Достоевский, только тогда он поймет весь трагизм и всё чудо жизни. Страдать! В этом смысл искусства, а не в малиновом варенье по губам.
От реки тянуло свежестью, пахло водорослями.
Зинаида Степанова поискала глазами какую-нибудь ветку, нашла куст высокой полыни, сорвала и бросила в воду, чтобы узнать, куда течет река. Узнав, куда река движется, полынь поплыла вправо от неё, Зинаида Степанова пошла влево, против течения. Она долго шла и никак не могла никуда дойти, и ей казалось, что она стоит на одном месте, вернее идет на одном месте. Внутри её сердца жила забота. Перебирает ногами в белых туфлях-лодочках без каблуков, в которые постоянно попадает песок и натирает ноги, снимает туфли, идет босиком, наступая ступнями на горячие ракушки и мелкие камушки, а стоит на месте.
Она остановилась, и задумалась.
Ей захотелось пить, она подняла подол, обнажив белые бедра, вошла в воду, где было поглубже, почище, и стала пить.
- Вкусная у нас, понимаешь, вода очень, - услышала она сзади голос.
Когда Зинаида Степанова оглянулась, то увидела седого бородатого старика на нижней ступени огромной деревянной лестницы. Зинаида Степанова испуганно опустила подол, тут же намокший, и вышла на берег. Она удивленно смотрела на старика в белой длинной рубахе с коромыслом и пустыми ведрами.
- Откуда здесь эта ле-эстница? - спросила, чуть споткнувшись, Зинаида Степанова, поднимая голову на идущую до самого неба по отвесной стене лестницу.
- Тут всегда была лестница, - сказал старик.
- А как река на-азывается? - спросила Зинаида Степанова.
- Итиль, - сказал старик.
Зинаида Степанова не скрывала слез.
Лестница боком прикреплена к стене, с широкими ступенями, и с площадками для отдыха после каждого марша.
- Какая высокая лестни-ица, - задумчиво сказала Зинаида Степанова, успокаивая усердное сердце.
- Это лестница жизни, - сказал, широко улыбаясь, старик с белой бородой, глаза у которого были цвета неба.
Старик набирает полные ведра воды, цепляет их коромыслом, берет его на плечо.
Он и Зинаида Степанова поднимаются по лестнице. Слышится шум голосов, пение. Взойдя наверх, они входят прямо в молельный дом. Мужики в длинных белых рубахах и бабы, укутанные в белые платки, и таких же длинных рубахах склонились на коленях в религиозном экстазе. И бьются лбами в пол, как мусульмане.
- Тут, понимаешь, раньше мечеть была, - сказал старик.
Помолчали.
Жизнь оказалась сложнее, чем представление о жизни.
- Мечеть?! - удивилась Зинаида Степанова.
- Да. А русские - это татары, заговорившие по-русски, - разъяснил старик, и, кашлянув, добавил: - На купола мечетей поставили кресты.

