ТАЛАНТ ПИСАТЕЛЯ МИХАЙЛИНА-ПЛАВСКОГО

Сергей Михайлин-Плавский

Был такой замечательный русский писатель Сергей Иванович Михайлин-Плавский. Собственно, его настоящая фамилия Михайлин, Плавским его сделал писатель Юрий Кувалдин, редактор-издатель "Нашей улицы", - прилепил, как выяснилось, прозорливо: на родине Сергея Ивановича, в Плавске на Тульщине, земляком стали гордиться, мол, и мы не лыком шиты, и у нас есть писатель, и не какой-то, а сам Плавский!
"До встречи с Юрием Кувалдиным я писал стихи, - рассказывал Сергей Михайлин-Плавский, - а Юрий Кувалдин назначил меня прозаиком"
"Назначить" прозаиком можно, но вот назначить прекрасным прозаиком нельзя, это уж от Бога.
Проза Сергея Ивановича живописна, колоритна, памятна, автор, в точности, до мельчайших подробностей, до деталей знает предмет повествования.
Вот отрывок из рассказа "Товарищеский суд".
"А в зале чисто: пол подметен, на стенах березовые ветки навешаны, прямо как на Троицу, у людей праздник! Бабы обновками хвалятся. Да и то сказать, где еще-то показать новую кофту или рубаху, если с утра до вечера и круглый год одна парадная форма одежки - телогрейка. А тут и костюмы двубортные, и плюшевые жакетки, и плащи все в пуговицах и погончиках... Смотришь, не баба, а чистый генерал Рокоссовский, красота да и только!
А на сцене - стол в зеленом сукне с графином и пепельницей синего стекла. А за столом - председатель суда и два народных заседателя: один - Илюха Максимкин, механизатор, черт глазастый - глаза навыкате, как у орла, сам черный весь, одним словом, морда кавказской национальности, только наших кровей, деревенских.
Другой - Максим Хромкин, губы толстые, как два пирожка с ливером, заведующий магазином "Сельпо". Он с утра в этот день без дела слонялся. Магазин-то закрыт, чтоб мужики, значит, на радостях не перепились.
Налево от стола, если смотреть из зала, трибуна со стаканом воды, а направо, поближе к занавесу, стул, а на нем подсудимый Васька Мишин, бедолага, голова в бинтах и рука на привязи через шею".
Многие рассказы Михайлина-Плавского исплнены лукавого юмора. "Так вот, значит, идет мужик. а в руках у него самоварная труба. Новенькая такая труба с коленцем для загнетки, чтобы дым прямо в дымоход русской печи направить. Серебристо-голубая оцинкованная жесть трубы так и сверкает на солнце и по цвету с бородой прдавца схожа. Идет он меж торговых рядов и кричит - продает свой товар:
- Рабочему - труба и колхознику - труба!"
А вот рассказ "Гармошка"- совсем иной по складу.
"Ну что, Иван Евстигнеевич? Должок за тобой по налогу за прошлый год и за этот.
- Нечем у меня платить. Вон козу берите да петуха в придачу. Поет - заслушаешься! Молодок исправно топчет, а чужих аж под себя подминает, стервец. Никому спуску не дает, как...
- Ты нам зубы не заговаривай. У тебя гармонь есть, вот и опишем за недоимку.
- Гармонь - не дам! - отрезал Иван и вылетел из избы, как ошпаренный, аж морда красными пятнами пошла..."
Всей деревней вступились за гармошку крестьяне. Скинулись, отрывая от себя последние крохи, сообща заплатили долг Ивана Евстигнеевича, а дорогой душе инструмент не отдали налоговому инспектору. Отстояли гармонь, защитили песнь свою родную, - что за жизнь без гармони?! Факт огромной нравственной силы: сильно бьется сердце народное! Жива тяга к родным корням, жива, славная!
Схожая ситуация встречается у Василия Белова в "Привычном деле". Но там все решается по-иному, бесцветно. "Ему вспомнилось, как давно-давно выменял он на Библию гармонь, как не успел даже на басах научится трынкать - описали гармонь за недоимки по налогам и продали, а Пятак, что выменял Библию, посмеивался над Иваном Африкановичем: у Пятака недоимок-то было больше, а Библия не заинтересовала сухорукого финагента Петьку..."
У Василия Белова сожаление, у Сергея Михайлина-Плавского - драма. Сргей Михайлин-Плавский куда более народен многих именитых деревенщиков наших. У Василия Белова, Валентина Распутина и других замечательных писателей авторское присутствие насыщает всю ткань произведения, даже персонажи порой пронизаны личностью автора. У Плавского (до чего же точно "прилепил" это "Плавский" Юрий Кувалдин, уж и Михайлиным называть не хочется, куда ловчей - Плавский: "Михайлиных много, будете Михайлин-Плавский") ощущение фотографии или рисунка с натуры. Сфотографировал - и готово дело. И персонажи готовенькие, и нечего пропускать их через авторское сердце, как есть так и есть!.. Обманчивое ощущение! Действительно, рассказы Михайлина-Плавского производят впечатление одномоментно списанного с натуры. И только вчитавшись, поймешь, что это все подсмотрено, наблюдено автором в течение жизни, собрано, обработано, осмыслено им, организовано, взято из самых разных пластов времени и сведено в единый рассказ или миниатюру даже. Но сделано это так тонко, с таким неуловимым глубинным мастерством, что можно подумать: везет же человеку, списал все с натуры.
