Юрий
Кувалдин
1946
рассказ
5
декабря 1945 года Левкоев, лысеющий, медлительный, отметил 56-ю
годовщину со дня рождения. Жена напекла пирожков с капустой и яичками.
Были сын с женой Надей и дочкой, пятилетней Аллочкой, и сестра
Светлана с мужем и сыном. Выпивки было много. Бочковой красной икры
Левкоев купил 300 грамм.
Когда Левкоев завёл речь о красоте церковного пения, Надя со злостью сказала:
- Бросьте вы эти старорежимные привычки! Это плохо влияет на Аллочку!
Левкоев промолчал.
За несколько дней до Нового года на площадях устроили ёлки, а по сторонам - понастроили домики в русском стиле. Торгуют в этих домиках всякой всячиной, в том числе водкой и вином. В результате многие закладывают за воротник. Левкоев видел, как один гражданин купил 200 грамм водки, то есть стакан, а к нему - бутерброд - ломтик белого хлеба с красной икрой. Одним махом он выпил стакан и стал закусывать. Левкоев вообразил, как его потом развезёт. Надо основательно поесть, чтобы выпить целый стакан. Вероятно, Левкоев бы обалдел. Ёлки, собственно говоря, устроены для детей. Но детей, кроме уличных мальчишек, там нет, потому что их могут смять в гуляющей толпе. Зато молодежи много, которая и развлекается как может. 31 декабря собрались в кабинете управляющего Берельсона. Левкоев прихватил плитку шоколада, которую с утра купил у метро «Дворец Советов». Выпили очень хорошо. В четыре часа утра Левкоев лёг спать в отделе на узком диванчике. В десять тридцать утра поехал домой. Пил кофе, ел вафли.
С утра болела голова. К вечеру стало лучше. Починил керосинку. Обед состоял из двух тарелок супа. Это в Новый-то год! А в столовой треста кормят рыбным супом.
Левкоев не всматривался в даль нового года, не гадал. Что будет, то и будет. Вспоминал апостола Павла, который постоянно повторял: «Всегда радуйтесь!» Левкоев всё-таки подмечал у себя надежду, что будто бы будет лучше.
Потом ходил на рынок за сухими дровами, но таковых не нашел. Как он будет топить сырыми дровами и что из этого получится? Он не знал.
Сын и его жена много работают, поэтому Аллочку оставляют у Левкоева.
После получки деньги быстро подходят к концу. Нет сомнения, что они тратились без расчёта. Левкоев покупал сливочное масло, сосиски в гастрономе № 1, на Петровке и в «Москве», так что в некоторые дни они с женой ели прилично.
На следующей неделе Левкоев был с Аллочкой на ёлке в Доме пионеров на улице Стопани. Сперва в фойе, а потом на сцене выступали клоуны, фокусники, жонглёры, гимнасты. Выступления были удачные, так что Аллочка смотрела с интересом. Очень прилично играл духовой оркестр. В заключение все дети получили подарок - мешочек с лакомствами. По сравнению с прошлым годом подарок беднее.
Аллочка рассказывала, что детский сад вели по улице Коминтерна на Красную площадь. «Я видела, - говорила она, - что у вас открыта форточка и так мне захотелось к вам зайти!»
Когда Левкоев шел с ней по улице Герцена, Аллочка недоумевала, что это за улица, но потом сообразила, что им надо свернуть в переулок, по которому Левкоев ходил с ней в театр на «Синюю птицу». Левкоев подумал, что за Аллочкой надо записывать, так она толково рассуждает.
Обычно родители не ведут дневника жизни своих ребятишек. А между тем они представляют драгоценный материал для чтения или воспоминаний в пожилом возрасте или в старости. Когда жизнь подходит к концу, человек оглядывается назад, ему очень мило детство. Но память почти ничего не сохранила. И вот тогда записки родителей и приходят на помощь, рисуя их в детстве.
Шестого числа на дворе была оттепель. Левкоев не помнил, чтобы накануне Рождества Христова было плюс один по Цельсию. На первое обеденным блюдом был суп, сваренный из остатков кеты. На второе - кукиш, или фиг, то есть ничего. Вот так Левкоев и живёт!
Ездил на Дорогомиловский рынок, купил 2 кг. картофеля - 36 рублей! Встретил там старого товарища, торгует сахарином. Он жаловался на своего сына, которого принуждён был отправить в исправительный дом - бросается на мать с ножом. Явно больной и состоит на учёте у киевского райпсихиатра. Сам товарищ тоже болен - шизофрения, один глаз плохо видит, наркоман.
Жена Левкоева до последнего времени брала работу на дом, но от стука пишущей машинки у Левкоева пухла голова. Пришлось выдержать небольшой скандал. И он не сдержался, и жена не сдержалась. Наговорили друг другу грубостей. Но теперь она ходит в своё учреждение в те дни, когда Левкоев сидит дома. Сам он посещает трест три раза в неделю.
Жена частенько помыкает Левкоевым, когда оба оказываются дома. Она теперь почти ежедневно ведёт борьбу с блохами. Наконец она решила, что они развелись от давно не мытого пола. Левкоев молча вымыл пол. Теперь будет видно, что будет.
В воскресенье Левкоев с удовольствием слушал по радио Шаляпина и Собинова. Слышимость была плохая. Однако голос Собинова был с замечательной нежностью, благородством в произношении. Обыкновенные, затёртые слова вдруг обаятельно звучат. Ну а Шаляпин есть Шаляпин! Всё! И ум, и голос, и сила - забыть никогда нельзя.