"Наша улица” №136 (3) март 2011

Нужно стараться увидеть с высоты широкую панораму жизни

Сергей Александрович Филатов родился 10 июля 1936 г., в г. Москве, русский. Родители: мать - Мария Александровна Филатова - долгое время проработала на заводе "Серп и Молот", отец - Филатов Александр Федорович - участник Великой Отечественной войны, рабочий завода "Серп и Молот", поэт, член Союза писателей СССР - умерли, похоронены на Кузьминском кладбище. После окончания школы и металлургического техникума работал на Московском металлургическом заводе "Серп и Молот" помощником мастера-электрика в прокатном цехе, секретарем Комитета ВЛКСМ завода, конструктором проектно-конструкторского отдела, начальником сектора электропривода и автоматики. В 1964 году окончил Московский энергетический институт, получив специальность инженера-электромеханика. В 1966-1968 гг. работал на заводе им. Хосе Марти (Куба). С 1969 года работал во Всесоюзном научно-исследовательском и проектно-конструкторском институте металлургического машиностроения (ВНИИМЕТМАШ), главным инженером проекта, заведующим лабораторией, начальником отдела автоматизированных процессов. В 1984 г. защитил кандидатскую диссертацию - получил звание кандидат технических наук. Лауреат Государственной премии СССР 1987 г. В марте 1990 года был избран народным депутатом РСФСР, в мае - депутатом Верховного Совета РСФСР, где работал в Комитете по экономической реформе и собственности. В 1991 году с целью усиления организации работы по подготовке законопроектов был назначен на должность секретаря Президиума ВС РСФСР, а затем был избран первым заместителем Председателя ВС РСФСР и стал постоянным членом Совета Безопасности. С 1993 - 1996 годы возглавлял Администрацию Президента Российской Федерации. В январе 1992 года инициировал и возглавил процесс создания Межпарламентской Ассамблеи СНГ. В трудный год противостояния законодательной и исполнительной власти в октябре 1993 года пытался мирным путем решить конфликт с мятежным Белым домом, возглавив по поручению Президента Российской Федерации делегацию на мирных переговорах в Свято-Даниловом монастыре. После референдума выступил с инициативой созыва Конституционного совещания по подготовке проекта Конституции Российской Федерации. Возглавлял рабочую комиссию по подготовке проекта новой Конституции и Договора об общественном согласии, Согласительную комиссию по реализации этого Договора. Активно содействовал принятию и реализации законов об основах местного самоуправления и об основах государственной службы. Приложил много усилий для вступления России в Совет Европы. В 1996 году ушел с государственной службы в связи с назначением заместителем руководителя штаба по выборам Ельцина Б. Н. Президентом Российской Федерации. Возглавил общественное движение поддержки Президента Российской Федерации Б. Н. Ельцина на выборах 1996 года. Последующие годы возглавлял работу организаций, которые своими задачами ставили развитие отечественной экономики, производства, улучшение социального уровня российских граждан, расширение и укрепление международных связей России, строительство демократического государства и формирование гражданского общества. В настоящее время является Президентом ЗАО "Пилот ЛТД", Президентом Фонда социально-экономических и интеллектуальных программ. Президентом Международного Фонда защиты от дискриминации, Председателем Совета Директоров ЗАО "Союз-Горизонт", Председателем Совета Конгресса интеллигенции Российской Федерации. Действительный член Международной Академии творчества, Международной Академии духовного Единства народов мира, член Союза писателей Москвы - были изданы две книги "На пути к демократии" (1995), и "Совершенно несекретно" (1999); член Союза журналистов России - автор многих статей и публикаций в периодических изданиях. Имеет награды - Орден "Дружбы", Медали "Ветеран труда", "Защитник свободной России", "В память 850-летия Москвы". Женат, жена - Филатова Галина Николаевна - Председатель Совета директоров ОАО "ВО Союзсистемкомплект". Имеет двух дочерей Марину и Марию, пять внучек.

ВЫСОТА СЕРГЕЯ ФИЛАТОВА

- Сергей Александрович, я знаю, что ваша жизнь тесным образом связана с рабочей Москвой, с заводами, которые у меня ассоциируются со знаменитым фильмом "Высота", в котором блестяще сыграл рабочего парня Николай Рыбников...

- Вот у вас в журнале "Наша улица", Юрий Александрович, поэтесса Нина Краснова о Фатьянове пишет. Мне он очень дорог. Я не просто в Москве родился... Район назывался у нас "Серп и молот", Рогожская застава. Всегда вспоминается фатьяновская песня:

Тишина за Рогожской заставою,
Спят деревья у сонной реки.
Лишь составы идут за составами
Да кого-то скликают гудки.

Почему я все ночи здесь полностью
У твоих пропадаю дверей,
Ты сама догадайся по голосу
Семиструнной гитары моей...

Фильм "Дом, в котором я живу" как раз снимали напротив нашего дома.

- Какие совпадения. Я часто бывал у дяди, который жил в доме № 15 на Зубовском бульваре, во дворе, во флигеле, в старинном особняке, в котором в свое время жил Вернадский, вместе с Кулиджановым... Я дружил с его сыном.

- Фатьянов прекрасно передал аромат времени. Это буквально мое место и время. Напротив железной дороги - наш дом, улица Волочаевская. Когда построили для съемок декорации - целый дом из фанеры, жильцы, которые не поняли, для чего дом сколочен, начали писать письма протеста, буквально посыпались в разные инстанции потоки писем: "Как вам не стыдно, потемкинские деревни устраиваете в Москве". А почему? А потому, что там было болотистое место, там протекала речушка с отходами, и от нее вонь всегда стояла и пар, как в бане. Вот посчитали, что этим фанерным домом отгораживаются от тех, кто ездит в поездах на курорты к морю и пальмам, чтобы этой грязи не было видно. Потом увидели, что снимают фильм.