В конце ХХ и начале ХХI века не раз довелось мне ездить от Владимира до Иванова. Почти на всем протяжении дороги справа и слева поля, редко где засеянные чем-либо... Такая же картина сегодня и на Тульщине, особенно в Ясногорском районе. Большая часть российских сельхоз земель заросла бурьяном. То, что раньше мы производили раньше, сегодня закупаем за рубежом, дотируя не своих фермеров, а чужих.
Отзвуки всего этого - в произведениях Сергея Михайлина Плавского (рассказ "Женские болезни"): "А может, и правы наши правители. Чтобы земля не пустовала, не заросла бурьяном, может лучше продать ее, пока не поздно, Гансам или другим охочим до нашего чернозему иноверцам, и получать с них хоть малую толику, чтобы не загнуться с голоду. А при таком деле нам и армия не нужна: от кого защищаться, что оборонять? Пусть новые хозяева и обороняются, а нам привычней в холопах. Засосал нечестно заработанную "фиалку", проспался и снова в хозяйское ярмо... А мужская болезнь - стрэск, это щас везде: в любом ларьке глянул на цены и упал в обморок, телевизор включил - на тебя ствол наставлен... Чтой-то дюже много нонче болезней развелось. И куда токо смотрит здравоохранение и другие здравомыслящие люди? И есть ли они в России нынче, здравомыслящие люди-то?"
Абрамов, Белов, Распутин, Астафьев, Тендряков, Можаев, Шукшин лет тридцать-сорок назад писали о начале конца традиционного деревенского уклада; сегодня деревенщики пишут о самом конце. Беды, которые принес селу социализм с его насильственной коллективизацией, раскулачиванием, дроблениями и укрупнениями, объявления деревень "неперспективными" и т.д. при капитализме не кончились, а усугубились.
"А нынешние. как их, лигархи, тоже, значит, враги: разворовали Россию, напились ее кровушки и побегли по всему миру?
- Они нам тоже враги, им тоже надо окорот давать. Вся наша жизнь - борьба до последней капли крови врага.
- Ну, хорошо, вот ты врага победил, а как дальше жить? Нового врага искать что ли?
- А зачем искать? Живи себе мирно, не оглядывайся. Враг сам найдется и позарится на твою землю, на твою жизнь, на твою страну" (рассказ "Озорной сосед"). А ведь разговор у соседей начался с комаров, пьющих крестьянскую кровушку. И ненароком перешел на больное. Михайлов-Плавский как бы подкрадывается к главной теме, а потом вдруг бьет в лоб, да так, что не отвертеться: "Глас народа - глас Божий!" Да, олигарх в глазах селян хуже мошенника-фокусника из рассказа "Плюшевая жакетка".
- У народа отбили руки и охоту трудиться. Что ни заработал - все отдай! Семьдесят лет строили коммунизм, кричали на весь мир о справедливости, а настоящий коммунизм построили в Швеции для простого народа. Да как построили-то - тихой сапой, без крику на весь мир, без пятилеток и колхозов. Эх, Россия, ты как баба гулящая: и детей жалко и накормить их нечем - все лучшее полюбовникам достается.
Горестно мне, сосед, от энтих мыслей. И ишшо горестней оттого, что молодежь видит энту безобразию и привыкает к ней с малолетства: и убивство, и воровство, и разврат - как будто так и надо. Молчит народ. Его довели до ручки, ему бы еще и дернули за энту ручку. Тебя заглонули и уже жуют, поджелудочным соком уже оплеснули, а ты все надеешься и веришь, что их вырвет..." (рассказ "Инстинктивные люди").
Рассказы Сергея Михайлина-Плавского - мощный приток в реку современной прозы России.
Я не буду более приводить подробных и ярких цитат из его рассказов. Читатель, войдя в прозу Михайлина-Плавского, сам отыщет особенно сочно написанные эпизоды. живо и точно изображающие баб и мужиков, сам оценит эту живую жизнь.
Кто немало пожил, кто знает, что к чему на белом свете, тот чурается литературной моды и не спешит к громкой славе. Он движется по-своему, сохраняя свою индивидуальность и независимость. Независимость и свобода дороже известности и наград. "Да щей горшок, да сам большой!" - давно уж Пушкиным сказано. Свободолюбие и свой взгляд на жизнь, желание быть правдивым и честным видны в каждом произведении Сегея Ивановича Михайлина-Плавского. Это в нем главное. (Первое и последнее, чего мы требуем от гения, - это любви к истине!" - не лишне вспомнить здесь И.В.Гете).
Сергей Иванович Михайлин-Плавский оставил нам несколько своих книг, но главная из них, конечно ,"Гармошка"-книга замечательная!

