Анастасия Бабичева
Анастасия Бабичева родилась 28 апреля 1985 года в Самаре. Имеет высшее филологическое образование (специальность "Английский язык и литература"). Занимается переводом современной англоязычной поэзии (публикации в журналах "Новый Берег", "Новая литература" и в самарском альманахе "Морковь"), литературной критикой (является редактором отдела критики журнала "Новая литература"), пишет прозу (публикации в журнале "Новая литература"). Победитель второго конкурса рецензий портала "Книгозавр". Готовит кандидатскую диссертацию по специальности "Теория литературы. Текстология". Живет в Самаре.
ЧИТАЯ ДАНА МАРКОВИЧА
Критические заметки
1. Фрагменты по мотивам: «Монолог о пути» Дана Марковича
Сборник афоризмов.
Афористичный язык Дана Марковича – опять он, и я опять о нем. Более того, он, оказывается, еще и заразительный. Прочитав «Монолог о пути», мне хочется говорить пусть не афоризмами (все-таки ими скорее становятся, а не рождаются), но фрагментами. Мне хочется пренебречь «умной» цельностью текста, хочется разрешить ему быть рваным. Хочется продолжить в том же духе – делать то же, что и автор. Потому что автор пишет, да, неровно, местами даже коряво, неряшливо (разве что клякс на полях не хватает) но честно, по-настоящему, по-живому. И эти кляксы на полях – они как будто есть; и как будто читаешь только что от руки написанный, только что выправленный (и то не до конца) текст, живой текст. А за этими рваными фразами – страстная мысль; успей записать! Отчуждение минимально; работа лаконизма и насыщенности порою потрясает результатом; афористичный текст, который продолжает жить, не превращаясь в набор знаков.
Повторы. Остановите текст!
На этот раз новая особенность – повторы. В «Монологе» у них исключительная роль: во-первых, они образуют сюжет; во-вторых, они образуют идею; в-третьих, они образуют композицию. «Монолог» - история нескольких циклов, которая в свою очередь образует один большой цикл. Название последнего, думаю, очевидно – жизнь. А если отойти от общих понятий ко вполне конкретным вещам, то на уровне текста постоянные повторы, то есть воспроизведение - вновь одних и тех же ситуаций, мыслей, акцентов, выводов, даже фраз, создают совершенно особый эффект. Текст, и без того не претендующий на динамизм, все больше замедляется и окончательно замирает по мере накопления повторов. Поэтому читая финальные главы работы – квинтэссенцию повтора – я ощущаю, как перестаю продвигаться, застываю на месте – на строке, на фразе. Страницы больше не сменяют друг друга, текст остановился. Тем неожиданнее факт финала. А ведь, казалось бы, повторы – ритм и, значит, движение…
Разум и чувство. Инструкция по применению.
Разум и чувство. Исходный конфликт человеческого существа, запечатлеть который пытались сотни умов на тысячах страниц. «Монолог о пути» - дополнительный вклад в общую копилку. И можно было бы упрекнуть автора за отсутствие новизны. Если бы у автора были на неё хотя бы малейшие претензии. Нет, здесь, вообще, ни претензий, ни амбиций; здесь только очень личный рассказ, «Монолог», почти исповедь самому себе, которую по какой-то случайности подслушал/подсмотрел читатель. Поэтому безличное «исходный конфликт человеческого существа» превращается в предельно личное переживание, в боль и в радость, в любовь и в страх, в гармонию и в крах – в жизнь.
Необходимая форма эгоизма.
У Марковича читаю о человеке, который всю жизнь смотрит в себя, «несет себя на руках». В любом деле, в любом другом ему интересен только он сам. Просто говоря, эгоист. Читаю о нем, и понимаю, что он всю жизнь один. Да, любил женщин, был дважды женат, общался и работал с людьми, с кем-то сходился близко, но всё равно оставался один. И это «один» – безо всякого сожаления; это как нормальная среда обитания. Человек, смотрящий только в себя, должен быть один, чтоб без помех. Одиночество само по себе есть форма эгоизма, его разновидность. Читаю, и вспоминаю кого-то из самых великих, сказавшего, что одиночество полезно – для творца.
«Монолог» - скупо или щедро?
Все закономерно: на столь распространенный монолог о своем пути способен только человек, непрерывно смотрящий в себя. Появляется соблазн праведно возмутиться – какое невнимание ко всему, что не-я! Какая ограниченность! Какая, в конце концов, скупость! А скупость ли? Уверена, что нет. Щедрость. Читаю абзац за абзацем трудного текста, медленно продираюсь сквозь него. В книгах так обычно пишут о тропических лесах. Почему? Потому что тропические леса исключительно густы и наполнены. Так и текст «Монолога». Надо только захотеть увидеть, что в каждом слове «о себе» здесь выложена целая жизнь; всё, что человек прожил, всё, что он понял – не за один день, а за много лет, не умозрением, а на собственной шкуре. Не приберегая для себя, не возводя на алтарь, а рассыпая горстями. Такая вот скупость:
«…я понял, что человек может и должен распорядиться своею жизнью так, как считает нужным. Что никогда не следует жалеть себя... и о том, что непоправимо потеряно. Что мы живем той жизнью, которую создаем себе сами или должны к этому стремиться всеми силами, даже если трудно или едва возможно. Что надо думать самому и слушать только немногих, очень редких людей. И вообще, ценить редкое и высокое, а не то, что валяется под ногами на каждом шагу. Что надо стараться не испортить свою жизнь... как вещь, которую делаешь, как картину - грубым движением или поступками, последствия которых трудно простить себе. И что нужно прощать себя и не терять интереса и внимания к себе. Что есть вещи, которые даются страшно трудно, если хочешь шагнуть чуть выше, чем стоишь - это творчество, самопожертвование, мужество и благородство. Можно даже стать чуть-чуть умней, хотя это спорно, но неимоверно трудно быть мужественней, чем ты есть, и благородней... создать нечто новое, настаивая только на своем... и любить, забыв о себе. Но это все главное, главное».