- В этом фильме, как в поэзии Есенина, много наивного, но много и предчувствий, и пророчеств. А когда Лев Кулиджанов снимал "Дом, в котором я живу", вы чем занимались?

- Это были 56-57 годы. Мне было двадцать лет. Потом Марлен Хуциев снял такой фильм, правда, он с трудом пробивался к зрителю и вышел уже под названием "Застава Ильича". И кто бы мог подумать, что через много лет там будет станция метро "Римская"! Я в то романтичное время хрущевской оттепели уже работал на "Серпе". Я окончил московский металлургический техникум, и с 55 года работал на "Серпе" до 69 года. Я был электриком, специалистом по электроприводу и автоматизации промышленных предприятий. Я работал в сортопрокатном цехе.

- Вот уж, действительно, Фатьянов как будто о вас писал:

Когда весна придет, не знаю.
Придут дожди... Сойдут снега...
Но ты мне, улица родная,
И в непогоду дорога.

Мне все здесь близко, все знакомо.
Все в биографии моей:
Дверь комсомольского райкома,
Семья испытанных друзей.

На этой улице подростком
Гонял по крышам голубей
И здесь, на этом перекрестке,
С любовью встретился своей...

А по стопам отца не пробовали идти, стихи не сочиняли?

- Никогда. Сестра моя писала. И, по-моему, неплохо писала. Отец ее хвалил. Но она быстро ушла из жизни. Во время войны мы оказались в эвакуации. Снимали там комнату. Нас было трое детей, мама с нами была. Отец на фронте был. Ну, известно, что есть детская привычка крутиться около печки, и мы крутились, жарили зернышки, и когда мы жарили эти зернышки, сильный порыв ветра выдул пламя прямо на сестру, на ней загорелась одежда. Мы были маленькие, ничего лучше не придумали, как стали лупить по горящей, этим усугубили дело. Она сильно обгорела. А потом чисто психологически это дало сильный отпечаток на всю жизнь. И она как бы для себя самой стала неполноценным человеком.

- Да, "Дом, в котором я живу" имеет историческое значение.

- Он в ряду нескольких фильмов, которые сделали прорыв. Этот фильм, потом был фильм "Летят журавли". Я помню, в партийных слоях не прекращались страстные дискуссии о том, правильно ли поступили, что пустили эти фильмы, или неправильно. То есть они понимали, что в сознании людей это делает дикий прорыв. И они были правы, конечно.

- Есть одна книга филологическая с хорошим название "Сквозь умственные плотины". Новое всегда старается прорвать плотины консерватизма. Потому что новое - это жизнь, старое - смерть...

- Нам строят, а мы прорываем. Сейчас опять строят. Ведь власть всегда что делает? Она отбирает самые могущественные средства, которые влияют на общественное сознание. Берут под контроль. Это телевидение, прежде всего. Тогда это было кино. Мы видели, что кино начало резко отставать от литературы, потому что литература не имела такого массового читателя, какое имело телевидение или кино массового зрителя. И когда происходят диспропорции, у людей появляется удовлетворение оттого, что они видят, что они читают. Вот, видимо, на этих противоречиях идет теперь борьба, потом осуществляется вот прорыв, плотины прорываются, оказываются в ином измерении.

- Я иначе в последнее время смотрю на такие устоявшиеся понятия, как добро и зло. Добро это есть понятное, привычное, традиционное, а зло является новым. Новое всегда отождествляется со злом. Потому что новое всегда приносит дискомфорт.