Ваграм КЕВОРКОВ

5 февраля 2012 года
Москва

С ПЕСНЕЙ

От Красноказарменной до Большой Андроньевской путь не близкий, и даже очень не близкий, если идти пешком, хотя можно было бы спокойно прокатиться на трамвае. Но вот иногда упрямо хочется идти поперёк, а не прямо. У меня есть своеобразный пунктик: там, где можно проехать, я вопреки этому правилу иду пешком. За это время я успеваю продумать все изгибы моего нового рассказа, а также прокрутить в уме все новые рассказы моих авторов из «Нашей улицы». В общем, иду в хорошем расположении духа. Тем более по таким вдохновляющим к творчеству маршрутам как 1-й Краснокурсантский и Танковый проезды. Склады, бетонные заборы с колючей проволокой, желтые мощные казармы петровских времён. Попадаются курсанты, прапорщики и офицеры, а также полицейские и омоновцы. На Волочаевской улице, сплошь состоящей из серых строений, даже если они другого цвета, слышу из открывшего на остановке двери 45-го трамвая, который обычно должен следовать до «Сокольнической заставы», грозный окрик вагоновожатой: «До Казармы, только до Казармы!». Под мостом железной дороги выхожу к бойницам древнего Андроньевского монастыря, который всю историю оборонялся от набегов врагов. Рогожская застава. Трамваи, автобусы, троллейбусы, давка машин, пробка. Отравлен воздух, всё в дыму, пахнет гарью. Темнеет. На ощупь перехожу в сторону огней «Сбербанка». Большая Андроньевская улица с уходящими вдаль трамвайными рельсами. Бетонный домина справа тянется на километр. Небоскреб в длину. У маленького отдельно стоящего магазинчика в свете фонаря лежит пьяный. Я не спеша прохожу мимо от Рогожской заставы до Крестьянской заставы с песней: «Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой…».

