В АХМАТОВКЕ

Никита Заболоцкий представляет свою книгу об отце - поэте Николае Заболоцком У окна - Евгений Блажеевский, в полосатом свитере - Станислав Рассадин. Крайний - Юрий Кувалдин. Ахматовка, культурный центр на Ордынке, созданный Юрием Кувалдиным в 1996 году в квартире Ардовых, где останавливалась Анна Ахматова.

МАРГАРИТА ПРОШИНА "НЕЖНАЯ ЗЕЛЕНЬ"

НЕЖНАЯ ЗЕЛЕНЬ

С теневой стороны при ярком солнце деревья кажутся мне чёрными, как ночью. Освещение в течение дня незаметно меняется, с мастерством живописца преображая каждый лепесток, каждую травинку. Ближе к стволу ветви деревьев настолько тёмные, что выглядят синими. Весна меня застает врасплох. Я за зиму, в графике белого и черного, забываю о живописном разнообразии. Господи, сколько же у тебя красок?! Я никак не налюбуюсь! Упаду в траву, пропою стихи:

Только утро любви хорошо
Хороши только первые робкие речи
Трепет девственно чистой, стыдливой души,
Недомолвки и беглые встречи…
(Семён Надсон)

Пробивается новая жизнь. Каждая травинка имеет свой оттенок. Газон, покрытый ковром трав, постоянно меняет рисунок. Освещение. Тень. «Девочка с персиками». Оттенков красок великое множество. Особенно зелёного… Я давно заметила, что художники любят смешивать жёлтые краски с синими, что дает им прекрасную возможность извлекать чудесную гамму зеленых тонов. Желтые одуванчики с синим небом. В ясный день стволы деревьев мне иногда кажутся красноватыми. Разрезанный арбуз. Красное и зелёное. Есть зелень Левитана, зелень Коровина, зелень Борисова-Мусатова… Женственные лиственницы по весне одеваются очень светлыми иголочками, которые при прикосновении кажутся мягкими, как пёрышки желторотого птенчика.

Маргарита ПРОШИНА

Художник Александр Трифонов "Бильярд"

Художник Александр Трифонов "Бильярд"

Оксана Ткаченко "На камне портрет..."

Ткаченко Оксана Анатольевна
Дата рождения: 11.11.1988.
Образование: факультет журналистики Воронежского государственного университета (красный диплом).
О себе: " С 17 лет публикуюсь в СМИ. В качестве автора сказок выступала в газете «Новости Оскола» (рубрика «Детская»). В 2013 году вошла в лонг-лист конкурса «Навстречу… и три точки» (издательство «Книга по Требованию») за рассказы. Работаю внештатным журналистом и литературным критиком".

Оксана Ткаченко

НА КАМНЕ ПОРТРЕТ...