Левкоев был с Аллочкой на ёлке в Колонном зале Дома союзов. Для детей - это праздник, громадное развлечение. С ними случилась беда - Аллочка зачем-то взяла с собой куклу - Марфушку. Когда они вошли в зал, программа только что началась. Аллочка так восторженно на всё реагировала, что забыла про Марфушку, и та в давке, в суете незаметно у неё выпала из рук. Они вспомнили о ней, когда уже всё кончилось и надо было идти за подарком. Конечно, Аллочка расплакалась. Левкоев, как мог, её утешал. Женщина, выдававшая подарки, тоже утешала Аллочку, говоря, что куклу можно купить и расстраиваться не стоит. Кроме главного зала, Левкоев с Аллочкой побывали и в других комнатах. Им понравился кукольный джаз. Очень много раз пришлось держать Аллочку на руках. Одет Левкоев был тепло, и ему было очень жарко. В результате он даже устал.
На обратном пути Аллочка была печальной. Она думала, что ей нагорит от матери. В таком настроении они и пришли домой. Когда с рынка вернулась жена Левкоева, Аллочка совсем расквасилась. Бабушка, однако, нашла выход: решила вину за пропажу Марфушки свалить на дедушку, то есть на Левкоева. Аллочка успокоилась и сказала, что дедушке «не попадёт». Пили кофе, ели оладьи. Аллочка мало ест. Пришлось её уговаривать. В конце концов она съела два блюдечка варенца.
Затем они решили поспать. Улеглись на диване. Левкоев ухитрился на момент заснуть, даже видел сон. Накануне, когда он колол дрова, то сказал шофёру, стоявшему у машины около входа в их дом, что сегодня - сочельник, а завтра крещение; многие, наверно, будут праздновать, и, кажется, заметил, что разрешили звонить в колокола. И вот, когда он на момент заснул, ему и приснилось, что звонят в переулке на колокольне храма Александра Невского, в котором Левкоев служил до революции после окончания московской духовной академии. Услышав звон, Левкоев был в полном недоумении - когда же успели повесить колокола? На этой мысли он и проснулся. Звонок по телефону. Это звонила сестра, выясняла, скоро ли придёт к ней жена Левкоева с Аллочкой на именины сына. Аллочка совсем было разгулялась, но Левкоев настоял, чтобы она спала. Они опять улеглись, и, может быть, заснули бы. Но пришла жена и начались сборы. Вскоре жена и Аллочка ушли. В гостях, как Левкоеву передавала жена, Аллочка сперва стеснялась. А затем выступила со стихами и, конечно, плясала. Угостили её хорошо. Было много взрослых и ребят. Левкоев, несчастный, до девяти часов вечера возился с дровами. Сушил их на печке, которую топил. Сварил несколько картофелин. А в общем просидел без обеда.
Во вторник в тресте было общее собрание, посвященное выдвижению кандидата в Верховный Совет СССР. Президиум состоял из 7 человек. Попал в него и Левкоев, как самый тихий. Он сидел на сцене, слушал ораторов и глядел в публику. Потом выступил Берельсон, и так удачно, что из ничего сделал целую ораторию. Под бурные аплодисменты кандидатом был избран товарищ Сталин.
В четверг Левкоев был с Аллочкой в Третьяковской галерее. Обошли все комнаты. Аллочка рассматривала картины с интересом. Левкоев ей кое-что рассказал про боярыню Морозову. Когда они возвращались домой, она заявила, что её жалко Морозову. Некоторые картины Левкоеву ей было трудно объяснить. Увидев статую Христа работы Антокольского, она спросила: «Кто это? Почему руки связаны?» Левкоев объяснил. Кому-то дома, говорят, она сказала: «И священников тогда сажали». Рассматривая картины «Княжна Тараканова» и «Иван-царевич на Сером Волке», она обратила внимание на то, что одеяние их, в частности бархат и парча, как настоящие. Левкоев присмотрелся и убедился, что её замечание правильное.
Каждый день с утра одна и та же песня: Левкоев колет дрова и топит печь. И это в самом центре Москвы! Очень трудно ему одному топить. Дрова быстро подходят к концу. Значит, Левкоеву опять с бою придется добывать их на рынке.
За это время Левкоев почти ничего не читал. Некогда! Такой период он называл «мёртвым». В связи с этим прочёл интереснейшие строки о Достоевском: «Во всю свою жизнь он имел привычку - раскрывать то самое Евангелие, которое с ним было на каторге, и читать верхние строки открывающейся страницы. Так поступил он и тут, и дал прочесть жене; это было от Матфея, гл. III, ст. 11: «Иоанн же удерживал Его и говорил: мне надо креститься от Тебя и Ты ли приходишь ко мне?» Но Иисус сказал ему в ответ: «Не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду». Когда его жена прочла это, Достоевский сказал: «Ты слышишь, не удерживай - значит, я скоро умру». Через несколько часов он действительно умер, мгновенно, от разрыва лёгочной артерии. Это произошло 28 января 1881 года».
Левкоев всегда недоумевал, почему нет книги, в которой были бы собраны изречения великих людей в час смерти. Это был бы интереснейший, поучительный материал.
В Москве не хватает электроэнергии. За перерасход безжалостно выключают свет.
Зима незаметно перешла в весну. В среду на Страстной Левкоев был в церкви в Елохове. Хотел послушать Часы. Он побыл в храме от 11 до 12 часов.