- К сожалению, всегда впереди идет зло. Точно так же, как всегда впереди идет болезнь, потом - ее изучение, а уж затем - лечение. Впереди идет коррупция, мафия. Потому что общество не готово к этому. Они вперед изучают законодательство, вперед видят все бреши, под себя подстраивают законодательство. Я хочу сказать, что зло - оно организованно. А добро - оно индивидуально. Оно никак организоваться не может. Но в советском обществе уже была группа, которая думала о том, как это перевернуть все, группа была уже организована. В каждом периоде, если пришла группа, которая провозгласила реформы, свободу, гласность, то обязательно появляются антиподы, которые борются с этим, сначала исподволь, потом, как щупальцами раковыми, захватывают все сферы жизни. Когда мы начали все эти преобразования, то лейтмотив был - поставить на первое место права человека, его свободы. И через это мы делаем сильного человека, и через сильного человека мы делаем сильное государство. С приходом нового президента это стало изменяться. Он ставит на первое место сильное государство, которое, по его мнению, обеспечит каждому из нас права и свободы. Но при этом сразу что происходит? Берутся под контроль средства массовой информации. Поразительно изменились в последнее время журналисты. Публицистика перестала быть яркой. Сразу вернулся страх. Сегодня общество думает, что лучше помолчать, даже не зная, угрожает ему что-нибудь, или не угрожает. Людьми овладело тягостное состояние неопределенности. И я не случайно занялся литературой в последние годы, молодыми писателями, потому что руки государства до литературы в этот раз не дойдут.

- Не дай Бог, чтобы дотянулись, Сергей Александрович!

- Не дотянутся! Если раньше литераторов всех научили писать, и они считали, что это пишут от сердца. А писали, как под копирку. Хотя мы через литературу получали больше всего правды, наверно. Вот сейчас молодежь чем меня радует? Она политически не хочет ориентироваться ни на кого. Я смотрю на союзы писателей сегодня, как на страшный вред, которые могут вновь затащить наших литераторов в политические лагеря. А писатель - это человек самостоятельный, он переосмысливает все то, что помогает обществу это осмыслить. Потому что человеку с кем-то обязательно нужно говорить.

- От отца вам передалась любовь к литературе...

- Он очень любил литературу. В первые же годы, когда он должен бы был публиковаться, он сразу же попал под обстрел критики. Его, правда, выручало одно важное свойство, он всегда говорил, что писательское дело должны быть очень предметным. Должен быть образ, а если есть образ - то есть и что сказать. И очень большой отдушиной для него было творчество Есенина, потому что он его очень любил. Вторая половина жизни отца, если не вся жизнь, была посвящена тому, чтобы восстановить его доброе имя. Он был в комиссии по увековечиванию его памяти. Он дружил с его сестрами, я их тоже очень хорошо знал.

- В самый подъем с 1985 года вы где работали?

- В научно-исследовательском институте металлургического машиностроения. Я работал начальником отдела по автоматизации непрерывных процессов в металлургии. Получение металла как идет? Сначала берете шихту, готовите ее, бросаете в мартеновскую печь, из мартеновской печи вы получаете слитки, из стального ковша выливаете. Слитки охлаждаются, потом нагреваются в прокатном стане, прокатываются, из крупных заготовок делаются средние. Потом опять остывают, идут на другой стан, опять нагреваются. Средний сорт, мелкий сорт и так далее. Наша задача состояла в том, чтобы совместить все эти процессы. На заводе Электросталь внедряли эти процессы.

- Потрясающее совпадение, в Электростали на Книжной фабрике № 1 я печатал первые свои книги в конце 80-х, начале 90-х годов.

- Туда же перевели Краматорку. Ново-Краматорским комбинат в Электростали так и назывался. Электростальский завод тяжелого машиностроения. Кардинально изменились мои взгляды на наше производство, когда я стал ездить по миру. Два года я работал на Кубе. Мы строили там завод. На этом заводе я работал советником. Я хорошо себе представлял американское оборудование, наше оборудование. Их подходы, наши подходы. У кубинцев был очень простой метод. Приходим однажды, а у них кран разбитый стоит. В чем дело? Я наехал на стенку, и он сломался. Значит - плохой кран. Наша завалочная машина печку снесет, вот это хорошая машина. Каждый год мы обязательно профилактику двигателя проводили. Я как-то спросил про двигатель, сколько он работает? Он работает девять лет. И ни разу не снимали? Нет. А ну-ка, давай. Мы сняли, в него как будто вчера масло положили. Все в рабочем состоянии. Поставили все на место. Через пять часов он вышел из строя. Лопнул у него передний кожух. Нужен специальный ключ, которым нужно затягивать гайки, болты под определенное усилие. Потом я выяснил, что американцы оборудование делают с гарантией под двадцать два года, двадцать пять лет. И в этот промежуток времени никто не должен лезть в оборудование. Мы гарантию даем на год, и вообще каждый год делаем профилактический ремонт. Мы привезли туда мощный ремонтно-электрический цех. Там не было этого. То есть подход, вообще говоря, принципиально был иной. У американцев было не ремонтноспособное оборудование. А у нас - ремонтоспособное. Если эту концепцию продолжать, то нужно постоянно содержать ремонтные компании, чтобы ремонтировать дороги, дома, здания, машины... И с другой стороны, вы добиваетесь такого качества, что у вас двадцать лет стоит, и вы не прикасаетесь к этому. Вы дорогу сделали, двадцать лет не касайтесь. Ведь мы сейчас задыхаемся оттого, что у нас основные фонды все износились. Это первое, что я там увидел. Потом я ездил в Японию. Три раза я там был. И понял, что не мы строим социализм, а они его строят. Такая забота о человеке. Я прихожу на пост управления машинами непрерывного литья на заводе Кавасаки-стил, а меня заставляют ботинки снять, тапочки надеть, там - ковры. Девяносто процентов работников на завод приезжают на машинах. Весь завод, как ботанический сад, уникальные растения, у каждого надпись. Стоянки автомашин у цехов. Я понял, либо мы много болтаем...