рассказ

I 

Встреча с судьбой

Дикая жара стояла в полдень, когда Матвей Моргун, уже переехав на постоянное жительство в один российский городок, выпиливал возле верстака подрамник для картины. Надо сказать о том, что переехал он жить к своей родной бабушке вместе с мамой и младшим братишкой. Отец отказался уезжать с насиженного места. Он часто говорил перед отъездом, что родину нельзя предавать и, что будет навещать их. Матвею - 23 года. Работы еще нет, но мечтательный художник не заглядывает в завтрашний день. Он живет сегодня, а сегодня ему хорошо, ведь на закате он будет писать местный храм, возвышавшийся над городом и славившийся чудесной колокольней, переливистый звон которой пел на всю округу. Зеленые с перламутровой капелькой глаза, над которыми резко выделялись идеально прочерченные черные брови, загорались непередаваемым радостным восторгом от того, что совсем скоро художник будет стоять за любимым детищем-мольбертом, созданным своими же руками, и писать, писать, писать… К дяде, гостившему в то время в бабушкином доме, пришел приятель. Он-то и разглядел в дальнем углу двора у верстака старательно работавшего юношу. Нюх на талант не обманул, и новый знакомый пригласил Матвея к себе в мастерскую. Для Матвея состоялась судьбоносная встреча. А знойный день по-прежнему томил людей.
Первой, кого увидел Матвей возле мастерской, была носившаяся с лаем парочка собак. Пересилив легкую дрожь, робость и еще что-то непонятное, какое-то странное страстное чувство, томившее его весь остаток вчерашнего дня, который подарил ему такого интересного и важного в его жизни знакомого, Матвей вошел в цех. В огромном сером цехе поражали пыльные полы. В центре с деловитым видом стоял его хозяин - Ольховский Борис Васильевич. Он ждал молодого художника.
- Я хочу бить портреты, - быстро проговорил Матвей.
- Молодец, правильно говоришь. Значит, знаешь, что портреты выбивают, - улыбнулся Борис Васильевич.
Ольховский повел художника по цеху и стал показывать работы. Сообщил о художнице, работающей в его мастерской, а затем они отправились к ней - знакомиться. В мастерской Матвея сразу привлекла фигура девушки, склонившейся над камнем и усиленно стучавшей по нему правой рукой. Борис Васильевич представил их друг другу, и обратился к Матвею: «Рейхан Салиева будет твоим наставником. И как твой учитель, помощник расскажет технологию исполнения рисунка на камне, какими пользоваться инструментами». Собираясь оставить их вдвоем, Ольховский добавил: «Матвей, понравится или не понравится, но в дальнейшем, в жизни тебе это может пригодиться». Что ни говори, а слова оказались пророческими.
Удивительно как складывает нашу жизнь судьба. Она точно знает, когда преподнести подарок, о котором человек мечтает, причем делает это мастерски. Будучи от природы художником, Матвей не раз задумывался о смысле жизни вообще и о смысле жизни в живописи. Ему безумно нравилось рисовать. Кстати, о создании картин. Примечательной особенностью Матвея было то, что рисовал он левой рукой, а писал исключительно правой. Интересное, искусное владение двумя руками зачастую не нравится школьным учителям. Матвею тоже пришлось столкнуться с учительницей, стремившейся любым способом переучить одаренного левшу, ссылаясь на необходимость рисовать правой. Дескать, умеешь же писать в тетрадях правой рукой, вот и рисуй ей! Но, что мог ответить мальчонка взрослой тете, как объяснить, что рисовать может лишь своей левой ручкой. Некоторые люди не любят детей, отличавшихся от других своими уникальными способностями. Впрочем, сейчас для Матвея это все в прошлом. Он писал картины левой рукой. Живопись манила и от нее не то, что нельзя уйти, да и просто не хотелось. Но в нашей жизни часто встречается союз «но». Художнику хотелось чего-то особенного. И однажды «особенное» ему довелось увидеть. 17-летним юношей гостил у тети Вали. На тот момент она только что овдовела. Муж ее был человеком высоких нравственных принципов, хотя и горячим по натуре. Давала о себе знать его национальность - армянин. После его смерти родные сестры приехали из Армении и привезли гранитную плитку, на которой был выбит портрет их любимого брата. Сразу после похорон ставить памятник нельзя, поэтому плита хранилась какое-то время у тети Вали во времянке. Этот каменный портрет увидел Матвей. Он настолько его заворожил, что художник впоследствии постоянно думал о нем. Выбитые частички гранита, крошечные зернистые на ощупь линии. Рассматривая их, юный художник размышлял: «Как же это создается?». Идея разгадать тайну портрета на камне завладела всем сердцем Матвея. 6 лет он хранил свою мечту, вынашивал ее любовно и бережно. 