Когда Левкоев вошёл, как раз облачали патриарха. С виду благообразный старик, с преэлегантнейшим лицом, борода - лопаточкой. Протодиакон, хотя и старик, но с хорошим басом. И Апостол и Евангелие по старинке заканчиваются «Великим гласом». По мнению Левкоева, это устарело, и надо бы отменить. Всякий крик, даже восторженный, ни к чему. Он портит настроение. Хор пел очень хорошо, но с синодальным не сравнить. Великолепен альт, особенно когда канонарший. Слова: «Аще беззакония наши назриши, Господи, кто постоит», - прошибли у Левкоева слезу. То же слова: «Людие мои, что сотворите вам?» Вряд ли кто из присутствовавших так анализировал то, что читается и что поётся, как Левкоев. Публика - смесь. Есть молодёжь. Что её занесло в церковь? Непонятно. Есть дети, которые пришли с матерями. Больше, конечно, женщин. Но и мужчин порядочно. Арка царских врат усеяна электрическими лампочками. Когда они горят, получается довольно эффектно.
Служил патриарх. Левкоев стоял около клироса и слушал пение стихир. Больше ничего не удалось послушать, так как надо было ехать домой. Вслушиваясь в текст, Левкоев пришел к выводу, что в песнопениях есть много великолепных мыслей, но их надо раскусить. Левкоев посмотрел на молящихся: вряд ли они улавливают эти мысли. Ведь требуется соответствующее образование, а его у них нет. Нет и способности схватывать большую мысль интуитивно. Это - редкая способность. Верующие откликаются только на то, что и младенцу понятно. Например, стоит запеть хору: «Господи, возвах к Тебе» или «Отче наш», - и все усиленно крестятся. Почему? Потому что понятно.
Простые необходимые товары надо было доставать, поскольку на прилавках их не было. Левкоев иногда целыми днями в отчаянии бегал по улицам, в поисках постного масла, или хозяйственного мыла. А уж о яйцах и говорить нечего. На задах магазина, со двора «выбрасывали». Очередь спиралью завивалась из-под арки в средний двор, там уходила в задний, а уж оттуда подходила к ящикам с яйцами у чёрного хода магазина. Порядковый номер писался химическим карандашом на ладони.
В пасхальный день Аллочка была у Левкоева. Танцевала, пела, читала стихи, оживлённо вела себя за столом. Прямо молодец! И притом в 5 лет! Почему-то вдруг пожаловалась, что её холодно. Поставили термометр. 38! Если бы у Левкоева была такая температура, он был бы сам не свой. А она даже виду не подала. Они всё надеялись, что она выправится. Левкоев видел её несколько раз. Ему показалось, что она и к жене, и к нему стала менее ласкова, менее внимательна. По-видимому, родители что-то говорят про них дурное, а Аллочка поддаётся их точке зрения.
Май был холодный, часто выпадали дожди. В тресте поговаривали, что и июнь будет холодный. Но не тут-то было! Уже с неделю стоит такая жара, словно на дворе июль. Все ждут дождя, а его нет и нет.
У Аллочки новое увлечение - прыгалки. Левкоев выходит с ней во двор, стоит в тени старого флигеля, а девочка прыгает, да так ловко попеременно поднимая ножки, невысоко, но часто, что веревочка мгновенно проскакивает под самыми красными туфельками, не касаясь их.
Частенько Левкоеву говорят, что он неплохо сохранился, довольно молодо выглядит. Но, не кривя душой, он стал замечать старость. Она выражается в том, что он вдруг стал уделять большее внимание мысли о краткости жизни. Эту мысль Левкоев постоянно подчеркивает в разговоре. Явления, на которые он раньше не обращал внимания, теперь, наоборот, его интересуют. Что же это за явления? Левкоев, например, разглядывает вещи, старые, смотрит, какой отпечаток на них наложило время. В переулках разглядывает старые дома, и даже слышит как будто голоса жильцов из начала века. Эти голоса прежде раздражали Левкоева, или он их вовсе не замечал, а теперь ужасно нравятся. Он взирает купола церквей, высовывающихся отовсюду на фоне горизонта с закатным солнцем, когда прогуливается по набережной... А в голове одна мысль: осталось жить недолго и он исчезнет так же, как все исчезает. А между тем жить хочется и притом как-то по-особенному, вроде как бы хочется начать жизнь сначала... С улыбкой радости поглядывал на Аллочку. Вот ей предстоит увидеть новую жизнь, счастливую, без войны, безо всяких забот о хлебе насущном.
То, что Левкоев получает рабочую карточку, литер Б, и абонемент - это счастье. Но у Левкоев с огромным трудом находит деньги, чтобы их отоварить. Кроме того, отоваривание происходит зачастую неудачно: вместо сахара - конфеты, вместо мяса - рыба или селёдка, вместо сливочного масла - сало или растительное масло. Однако наряду с безденежьем и тяжёлыми условиями жизни приходится наблюдать сытых, здоровых людей. В гастрономических магазинах толпы народа, в комиссионных - покупателей. Значит, известный слой населения живет превосходно. На их лицах такое самодовольство, что они, по-видимому, даже не понимают реальной теперешней жизни.