Юрий КУВАЛДИН

ПИСАТЕЛЬ КУВАЛДИН

Писатель Юрий Александрович Кувалдин родился 19 ноября 1946 года в Москве, на улице 25-го Октября (ныне и прежде - Никольской) в доме № 17 (бывшем "Славянском базаре"). Учился в школе, в которой в прежние времена помещалась Славяно-греко-латинская академия, где учились Ломоносов, Тредиаковский, Кантемир. Работал фрезеровщиком, шофером такси, ассистентом телеоператора, младшим научным сотрудником, корреспондентом газет и журналов. Окончил филологический факультет МГПИ им. В.И.Ленина. В начале 60-х годов Юрий Кувалдин вместе с Александром Чутко занимался в театральной студии при Московском Экспериментальном Театре, основанном Владимиром Высоцким и Геннадием Яловичем. После снятия Хрущева с окончанием оттепели театр прекратил свое существование. Проходил срочную службу в рядах Вооруженных сил СССР в течение трех лет (ВВС). Автор книг: “Улица Мандельштама”, повести (“Московский рабочий”, 1989), “Философия печали”, повести и рассказы (“Новелла”, 1990), “Избушка на елке”, роман и повести (“Советский писатель”, 1993), “Так говорил Заратустра”, роман (“Книжный сад”, 1994.), “Кувалдин-Критик”, выступления в периодике (“Книжный сад”, 2003), "Родина", повести и роман (“Книжный сад”, 2004), "Сирень", рассказы ("Книжный сад", 2009), "Ветер", повести и рассказы ("Книжный сад", 2009), "Жизнь в тексте", эссе ("Книжный сад", 2010), "Дневник: kuvaldinur.livejournal.com" ("Книжный сад", 2010), "Море искусства", рассказы ("Книжный сад", 2011), "Счастье", повести ("Книжный сад", 2011), "День писателя", повести ("Книжный сад", 2011), "Нахтигаль", рассказы, эссе ("Книжный сад", 2012). Печатался в журналах “Наша улица”, “Новая Россия”, “Время и мы”, “Стрелец”, “Грани”, “Юность”, “Знамя”, “Литературная учёба”, “Континент”, “Новый мир”, “Дружба народов” и др. Выступал со статьями, очерками, эссе, репортажами, интервью в газетех: “День литературы”, “Московский комсомолец”, “Вечерняя Москва”, “Ленинское знамя”, “Социалистическая индустрия”, “Литературная Россия”, “Невское время”, “Слово”, “Российские вести”, “Вечерний клуб”, “Литературная газета”, “Московские новости”, “Гудок”, “Сегодня”, “Книжное обозрение”, “Независимая газета”, “Ex Libris”, “Труд”, “Московская правда” и др. Основатель и главный редактор журнала современной русской литературы “Наша улица” (1999). Первый в СССР (1988) частный издатель. Основатель и директор Издательства “Книжный сад”. Им издано более 100 книг общим тиражом более 15 млн. экз. Среди них книги Евгения Бачурина, Фазиля Искандера, Евгения Блажеевского, Кирилла Ковальджи, Льва Копелева, Семена Липкина, А. и Б. Стругацких, Юрия Нагибина, Вл. Новикова, Льва Разгона, Ирины Роднянской, Александра Тимофеевского, Л.Лазарева, Льва Аннинского, Ст. Рассадина, Нины Красновой и др. Член Союза писателей и Союза журналистов Москвы.

В 2006 году в Издательстве «Книжный сад» вышло Собрание сочинений в 10 томах.

По каналу «Культура» 18 ноября 2011 года в связи с 65-летием, как и 21 ноября 2006 года в связи с 60-летием показан телевизионный фильм «Юрий Кувалдин. Жизнь в тексте» (режиссер Ваграм Кеворков, песня Алексея Воронина "В маленьком раю", посвященная Юрию Кувалдину).

СОМНЕНИЕ

Сам процесс сомнения нравится многим людям. Нравится ли им музыка? Смотря какая. А какая? Нет, он не может сразу на этот вопрос ответить. И Григ хорош, и Чайковский хорош, и даже Люлли. А зачем выбирать между Григом и Люлли? Нет, всё-таки нужно выбрать. Спросят, а кто вам больше нравится: Григ или Люлли? Вот и утонешь в сомнениях. Лучше вообще не отвечать. Но вот звучат скрипки. Он морщится от этого скрипа. По-русски и назвали этот инструмент так непочтительно - скрипка. Конечно, иногда скрипка звучит довольно-таки прилично, не раздражает. Но сама по себе скрипка, как ему кажется, придумана для того, чтобы нервировать. А вообще, иногда приятнее посидеть на диване в тишине. Подумать. Посомневаться. Сомневаться в тишине хорошо. Ничего определённого.

Юрий КУВАЛДИН