II
Наставник

Рейхан или попросту Рая или Рей, как любила она представляться, оказалась девушкой скрытной, неразговорчивой, но талантливой как мастер своего дела. После ухода шефа Ольховского, она сказала Матвею: «Смотри, наблюдай, а мне нужно работать». Вот тебе и мастер-класс, и рассказ о «технологии исполнения рисунка на камне, какими пользоваться инструментами». Не сказав больше ни слова, Рая принялась за свою прерванную приходом начальника и новичка работу. Матвей стал рядом. Наблюдение иногда тоже приносит свои плоды. Ведь мы учимся, впитывая в себя то, что видим, а потом уже сами протягиваем руки и пытаемся повторить.
Рейхан Салиевой минуло 25 лет. Она была стройной девушкой с копной жгуче-черных волос. Карие с легким черным переливом глаза казались еще темнее, когда склонившись над портретируемым, их обладательница внимательно вглядывалась в мелкие зернинки камня.
Матвей ловил каждое движение художницы. Он внимательно следил за ходом построения портрета. Сначала появились легкие очертания облика. Затем постепенно стал прорисоваться взгляд, который впоследствии приобрел лицо человека. Рей оказала огромное влияние на Матвея. В первый же день знакомства Моргун узнал о ее становлении как гравера.
- Окончила художественное училище. Когда учеба подходила к концу, так сложилось, что одна мастерская набирала художников. И 18 лет от роду я попала в эту, как оказалось позднее, удивительную структуру. Научилась изготавливать портреты на памятниках. Хотя сама я не смогла овладеть всем этим неповторимым искусством, если бы ни Алан. Он - мой Учитель. Учитель с большой буквы и никак иначе. Он в буквальном смысле сделал из меня художника-гравера. Ведь в училище нас учили в основном живописной технике. Но с камнем работать мне понравилось. Алан заложил в меня те азы, без которых нельзя приступать к созданию каменного портрета. Поначалу я только наблюдала. Кстати, без наблюдения научиться выбивать портрет практически невозможно. Надо сначала увидеть и понять, что и зачем следует в порядке очереди. Это главное. Позднее и у меня работа пошла, даже закипела. Портрет за портретом. Так и опыт накапливается. А потом в моей жизни переворот произошел, когда к нам приехал Борис Васильевич Ольховский. Он увидел мои работы-портреты и пригласил в свою ритуальную мастерскую. Я оказалась на распутье, какое-то время работала, что называется на два фронта. Только благодаря тому, что вопрос с жильем решился у меня благополучно, я окончательно перебралась сюда. Поначалу работа на памятниках приносила копейки, поэтому пришлось дополнительно подрабатывать. Так, я оказалась в «Зеленстрое» ландшафтным дизайнером. А по вечерам стучу портреты. Ты, возможно, подумаешь, что нелегко переходить с одной темы на другую. Да есть такое. Но мне нравится.
Матвей запомнил всю их первую беседу. Долгое время ее переваривал. Это позволило ему настроиться на нужную ноту и приступить к работе. Он понял, что все сразу никому не дается. Только долгим и упорным трудом можно подойти к тому, чего желает твоя душа.
Рая закончила портрет. Матвею пора домой.

III
Наблюдай!

Первые три дня Матвей занимался только одним делом. Он наблюдал. Это занятие с каждым мгновением приоткрывало ему огороженное плотными иссиня-черными шторами окошко, в которое уже пробивались лучи жаркого солнца. Постигая тайну, испытываешь сладострастно-восторженное чувство от осознания скорого приближения к финалу, к окончательной разгадке. Ощущение Матвея было именно таковым. С наступлением утра, умывшись и наскоро перекусив, он мчался в мастерскую. Все мысли его поглощало одно - постижение тайны каменного портрета. Только в мастерской он чувствовал себя намного ближе к раскрытию загадки, нежели в доме бабушки, где мысленно он был все в той же мастерской.
Огромный цех, принадлежавший Ольховскому, имел множество переходов и перегородок. Попадая сюда, человек оказывается окруженным памятниками, подписанными и безымянными. Повсюду со всех сторон на него глядят лица, ушедшие из жизни. Но они живые, поскольку жива память о них. Ритуальное царство довольно мрачное место. Над ним витают души умерших. Их тени еле заметно, но отражаются на каменных плитах. Заказывая памятник своему покойному родственнику, человек спешит как можно скорее покинуть так называемое «царство мертвых».
Мастерская, где работали художники-граверы, размещалась на первом этаже. Темная пещера освещалась лишь дневными лампами. И в этой каморке без окон предстояло работать Матвею. Серые стены, гармонично сочетавшиеся с бетонным полом, удачно смотрелись с темой, господствующей здесь. А тема была одна - смерть. Чувства неуютности, одиночества, печали, невыразимой тоски наваливаются разом на человека, пришедшего сюда волею судьбы. Но только не на художника. Здесь он испытывает желание работать, а все остальное, какие-то земные чувства в этот момент его не касаются. Создавая портрет, он не видит страшных убогих стен, его не смущает окружающая серая обстановка. Он далек от всего этого. Для художника нет никакого начальства на земле. Он подчиняется небу, которое в момент создания портрета благоволит ему, а значит, поднимает его высоко над землей, заставляя парить. Художник кружит, кружит, кружит. Вот появились глаза, нос, губы. Портрет подходит к логическому завершению. Полет окончен.