Аллочка не ходила продолжительное время в детский сад, так как был карантин из-за эпидемии скарлатины. Левкоев этим воспользовался и возил Аллочку сперва в Новодевичий, а затем в Донской монастыри. Посещением Новодевичьего монастыря они остались довольны. Собор открыт. Громадное впечатление производит чудесный иконостас. Левкоев нарочно кашлял - резонанс в соборе превосходный. Но алтарём Левкоев остался недоволен - он пуст. В витринах - несколько экземпляров облачения - и только. Престол пустой. Аллочка обратила внимание на старинные славянские книги.
По дороге в Донской монастырь Левкоев показывал ей, где он жил, будучи учеником. К сожалению, домик сломали, так что они постояли только на том месте. Затем Левкоев показал ей бывшее духовное училище, где учился до академии. На поляне около училища были две липы. Так вот одна из них сохранилась. Левкоеву было очень приятно посмотреть на неё. Потом ходили по кладбищу и заходили в собор. Но внутреннее помещение собора было закрыто, функционировала только галерея, где размещены разные экспонаты. Галерея была в порядке, но самый монастырь и кладбище в диком запустении. Левкоеву было от этого очень грустно. Аллочка и то сказала: «Что же это за архитектурный музей - протянута верёвка, а на ней - бельё, и всюду бегают мальчишки». Раньше здесь было чисто, красиво, благообразно, а сейчас - мерзость запустения. Почему? От дикости и невежества.
Именины Аллочки справили так себе. Ели пирожки, очень вкусные. Немного выпили. Итак, этой милой девочке исполнилось 6 лет. Выглядит она хорошо, голова работает превосходно, ведёт себя скромно. Вообще, производит на Левкоева впечатление отличной девочки. На октябрьские праздники в детсаду успешно выступала - танцевала и декламировала. Жена Левкоева была в восторге. Правда, Аллочка не любит, когда во время выступления смеются. Ей тогда кажется, что смеются над ней. Но бабушка не может удержаться от смеха, так что приходится Левкоеву на неё покрикивать.
Днём в воскресенье Левкоев был на рынке в Дорогомилово. Хотел продать свои новые ботинки. Уже у ворот стояли плотные ряды продавцов всего того, что можно продать. Покупатели же были в явном меньшинстве.
Много было среди толпы таких непревзойдённых артистов, которые с невиданным мастерством играли роли инвалидов, смертельно больных, потерявших родню, окончательно опустившихся на дно жизни. На тележках с подшипниками, на костылях, зрячие слепые, с выпученными глазами, в тряпье и рванье, с утра до позднего вечера выпрашивали себе подаяние. А цыганки в цветастых полушалках, сплочёнными стайками сновавшие туда-сюда, как пчёлы, проносились мимо Левкоева, словно его и вовсе не было на рынке, как и их не было для него. Левкоев постоял некоторое время между толстой бабы в телогрейке, предлагавшей крикливым голосом купить у неё обувные стельки, грубо вырезанные, наверно, ею самой из картона, и небритым мужиком в офицерской шинели без погон, навязывавшим всем встречным-поперечным лошадиные подковы «на счастье», связка коих висела на проволоке на его шее, так что он прогибался под их весом. Левкоев, видя, что тут успеха не добиться, пошел, шлепая по лужам, по торговым рядам, сколоченным сикось-накось из дерева, предлагая свои ботинки подмосковным колхозникам, стоявшим возле огромных кадок с квашеной капустой. Давали только 350 рублей. Не продал.
Чувствовал весь день себя Левкоев отвратительно. И на другой день настроение не улучшилось. После обеда ушёл со службы. Приехал домой, а жена просит съездить за Аллочкой, забрать из детского садика. Туда пошел пешком, чтобы проветриться. Взял Аллочку. Решил вернуться на трамвае. Три остановки. Очередь на остановке скопилась приличная. Трамвая долго не было. Когда он показался, Левкоев взял Аллочку на руки, прошёл вперёд к остановке первого вагона, чтобы с ребенком его пропустили c передней площадки. Левкоев еле втиснулся на ступеньку. За его локоть уцепился ещё кто-то. Трамвай тронулся, не закрыв двери, прибавил ходу, с резкими звонками. Задний гражданин потянул его за собой, Левкоев не удержался и буквально вывалился из трамвая. Дальше Левкоев только услышал дикий визг Аллочки из-под колес.
Трамвай остановился. Пассажиры высыпали из вагонов. Сперва охали и ахали, потом сказали: «Хорошо, что насмерть. Так лучше».
Церковь находится рядом в переулке. Маленький гробик. Бледное неподвижное личико в белых кружевах. Началось отпевание. Певчие поют хорошо. Но разве такой хор должен был бы отпевать Аллочку?! Левкоев сам в этом виноват. Ему надо было заказать заупокойную всенощную, затем обедню и отпевание. Пригласить епископа, а главное - побольше певчих. В результате было отпевание наспех. Знаменитое «Покой, Спасе наш» певчие пели громко в быстром темпе, тогда как требуется лёгкий, воздушный, медленный напев. «Со святыми упокой» и «Сам един» певчие спели без особенного мастерства. Иногда резко выделялись то тенора, то басы. А надо было спеть piano.
Но вот отпевание кончается. Диакон провозгласил: «…и сотвори ей вечную память». Хор вдруг запел в унисон «Вечная память». Левкоеву показалось, что певчие не попали в тон. Оказывается, дальше послышались оригинальные аккорды, каждый голос повёл свою мелодию. Получилось так прекрасно, что Левкоев с умилением слушал. Само собой понятно, пели piano, переходя в pianissimo. Звуки постепенно замирали, как бы уносились вверх, рассеивались как дым кадильный. Наконец, последний аккорд - и всё стихло. Духовенство ушло в алтарь, паникадило потухло.
