Александр Трифонов
РЕКУРРЕНТНОСТЬ
эссе
Александр Трифонов «Рекуррентность». Холст, масло, 70 х 90 см. 2017
Alexander Trifonov "Recurrence". Oil on the canvas, 70 x 90 cm. 2017
Alexander Trifonov "Recurrence". Oil on the canvas, 70 x 90 cm. 2017
Число нейтронов разрастается.
Процесс становится лавинным.
Подобно камнепаду с гор,
Где камень два других сшибает,
А эти двое - четырех,
И колотясь о скулы скал,
Вниз по известнякам белесым,
Четыре, делая обвал,
Уже влекут собою восемь
И падают на перевал,
В долину гор со страшным гулом,
И превращают вдруг привал
Уставших путников в могилу.
Мир не так прост, как кажется фотоаппарату.
И в этой реальности, и в параллельной всё создано знаком (и даже нотой, а то, подчас, музыканты возражают, мол, музыка - это особое искусство), всё создано по написанному от Солнца до черепахи, от сюиты до Пикассо, от яблока до станции метро "Парк культуры", и всё закодировано и составляет единое понятие - Слово.
Здесь, полагаю, следует остановиться на рекуррентности, о которой наиболее детально пишет Поль Валери в книге «Об искусстве». Естественно, что «области поэтического конструирования и искусства - [наполнены] бесплодным однообразием. Чувство, о котором я говорю и которое толкает разум предвосхищать себя самое и угадывать совокупность того, что должно обозначиться в частностях, как равно и эффект подытоженной таким образом непрерывности, являются непременным условием всякого обобщения. Это чувство, которое у отдельных людей выступает в форме истинной страсти и с исключительной силой, которое в искусствах оправдывает любые эксперименты и объясняет все более частое использование сжатых формул, отрывочности, резких контрастов, в своем рациональном выражении незримо присутствует в основе всех математических концепций. В частности, весьма близок к нему метод, именуемый логикой рекуррентности, который дает этим анализам широту и, от простейшего сложения до исчисления бесконечно малых, не только избавляет нас от несметного множества бесполезных опытов, но и восходит к более сложным сущностям, ибо сознательная имитация моего действия есть новое действие, охватывающее всевозможные применения первого. Философская значимость этого метода была впервые выявлена Пуанкаре в его недавней статье. Прославленный ученый согласился ответить автору на вопрос о приоритете, подтвердив первенство, которое мы ему приписываем. Эта картина: драмы, затмения, минуты ясности - но самой своей сути противостоит иным движениям и иным образам, которые связываются у нас со словом "Природа" (или словом "Мир") и которые служат нам лишь для того, чтобы, обособляясь от них, мы могли тотчас же с ними сливаться».
Ядро урана разрывается,
И он кричит, от раны воя,
Когда нейтрон в него врезается.
Дробя нутро его урановое.
Существовать уже не чающий,
К убийствам новым будет мысль стремить;
Сам пулю в сердце получающий,
Он дважды успевает выстрелить.
И два другие будут корчиться,
Свои подбрасывая ввысь тела -
Им четырех убить захочется,
И каждый сделает два выстрела.
Ковбой убитый к кольту тянется
И смерть переиграть надеется,
И пуля мертвого достанется
Кишкам веселого индейца.
Любимая, другим унижена,
Обдаст меня смертельным холодом
Чтоб на удар ей - Не убий, жена!
-Кричал я черепом расколотым.
Душа, на части не делимая,
Воссоздается и сжигается...
Ответь же мне, моя любимая,
Легко ль тебе в меня стреляется
И левая не перекосится
Рука, поддерживая правую,
Чтоб у меня на переносице
Поставить точечку кровавую?
Не тем опасна мне, не тем она...
Что плачу я и смерти трушу,
А тем, что страх мой стаей демонов
Чужую раздирает душу...
Я впитал и интерпретировал и, казалось бы, давным-давно исчерпанный натурализм, и реализм, и акмеизм, эго- и кубофутуризм, имажинизм, дадаизм, сюрреализм, экспрессионизм. Рецептуализм по праву стал единым и единственно мощным литературно-художественным движением Третьего тысячелетия. И всё это впитывает реккурентность. Возрождение, повторение, преобрезование. До выражения самого себя во времени и в пространстве. Картина есть Слово. Под каждым мазком сидит знак. Всё есть знак, всё есть Слово.