2. Кошки для Букера: о повести «Перебежчик» Дана Марковича
Если бы я была читателем, не знающим, о чем пишет Дан Маркович, то увидев название его повести «Перебежчик», я бы, наверное, заподозрила шпионские хроники. Хотя нет, прошу прощения! Ведь я бы увидела это название в списке претендентов на литературную премию Русский Букер, а если премия, то и первая мысль должна быть о политическом эмигранте – откровения изгнанника без отчизны. А может, о предателе? В любом случае, я бы ждала чего-то остросоциального, политически разоблачающего, на национальной, конечно же, почве. Тем более что премия – Русский Букер, а имя автора – Дан Маркович. Всё очевидно. Я бы серьезно принялась за чтение, но каково было бы мое изумление: «Перебежчик» – это о… кошках?!
***
На окраине безымянного города живет безымянный человек. Каждый день он несколько раз проходит расстояние в восемьсот метров от своей квартиры до так называемой студии – туда и обратно. Он идет через поле, обходя стороной улицы города. Он непременно несет мимо двух домов – восьмого и девятого, еду в кастрюле или банке – в десятый дом. Потому что в той самой студии его ждут не только, да и не столько картины и печатная машинка, сколько коты – семеро, да еще один – непостоянный. У каждого есть имя – Макс, Клаус, Стив, Хрюша, Алиса, Люська, Костик и приходящий Серый. Они разные, каждый отличается и мастью, и характером. Они сильны, умны, страстны, гневны, ненасытны, аккуратны... Они – коты. И есть еще девятый кот, неполноценный, не по-котовски медлительный и непонятливый – сам безымянный человек. Кроме них – соседи, уборщицы, машины; собаки и другие коты – чужие или из восьмого и девятого. Безымянный человек пишет своих котов – в цвете и в слове. Их игры, любовь и драки, их жизнь, опасности и смерти. Человек не любит людей. Ему стыдно за них – за их жестокость, непостоянство, эгоизм; и за себя. Он считает, что опаснее всех дети, а лучшие из людей – старухи и алкоголики. Человек мечтает быть котом; и чтоб были только звери, без людей, но порою и сам ведет себя, как человек, «то есть по-свински». Человек и восемь котов переживают очередную зиму. Об этом и повесть.
От Дана Марковича здесь – всё; от «автора книг о животных» – ничего. Этой фразой можно было бы ограничиться: она в полной мере выражает все достоинства книги. Я лишь немного ее поясню.
Сначала язык. С одной стороны, скупой. И никаких дополнительных характеристик. Никаких вычуров и приемов; никакой, так скажем, литературности. Наоборот, порой эта скупость приводит в замешательство: ведь художественный текст, а автор до неприличия немногословен, да к тому же, случается, косноязычен. Но это если с одной стороны. А на самом деле, я бы сказала, что язык Марковича крайней щедр, даже изобилен. Нет, это не изысканное изобилие высокого стиля, с развернутыми пассажами, с кружевами эмоциональных портретов, с узорами из слов. Здесь иначе, здесь читателю дается свобода – мыслить, видеть, понимать, чувствовать. Например, пишет Дан Маркович очередную скупую фразу и ставит точку; так он не лишает читателя его, читательской, свободы. Понимай, как можешь и как хочешь; высматривай то, что за этой скупостью стоит: хочешь – смотри пристально, достраивай детали, хочешь – прими, как есть, на веру, и иди дальше. Вот и получается язык афористичный. А афоризм – это, на мой взгляд, предельная языковая щедрость; почти расточительство во благо читателя.
Теперь коты. Хотя начну все-таки с человека. Так уж сложилось: «человек» знак равенства «эгоист». Нет, я не о личных качествах, а о том, что человек, вольно или невольно, понимает мир через уподобление себе. «Мир есть то, чем я его вижу, чем представляю» – сейчас это называется субъективным восприятием. Я бы назвала тотальным антропоморфизмом. Так было, наверное, всегда; вот, например, у Гомера – до крайности антропологизированные боги; или у Дефо – человек делает из природы нечто, подобное себе, очеловечивает; а если о животных, то вот хотя бы Гофман со своим Мурром. О животных, вообще, разговор отдельный: весь фольклор стоит на антропоморфизме, на очеловеченных зверях; то же, по большому счету, и с авторскими произведениями. И дело, конечно, не в том, что звери говорят по-человечески или, например, ходят в платьях и живут в домах; метафору, в конце концов, никто не отменял. Дело в том, что мир животных осмысляется человеком через его, человеческие, понятия и критерии, через человеческие законы и представления, через оппозиции «добро и зло», «любовь и вражда», «хороший и плохой», тогда как само наличие этих оппозиций в животном мире очень сомнительно. Я не хочу сказать, что Дан Маркович смог от этого уйти. Заявить подобное было бы, по меньшей мере, странно. Я хочу сказать, что он попытался отойти от строгого антропоморфизма, предпочитая заменить его скорее даже зооморфизмом – недаром безымянный человек так хочет быть котом. И для меня эта попытка бесконечно ценна, потому что это попытка сменить точку зрения, попытка стать другим, чтоб понять этого другого. Безымянный человек пытается всю жизнь; и понимает – лучше, чем мы, те, кто не пытается.
И «Перебежчик» – это, конечно же, он. И он, конечно же, больше перебежчик, чем любой шпион или эмигрант.
Самара
"НАША УЛИЦА" №115 (6) июнь 2009