Когда Левкоев завёл речь о красоте церковного пения, Надя со злостью сказала:
- Бросьте вы эти старорежимные привычки! Это плохо влияет на Аллочку!
Левкоев промолчал.
За несколько дней до Нового года на площадях устроили ёлки, а по сторонам - понастроили домики в русском стиле. Торгуют в этих домиках всякой всячиной, в том числе водкой и вином. В результате многие закладывают за воротник. Левкоев видел, как один гражданин купил 200 грамм водки, то есть стакан, а к нему - бутерброд - ломтик белого хлеба с красной икрой. Одним махом он выпил стакан и стал закусывать. Левкоев вообразил, как его потом развезёт. Надо основательно поесть, чтобы выпить целый стакан. Вероятно, Левкоев бы обалдел. Ёлки, собственно говоря, устроены для детей. Но детей, кроме уличных мальчишек, там нет, потому что их могут смять в гуляющей толпе. Зато молодежи много, которая и развлекается как может. 31 декабря собрались в кабинете управляющего Берельсона. Левкоев прихватил плитку шоколада, которую с утра купил у метро «Дворец Советов». Выпили очень хорошо. В четыре часа утра Левкоев лёг спать в отделе на узком диванчике. В десять тридцать утра поехал домой. Пил кофе, ел вафли.
С утра болела голова. К вечеру стало лучше. Починил керосинку. Обед состоял из двух тарелок супа. Это в Новый-то год! А в столовой треста кормят рыбным супом.
Левкоев не всматривался в даль нового года, не гадал. Что будет, то и будет. Вспоминал апостола Павла, который постоянно повторял: «Всегда радуйтесь!» Левкоев всё-таки подмечал у себя надежду, что будто бы будет лучше.
Потом ходил на рынок за сухими дровами, но таковых не нашел. Как он будет топить сырыми дровами и что из этого получится? Он не знал.
Сын и его жена много работают, поэтому Аллочку оставляют у Левкоева.
После получки деньги быстро подходят к концу. Нет сомнения, что они тратились без расчёта. Левкоев покупал сливочное масло, сосиски в гастрономе № 1, на Петровке и в «Москве», так что в некоторые дни они с женой ели прилично.
На следующей неделе Левкоев был с Аллочкой на ёлке в Доме пионеров на улице Стопани. Сперва в фойе, а потом на сцене выступали клоуны, фокусники, жонглёры, гимнасты. Выступления были удачные, так что Аллочка смотрела с интересом. Очень прилично играл духовой оркестр. В заключение все дети получили подарок - мешочек с лакомствами. По сравнению с прошлым годом подарок беднее.
Аллочка рассказывала, что детский сад вели по улице Коминтерна на Красную площадь. «Я видела, - говорила она, - что у вас открыта форточка и так мне захотелось к вам зайти!»
Когда Левкоев шел с ней по улице Герцена, Аллочка недоумевала, что это за улица, но потом сообразила, что им надо свернуть в переулок, по которому Левкоев ходил с ней в театр на «Синюю птицу». Левкоев подумал, что за Аллочкой надо записывать, так она толково рассуждает.
Обычно родители не ведут дневника жизни своих ребятишек. А между тем они представляют драгоценный материал для чтения или воспоминаний в пожилом возрасте или в старости. Когда жизнь подходит к концу, человек оглядывается назад, ему очень мило детство. Но память почти ничего не сохранила. И вот тогда записки родителей и приходят на помощь, рисуя их в детстве.
Шестого числа на дворе была оттепель. Левкоев не помнил, чтобы накануне Рождества Христова было плюс один по Цельсию. На первое обеденным блюдом был суп, сваренный из остатков кеты. На второе - кукиш, или фиг, то есть ничего. Вот так Левкоев и живёт!
Ездил на Дорогомиловский рынок, купил 2 кг. картофеля - 36 рублей! Встретил там старого товарища, торгует сахарином. Он жаловался на своего сына, которого принуждён был отправить в исправительный дом - бросается на мать с ножом. Явно больной и состоит на учёте у киевского райпсихиатра. Сам товарищ тоже болен - шизофрения, один глаз плохо видит, наркоман.
Жена Левкоева до последнего времени брала работу на дом, но от стука пишущей машинки у Левкоева пухла голова. Пришлось выдержать небольшой скандал. И он не сдержался, и жена не сдержалась. Наговорили друг другу грубостей. Но теперь она ходит в своё учреждение в те дни, когда Левкоев сидит дома. Сам он посещает трест три раза в неделю.
Жена частенько помыкает Левкоевым, когда оба оказываются дома. Она теперь почти ежедневно ведёт борьбу с блохами. Наконец она решила, что они развелись от давно не мытого пола. Левкоев молча вымыл пол. Теперь будет видно, что будет.
В воскресенье Левкоев с удовольствием слушал по радио Шаляпина и Собинова. Слышимость была плохая. Однако голос Собинова был с замечательной нежностью, благородством в произношении. Обыкновенные, затёртые слова вдруг обаятельно звучат. Ну а Шаляпин есть Шаляпин! Всё! И ум, и голос, и сила - забыть никогда нельзя.