IV
Инструментарий гравера

Второй день Матвей стоял возле Раи. Она выбивала пожилую женщину. Морщинистое лицо сурово глядело из-под нависших густых бровей. Да, работа предстояла нелегкая. Каждая морщинка - дополнительно затраченное время. Моргун с каждой секундой все более присматривался к правой рабочей руке своей наставницы. Она - правша. «А мне придется становиться к памятнику с другой стороны. Выбивать-то я буду левой рукой», - размышлял про себя Матвей. В этот день для художника состоялось знакомство с инструментами, которыми работает портретист. Его интересовала любая деталь. «А из чего сделаны эти инструменты?», «Чем они отличаются?», «Что лучше использовать: пучок или машинку?» - Матвей засыпал Раю вопросами. Любопытство сыграло свою роль. Он узнал массу интересного, важного об инструментарии гравера.
Итак, пучок - это собранное в одну кучку, в один пучок определенное количество специальных спиц с победитовыми наконечниками или так называемой победитовой напайкой. Бывают и полностью победитовые спицы, преимущественно они серого или черного цвета. В единый пучок они связываются путем резиновой стяжки. Количество спиц в пучках имеет немаловажное значение для мастера. От них зависит работа в определенных участках портрета. Если выбивается довольно обширное пространство, то используются пучки крупнее, в которых 80 или 100 спиц. Если же, например, нужно сделать блик на лбу портретируемого, то в ход идет пучок с 60 спицами. Также для удобства в процессе работы задействуются спицы разного диаметра. В основном от 0,5-0,8 до 2-3 мм и более. Нельзя не сказать о том, что время от времени пучки нужно затачивать на специальном инструменте. После того, как пучком изготовлено 10-20 портретов, зернистость на камне, которая должна быть очень мелкой, становится крупной. Это свидетельствует о затуплении пучка. В этом случае пучок распускается, и каждая спица подвергается обработке. По форме спицы становятся похожими на подточенные карандаши. Процесс затачивания занимает в среднем полчаса. Художник-гравер лично занимается этой процедурой. Затем все спицы, смотря, сколько их, было в пучке: 60, 80 или 100, собираются вновь в единый пучок.
Не обойтись при создании портрета на камне и без гравировальной машинки, которая тоже имеет разную конфигурацию. В машинке для гравировки заложен принцип вибрации. Посредством виброудара иглой удается точно провести нужный штрих, например, в области глаз. Кстати, у иглы наконечник зачастую победитовый, но встречаются иглы, в которых наконечник содержит и алмазный сплав. По звучанию гравировальная машинка напоминает бормашину, которой пользуются стоматологи.
Когда Салиева включила машинку, работающую от тока, Моргун вздрогнул. Ему отчетливо вспомнилось, как в детстве он боялся лечить зубы, стоило ужасной стоматологической машине зажужжать.
- Что, похоже, как, будто кому-то сейчас будут лечить зубы? Мне тоже так показалось, когда я впервые услышала этот инструмент, - сказала Рей после того, как закончила обрабатывать участок возле носа.
- Между прочим, гравер тоже работает бормашиной. Принцип гравировальной и зубной машинки схож. Так что, привыкай, - добавила наставница.
Было около пяти вечера. Многие уже начали расходиться по домам. Работа художника не подчиняется стандартному графику, бытующему в других профессиях. Свободный художник выполнил дело и гуляет теперь смело.

V
«Как же это создается?»