- Просто у нас, Сергей Александрович, слово завод ассоциируется с грязью прямо от ворот...

- Пожалуйста, американский принцип. Первое, с чем мы встретились сразу. Я пришел, просто не понял, что такое может быть, чтобы оператор крана приходил на работу в шляпе, белой рубахе и в галстуке. Он поднимался и только управлял краном, потому что все остальное делала специализированная бригада, которая каждый день приезжала и каждый день производила чистку. Мы приехали со своей концепцией: как, мол, это так, он тут в галстуке и в белой рубашке тут ходит, ну-ка ему рукавицы, щетку, сам, пусть, убирает. И как корова языком слизала, все ушли. Пришли другие люди, другой квалификации, с другим отношением, другой культуры. Вот эти мелочи все, понимаете, из которых рождается то, что мы делаем не то государство. Японцы пригласили на вечер. Мы пошли к ним, пьем пиво. Они показывают на бутылки: "Вы ничего на бутылке не замечаете?" Я говорю, а чего там? Там - наша реклама: Кавасаки-стил. А почему? Потому что мы один цех ремонтируем, но людей мы не уволили, а взяли заказ с пивного завода и они сидят, делают вот эти этикетки. Или строят мост, самый большой мост в мире, 1800 метров между опорами, в Сан-Франциско, по-моему, 1600. И тут же на кургане делается смотровая площадка, стоянка автомашин, чтобы люди могли сюда приехать и полюбоваться пейзажем и инженерным сооружением. Мы идем вдвоем, хотим вместе сфотографироваться. Останавливается японец: "Вас сфотографировать?" И когда все это я посмотрел, когда я тут рассказывал, даже как-то в Госплане СССР, то они все рты разинули, руки развели: да не может быть такого! Просто мы себя сами угробили, бюрократией своей, взглядами своими, железобетонными убеждениями, которые на поверку оказываются элементарной тупостью. Если мы и сейчас попытаемся перетащить все на центр, то мы повторим ту же самую историю. А сейчас опять начинается. У регионов деньги отобрали, семьдесят процентов забрал центр. Что регионам остается делать? Отобрали все у городов, семьдесят процентов доходов этих городов они. Значит, бедный город, который должен все делать, остался без денег. Сейчас готовят новые законы по местному самоуправлению. Когда города в этом году грохнулись и начали замерзать, что начали говорить губернаторы? Удивительное дело, они говорят, что города вовремя не подготовились к холодам, они пьянствуют, у них нет дисциплины, но никто ни слова не сказал о том, что они отобрали у них деньги.

- Зачем же об этом говорить, лучше показать пьяного кочегара.

- И таких случаев у нас с каждым годом будет все больше и больше. Потому что меняется нормальная концепция. В государстве должна быть трехуровневая система управления. Зачем нужно было вводить четвертый уровень? И кому он нужен. Вот из бутылки пытаетесь что-либо вылить, а там пробка осталась. И с той стороны - пробка, и с этой стороны пробка. Они окружили себя всеми фискальными структурами. У них - зам. министра МВД, зам. директора ФСБ, зам. начальника налоговой инспекции, зам. директора налоговой полиции, зам. генерального прокурора. У него прав никаких нет - у полномочного представителя президента в округе, никаких - ни конституционных, ни законных, нет закона о них. Но он пытается управлять, потому что у него есть фискальные структуры, это похлеще, чем деньги. Я очень много общаюсь с губернаторами и с мерами городов, и вижу, как меняется их настроение. Они же все больше и больше замолкают. Вы на страницах печати много сейчас видите выступлений?