Левкоев был с Аллочкой на ёлке в Колонном зале Дома союзов. Для детей - это праздник, громадное развлечение. С ними случилась беда - Аллочка зачем-то взяла с собой куклу - Марфушку. Когда они вошли в зал, программа только что началась. Аллочка так восторженно на всё реагировала, что забыла про Марфушку, и та в давке, в суете незаметно у неё выпала из рук. Они вспомнили о ней, когда уже всё кончилось и надо было идти за подарком. Конечно, Аллочка расплакалась. Левкоев, как мог, её утешал. Женщина, выдававшая подарки, тоже утешала Аллочку, говоря, что куклу можно купить и расстраиваться не стоит. Кроме главного зала, Левкоев с Аллочкой побывали и в других комнатах. Им понравился кукольный джаз. Очень много раз пришлось держать Аллочку на руках. Одет Левкоев был тепло, и ему было очень жарко. В результате он даже устал.
На обратном пути Аллочка была печальной. Она думала, что ей нагорит от матери. В таком настроении они и пришли домой. Когда с рынка вернулась жена Левкоева, Аллочка совсем расквасилась. Бабушка, однако, нашла выход: решила вину за пропажу Марфушки свалить на дедушку, то есть на Левкоева. Аллочка успокоилась и сказала, что дедушке «не попадёт». Пили кофе, ели оладьи. Аллочка мало ест. Пришлось её уговаривать. В конце концов она съела два блюдечка варенца.
Затем они решили поспать. Улеглись на диване. Левкоев ухитрился на момент заснуть, даже видел сон. Накануне, когда он колол дрова, то сказал шофёру, стоявшему у машины около входа в их дом, что сегодня - сочельник, а завтра крещение; многие, наверно, будут праздновать, и, кажется, заметил, что разрешили звонить в колокола. И вот, когда он на момент заснул, ему и приснилось, что звонят в переулке на колокольне храма Александра Невского, в котором Левкоев служил до революции после окончания московской духовной академии. Услышав звон, Левкоев был в полном недоумении - когда же успели повесить колокола? На этой мысли он и проснулся. Звонок по телефону. Это звонила сестра, выясняла, скоро ли придёт к ней жена Левкоева с Аллочкой на именины сына. Аллочка совсем было разгулялась, но Левкоев настоял, чтобы она спала. Они опять улеглись, и, может быть, заснули бы. Но пришла жена и начались сборы. Вскоре жена и Аллочка ушли. В гостях, как Левкоеву передавала жена, Аллочка сперва стеснялась. А затем выступила со стихами и, конечно, плясала. Угостили её хорошо. Было много взрослых и ребят. Левкоев, несчастный, до девяти часов вечера возился с дровами. Сушил их на печке, которую топил. Сварил несколько картофелин. А в общем просидел без обеда.
Во вторник в тресте было общее собрание, посвященное выдвижению кандидата в Верховный Совет СССР. Президиум состоял из 7 человек. Попал в него и Левкоев, как самый тихий. Он сидел на сцене, слушал ораторов и глядел в публику. Потом выступил Берельсон, и так удачно, что из ничего сделал целую ораторию. Под бурные аплодисменты кандидатом был избран товарищ Сталин.
В четверг Левкоев был с Аллочкой в Третьяковской галерее. Обошли все комнаты. Аллочка рассматривала картины с интересом. Левкоев ей кое-что рассказал про боярыню Морозову. Когда они возвращались домой, она заявила, что её жалко Морозову. Некоторые картины Левкоеву ей было трудно объяснить. Увидев статую Христа работы Антокольского, она спросила: «Кто это? Почему руки связаны?» Левкоев объяснил. Кому-то дома, говорят, она сказала: «И священников тогда сажали». Рассматривая картины «Княжна Тараканова» и «Иван-царевич на Сером Волке», она обратила внимание на то, что одеяние их, в частности бархат и парча, как настоящие. Левкоев присмотрелся и убедился, что её замечание правильное.
Каждый день с утра одна и та же песня: Левкоев колет дрова и топит печь. И это в самом центре Москвы! Очень трудно ему одному топить. Дрова быстро подходят к концу. Значит, Левкоеву опять с бою придется добывать их на рынке.
За это время Левкоев почти ничего не читал. Некогда! Такой период он называл «мёртвым». В связи с этим прочёл интереснейшие строки о Достоевском: «Во всю свою жизнь он имел привычку - раскрывать то самое Евангелие, которое с ним было на каторге, и читать верхние строки открывающейся страницы. Так поступил он и тут, и дал прочесть жене; это было от Матфея, гл. III, ст. 11: «Иоанн же удерживал Его и говорил: мне надо креститься от Тебя и Ты ли приходишь ко мне?» Но Иисус сказал ему в ответ: «Не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду». Когда его жена прочла это, Достоевский сказал: «Ты слышишь, не удерживай - значит, я скоро умру». Через несколько часов он действительно умер, мгновенно, от разрыва лёгочной артерии. Это произошло 28 января 1881 года».
Левкоев всегда недоумевал, почему нет книги, в которой были бы собраны изречения великих людей в час смерти. Это был бы интереснейший, поучительный материал.
В Москве не хватает электроэнергии. За перерасход безжалостно выключают свет.
Зима незаметно перешла в весну. В среду на Страстной Левкоев был в церкви в Елохове. Хотел послушать Часы. Он побыл в храме от 11 до 12 часов.