Попасть в точку, чтобы, по словам гения рецепта писателя Антона Чехова, оставался в подтексте простор для самостоятельного творчества читателя, зрителя.
Число нейтронов разрастается,
Процесс становится лавинным.
В сорок втором году
От роду семи лет
Стал я дичью,
Зайцем,
Загнанным
Маленьким зверем,
Мокрым от страха.
Сорок моих одноклассников
Изо дня в день
Поджидали меня
На дороге
Из школы домой,
Били и гнали потом
По спирали шоссе,
По открытой бетонке.
Громко дыша за спиной
И швыряя мне в голову камни.
Ладошку к затылку прижмешь
Рука наполняется теплым...
Отчетливо помню,
Что однажды и сам я
Гнал по задворкам
Некрасивую девочку,
Острым ранца углом
Норовя угодить ей в лицо.
Зачем этот бред
Через многие годы настиг
И вернулся ко мне по спирали?
Зачем я других убивал,
Пускай бы меня убивали...
Степан убьет Петра, а Петр убьет Ивана,
Все от того, от рас-щепленного урана.
Тот самый первый залп, бессчетно умножаем,
Раздавшийся у Альп, гремит по Гималаям.
А где же тот живет, кто убивать не любит,
Удар схватив в живот, в других стрелять не будет,
В цепи сломав звено, спасет меня от пули,
Прикрыв собою, но... Его уже распяли...
Я унаследовал рецептуру изображения. Иногда двумя тремя фигурами передаю целую философскую концепцию. Я выражаю только себя и никого иного. Я выхожу из своего тела и переношу душу на холст, создаю свой оригинальный мир. Другие мастера мне не мешают. Разве может мне помешать, например, Иероним Босх? Или Исаак Левитан? Или Казимир Малевич? Они не подойдут ко мне на вернисаже и не скажут: «Левый угол нужно чуть-чуть затемнить, а красный цвет немного усилить». Их нет среди живых тел. Но их души, воплощенные в красках, могут подавить многих живущих пока художников.
Вершиной изобразительного искусства является «Черный квадрат» Казимира Малевича. Потому что изображение кончилось. И началось создание себя. Только своего мира. Ибо ты и есть весь мир. Никакие трактаты не помогут понять простую истину: сотвори то, чего до тебя не было. Слово "живопись" не совсем подходит к творчеству настоящих художников. Это картинопись, потому что они делают картины, не похожие на жизнь. Это создания второй рефлексии, одновременного присутствия картины в картине через знаки (символы) художника. Новые художники - создатели своих неповторимых миров. Реальность бесследно исчезает с лица земли, художественный Знак (Слово) остается. Искусство - не отражение, а создание своего, доселе не бывшего мира, углубление, достигаемое отстранением, уходом, изоляцией, сосредоточением, отказом, экзистированием. Не от мира к сознанию - от сознания в недра мира. Не изображение вещей - живописание идей.
Суставы раздробя,
Гвоздями прокололи
Того, кто на Себя
Хотел взять наши боли.
Кривляясь и юля,
Пришли над Ним глумиться,
В лицо ему плюя,
Одевши в багряницу.
И Он стоит, гоним,
Под туч переполохом.
И молний куст над Ним
Цветет чертополохом.
Но в горние краи
Скорбящий взор уставя,
Он шепчет: - Элои!
Зачем меня оставил?..
1981-1983
(Я пронзил всё свое эссе гениальной поэмой - интенсивным монтажом - поэта Александра Павловича Тимофеевского «Цепная ядерная реакция»)
Многие ценители искусства уже привыкли к моей странноватой манере. Но для того, чтобы зрители с ходу узнавали меня, как узнают Бориса Минковского из Нью-Йорка, допустим, нужно было не одно десятилетие - практически, с детства - беспрерывно заниматься картинописью (термин "живопись" больше подходит для фотоаппарата), и еще закреплять свое имя в текстах о себе, в письменных откликах о своем творчестве, в собственных статьях, раскрывающих суть творчества и собственной души, в метафизической Божественной программе.
Рекуррентность!
“Наша улица” №214 (9) сентябрь 2017