- Не касающиеся острых проблем...

- Ведь мы очень долгое время пытались и пытаемся до сих пор патриотизм свой построить на победах своих. Что значит победа над Германией? Тут прошли такие исторические события, а оставшиеся в прошлом и нас туда тянут, и хотят повернуть вспять историю, ко дням Очаковским и покоренью Крыма! Патриотизм должен быть построен на всем лучшем, что мы должны иметь, на качестве нашей жизни. Ты сделал лучшую ракету, ты патриот, ты отлил лучшую сталь - ты патриот, ты написал роман "Война и мир" - ты патриот! А мы теряем позицию за позицией, но зато у нас остается, как светлый луч - Победа. Тогда возникает вопрос - давайте Волгоград опять переименуем в Сталинград, а Сталинград - в Царицын! Почаще нужно вспоминать Есенина:

Не жалею, не зову не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком...

Люди, живущие не только прошлым, но и сами там находящиеся, постоянно говорят, что они за историческую справедливость. Уговаривают нас из могилы: идите к нам, давайте восстановим имя Сталина, давайте памятники поставим. Я думаю, что это все - отрыжка тех времен, она ничего хорошего, вообще говоря, в новую концепцию демократии, свободы, прав человека, она не вносит, и не внесет, потому что под этим делом многие понимают свои интересы. Хотя надо сказать, что я к этому спокойно отношусь, потому что жизнь идет по спирали. Вчера мы наелись реформами и прочими делами, не смогли людям объяснить суть изменений, причинили людям боль, а от этой боли человек естественным образом пытается уйти, и скрыться там, где ему было не больно. Ему было не больно при Брежневе, его никто не трогал.

- Вот это то, о чем я всегда говорю, о превратно понятой идее добра. Застой - добро. Новое - зло. Лишь бы трава не росла, а мне было бы хорошо. Лежать на печке, и чтобы зарплату приносили в избу.

- Но людям надо говорить. Человек должен мыслить. Есенин блестяще сказал:

Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье...

Необходим был человек, который, взяв на себя ответственность, скомандует: "Вперед! К другому берегу, примерно вон туда, не останавливаясь, там разберемся!" Теперь все мы прекрасно понимаем, что таким человеком оказался Ельцин. Как говорится, мягкотелый интеллигент тут бы тысячу раз дрогнул и отступил. Но не Ельцин. Это настоящий боец. В этом и заключается его историческая миссия, в этом историческое значение и глубинный смысл того, что он и мы вместе с ним строили и созидали все недавние годы, со всеми нашими взлетами и падениями, противоречиями и логикой. Надо прямо сказать, что Ельцин - это принятие абсолютно радикальных решений в абсолютно не подготовленной к ним ни духовно, ни материально стране, в отсутствии традиций реформаторского радикализма; с интеллектуалами, выросшими в условиях всеобщего подавления мысли и неспособными на настоящий протест; со старыми кадрами, не готовыми к новой работе даже теоретически; с огромной партией тоталитарного типа, невероятно коварной и опытной, значительно сросшейся с армией, службами госбезопасности, прокуратурой, судом, директорским корпусом, усвоившей множество большевистских приемов, и, прежде всего приемов разобщения общества, поиска врага, революционных выступлений. У Ельцина никогда не было поддерживающего его устойчивого большинства, даже при его выборах Председателем Верховного Совета РСФСР и Президентом России. И отсутствие ЕГО большинства приводило страну не раз на грань катастрофы. Но именно оно и заставляло Ельцина бороться за победу на выборах, используя весь свой потенциал в критические минуть! На эпоху Ельцина выпало разрушение всепожирающей тоталитарной машины ради возведения площадки нулевого цикла реформаторского строительства. Нужно стараться увидеть с высоты широкую панораму жизни, как Николай Рыбников в картине "Высота" взбирается на домну, чтобы водрузить флаг. И звучит замечательная песня:

Не кочегары мы, не плотники,
Но сожалений горьких нет, как нет,
А мы монтажники-высотники,
И с высоты вам шлем привет!

Беседовал Юрий Кувалдин

"Наша улица", № 3-2003