Когда Левкоев вошёл, как раз облачали патриарха. С виду благообразный старик, с преэлегантнейшим лицом, борода - лопаточкой. Протодиакон, хотя и старик, но с хорошим басом. И Апостол и Евангелие по старинке заканчиваются «Великим гласом». По мнению Левкоева, это устарело, и надо бы отменить. Всякий крик, даже восторженный, ни к чему. Он портит настроение. Хор пел очень хорошо, но с синодальным не сравнить. Великолепен альт, особенно когда канонарший. Слова: «Аще беззакония наши назриши, Господи, кто постоит», - прошибли у Левкоева слезу. То же слова: «Людие мои, что сотворите вам?» Вряд ли кто из присутствовавших так анализировал то, что читается и что поётся, как Левкоев. Публика - смесь. Есть молодёжь. Что её занесло в церковь? Непонятно. Есть дети, которые пришли с матерями. Больше, конечно, женщин. Но и мужчин порядочно. Арка царских врат усеяна электрическими лампочками. Когда они горят, получается довольно эффектно.
Служил патриарх. Левкоев стоял около клироса и слушал пение стихир. Больше ничего не удалось послушать, так как надо было ехать домой. Вслушиваясь в текст, Левкоев пришел к выводу, что в песнопениях есть много великолепных мыслей, но их надо раскусить. Левкоев посмотрел на молящихся: вряд ли они улавливают эти мысли. Ведь требуется соответствующее образование, а его у них нет. Нет и способности схватывать большую мысль интуитивно. Это - редкая способность. Верующие откликаются только на то, что и младенцу понятно. Например, стоит запеть хору: «Господи, возвах к Тебе» или «Отче наш», - и все усиленно крестятся. Почему? Потому что понятно.
Простые необходимые товары надо было доставать, поскольку на прилавках их не было. Левкоев иногда целыми днями в отчаянии бегал по улицам, в поисках постного масла, или хозяйственного мыла. А уж о яйцах и говорить нечего. На задах магазина, со двора «выбрасывали». Очередь спиралью завивалась из-под арки в средний двор, там уходила в задний, а уж оттуда подходила к ящикам с яйцами у чёрного хода магазина. Порядковый номер писался химическим карандашом на ладони.
В пасхальный день Аллочка была у Левкоева. Танцевала, пела, читала стихи, оживлённо вела себя за столом. Прямо молодец! И притом в 5 лет! Почему-то вдруг пожаловалась, что её холодно. Поставили термометр. 38! Если бы у Левкоева была такая температура, он был бы сам не свой. А она даже виду не подала. Они всё надеялись, что она выправится. Левкоев видел её несколько раз. Ему показалось, что она и к жене, и к нему стала менее ласкова, менее внимательна. По-видимому, родители что-то говорят про них дурное, а Аллочка поддаётся их точке зрения.
Май был холодный, часто выпадали дожди. В тресте поговаривали, что и июнь будет холодный. Но не тут-то было! Уже с неделю стоит такая жара, словно на дворе июль. Все ждут дождя, а его нет и нет.
У Аллочки новое увлечение - прыгалки. Левкоев выходит с ней во двор, стоит в тени старого флигеля, а девочка прыгает, да так ловко попеременно поднимая ножки, невысоко, но часто, что веревочка мгновенно проскакивает под самыми красными туфельками, не касаясь их.
Частенько Левкоеву говорят, что он неплохо сохранился, довольно молодо выглядит. Но, не кривя душой, он стал замечать старость. Она выражается в том, что он вдруг стал уделять большее внимание мысли о краткости жизни. Эту мысль Левкоев постоянно подчеркивает в разговоре. Явления, на которые он раньше не обращал внимания, теперь, наоборот, его интересуют. Что же это за явления? Левкоев, например, разглядывает вещи, старые, смотрит, какой отпечаток на них наложило время. В переулках разглядывает старые дома, и даже слышит как будто голоса жильцов из начала века. Эти голоса прежде раздражали Левкоева, или он их вовсе не замечал, а теперь ужасно нравятся. Он взирает купола церквей, высовывающихся отовсюду на фоне горизонта с закатным солнцем, когда прогуливается по набережной... А в голове одна мысль: осталось жить недолго и он исчезнет так же, как все исчезает. А между тем жить хочется и притом как-то по-особенному, вроде как бы хочется начать жизнь сначала... С улыбкой радости поглядывал на Аллочку. Вот ей предстоит увидеть новую жизнь, счастливую, без войны, безо всяких забот о хлебе насущном.
То, что Левкоев получает рабочую карточку, литер Б, и абонемент - это счастье. Но у Левкоев с огромным трудом находит деньги, чтобы их отоварить. Кроме того, отоваривание происходит зачастую неудачно: вместо сахара - конфеты, вместо мяса - рыба или селёдка, вместо сливочного масла - сало или растительное масло. Однако наряду с безденежьем и тяжёлыми условиями жизни приходится наблюдать сытых, здоровых людей. В гастрономических магазинах толпы народа, в комиссионных - покупателей. Значит, известный слой населения живет превосходно. На их лицах такое самодовольство, что они, по-видимому, даже не понимают реальной теперешней жизни.
Аллочка не ходила продолжительное время в детский сад, так как был карантин из-за эпидемии скарлатины. Левкоев этим воспользовался и возил Аллочку сперва в Новодевичий, а затем в Донской монастыри. Посещением Новодевичьего монастыря они остались довольны. Собор открыт. Громадное впечатление производит чудесный иконостас. Левкоев нарочно кашлял - резонанс в соборе превосходный. Но алтарём Левкоев остался недоволен - он пуст. В витринах - несколько экземпляров облачения - и только. Престол пустой. Аллочка обратила внимание на старинные славянские книги.
По дороге в Донской монастырь Левкоев показывал ей, где он жил, будучи учеником. К сожалению, домик сломали, так что они постояли только на том месте. Затем Левкоев показал ей бывшее духовное училище, где учился до академии. На поляне около училища были две липы. Так вот одна из них сохранилась. Левкоеву было очень приятно посмотреть на неё. Потом ходили по кладбищу и заходили в собор. Но внутреннее помещение собора было закрыто, функционировала только галерея, где размещены разные экспонаты. Галерея была в порядке, но самый монастырь и кладбище в диком запустении. Левкоеву было от этого очень грустно. Аллочка и то сказала: «Что же это за архитектурный музей - протянута верёвка, а на ней - бельё, и всюду бегают мальчишки». Раньше здесь было чисто, красиво, благообразно, а сейчас - мерзость запустения. Почему? От дикости и невежества.
Именины Аллочки справили так себе. Ели пирожки, очень вкусные. Немного выпили. Итак, этой милой девочке исполнилось 6 лет. Выглядит она хорошо, голова работает превосходно, ведёт себя скромно. Вообще, производит на Левкоева впечатление отличной девочки. На октябрьские праздники в детсаду успешно выступала - танцевала и декламировала. Жена Левкоева была в восторге. Правда, Аллочка не любит, когда во время выступления смеются. Ей тогда кажется, что смеются над ней. Но бабушка не может удержаться от смеха, так что приходится Левкоеву на неё покрикивать.
Днём в воскресенье Левкоев был на рынке в Дорогомилово. Хотел продать свои новые ботинки. Уже у ворот стояли плотные ряды продавцов всего того, что можно продать. Покупатели же были в явном меньшинстве.
Много было среди толпы таких непревзойдённых артистов, которые с невиданным мастерством играли роли инвалидов, смертельно больных, потерявших родню, окончательно опустившихся на дно жизни. На тележках с подшипниками, на костылях, зрячие слепые, с выпученными глазами, в тряпье и рванье, с утра до позднего вечера выпрашивали себе подаяние. А цыганки в цветастых полушалках, сплочёнными стайками сновавшие туда-сюда, как пчёлы, проносились мимо Левкоева, словно его и вовсе не было на рынке, как и их не было для него. Левкоев постоял некоторое время между толстой бабы в телогрейке, предлагавшей крикливым голосом купить у неё обувные стельки, грубо вырезанные, наверно, ею самой из картона, и небритым мужиком в офицерской шинели без погон, навязывавшим всем встречным-поперечным лошадиные подковы «на счастье», связка коих висела на проволоке на его шее, так что он прогибался под их весом. Левкоев, видя, что тут успеха не добиться, пошел, шлепая по лужам, по торговым рядам, сколоченным сикось-накось из дерева, предлагая свои ботинки подмосковным колхозникам, стоявшим возле огромных кадок с квашеной капустой. Давали только 350 рублей. Не продал.
Чувствовал весь день себя Левкоев отвратительно. И на другой день настроение не улучшилось. После обеда ушёл со службы. Приехал домой, а жена просит съездить за Аллочкой, забрать из детского садика. Туда пошел пешком, чтобы проветриться. Взял Аллочку. Решил вернуться на трамвае. Три остановки. Очередь на остановке скопилась приличная. Трамвая долго не было. Когда он показался, Левкоев взял Аллочку на руки, прошёл вперёд к остановке первого вагона, чтобы с ребенком его пропустили c передней площадки. Левкоев еле втиснулся на ступеньку. За его локоть уцепился ещё кто-то. Трамвай тронулся, не закрыв двери, прибавил ходу, с резкими звонками. Задний гражданин потянул его за собой, Левкоев не удержался и буквально вывалился из трамвая. Дальше Левкоев только услышал дикий визг Аллочки из-под колес.
Трамвай остановился. Пассажиры высыпали из вагонов. Сперва охали и ахали, потом сказали: «Хорошо, что насмерть. Так лучше».
Церковь находится рядом в переулке. Маленький гробик. Бледное неподвижное личико в белых кружевах. Началось отпевание. Певчие поют хорошо. Но разве такой хор должен был бы отпевать Аллочку?! Левкоев сам в этом виноват. Ему надо было заказать заупокойную всенощную, затем обедню и отпевание. Пригласить епископа, а главное - побольше певчих. В результате было отпевание наспех. Знаменитое «Покой, Спасе наш» певчие пели громко в быстром темпе, тогда как требуется лёгкий, воздушный, медленный напев. «Со святыми упокой» и «Сам един» певчие спели без особенного мастерства. Иногда резко выделялись то тенора, то басы. А надо было спеть piano.
Но вот отпевание кончается. Диакон провозгласил: «…и сотвори ей вечную память». Хор вдруг запел в унисон «Вечная память». Левкоеву показалось, что певчие не попали в тон. Оказывается, дальше послышались оригинальные аккорды, каждый голос повёл свою мелодию. Получилось так прекрасно, что Левкоев с умилением слушал. Само собой понятно, пели piano, переходя в pianissimo. Звуки постепенно замирали, как бы уносились вверх, рассеивались как дым кадильный. Наконец, последний аккорд - и всё стихло. Духовенство ушло в алтарь, паникадило потухло.
"Наша улица” №167 (10)
октябрь 2013