Третий наблюдательный день начался как обычно: Матвей занял свое место у стола, за которым трудилась Рейхан Салиева. Сегодня художник знал по порядку все движения своей наставницы, поскольку предыдущие два дня дали свои результаты. Он прояснил для себя все элементы становления портрета на камне. И теперь смотрел, предваряя увиденное мысленной цепью: «Так, сейчас она (Рая) возьмет копирку и будет переводить…».
Тому, кто не является художником или вообще не имеет никакого отношения к творческой работе, сложно понять, как можно нарисовать картину, а тем более произвести ее на таком твердом материале как камень. Объяснить этот механизм необходимо, и в первую очередь для того, чтобы начинающие художники-граверы не отчаивались, если что-то у них не получается создать сразу. Творчество - всегда кропотливая работа. Его сложность зависит от определенных ключей и паролей. Без них в сфере искусства не обойтись. И порой невыносимо трудно подобрать нужные ключи и пароли.
Тайна сотворения портрета на камне открылась Матвею после того, как он дал себе клятву узнать ее и бороться за нее до последнего. Одной борьбы недостаточно. Важно следовать за ней, подчиняться ей беспрекословно и делать то, что должен делать любой художник, пожелавший, во что бы то ни стало, добавить к своему гордому званию «художник» еще одно слово через дефис. Это слово, как вы уже догадались, «гравер». Художник-гравер. Как же художник-гравер создает портрет на камне?
Когда заказ на изготовление портрета сделан и родственник оставил фотографию покойного, которую требуется воспроизвести на камне, наступает работа для художника-гравера. Первое, что он делает - это увеличивает данную фотографию до нужного размера в соотношении размера стелы плиты, на которую и будет наноситься. На камень кладется канцелярская копирка, а сверху нее бумага с увеличенным изображением. В руке мастера оказывается непишущий стержень, при помощи которого он переводит пропорции лица и все прочие детали. Кстати, непишущий стержень нужен для того, чтобы линии не прорисовывались. Далее в ход идет мел. Им художник легким движением отбивает контурные очертания. Ведь мел позволяет отразить на полировке линии. При перенесении портрета с фотографии на памятник граверу нужно быть очень внимательным. Один лишний штрих и лицо не соответствует фотографическому изображению, которое родственники желают видеть на могиле покойного. Здесь предельная внимательность, точность, четкость и художественный взгляд стоят на первом месте.
Наступает еще более ответственная часть труда художника - сам процесс выбивания портрета. В друзьях у гравера на данном этапе ходят пучки и машинки для гравирования.
Возможно, новичок в этом деле задаст вопросы: «А с чего начинает художник? С какого места на портрете?». Постепенно Матвей пришел к выводу, что начинать следует со светлых участков. Под «светлыми участками» здесь подразумеваются наоборот самые темные уголки лица, то есть те, которые требуется пробить таким образом, чтобы они стали светлыми. В основном речь идет о выпуклых частях лица. Например, сделать блики на лбу, на носу, а также осветлить щеки, подбородок. Метод дедукции активно используется мастерами. Сначала гравер работает над общим положением портрета, а затем уделяет внимание деталям.
Всевидящее око художника не пропускает ничего: ни малейшего оттенка, ни реснички, ни морщинки. Неудивительно, что на создание одного стандартного портрета, то есть лица с небольшим захватом груди человека, уходит от 5 часов работы до трех и более суток.
В этот третий день посещения ритуального царства, которым заведует Ольховский, Матвей прошел наблюдательный путь от самого начального этапа до последнего кусочка камня, выбитого его наставником.

VI
Первые гравировальные произведения

«Наконец-то мне разрешили попробовать! Ура!», - мысленно Матвей парил в голубых пушистых облаках от восторга, охватившего его с головы до ног. В первый раз художник будет выбивать, но не портрет. Для портрета нужно еще немного дорасти.
- Ну что, Матвей, нужно приступать. Попробуй выбить что-нибудь на плите. Только что-нибудь такое, что нам действительно пригодится потом, - обратился к художнику Борис Васильевич.
- Давайте, я для начала попробую выбить березку, - предложил Матвей.
Матвею Моргун выделили рабочий уголок, положили гранитную плитку. Страшно. Радость от доверия к нему, что можно самому дотронуться до камня и создать свое творение, сменилась трепетом перед предстоящей работой. Художник стал испытывать непередаваемый страх. На него навалилась странная неуверенность. «Не отчаиваться и не сдаваться», - таков девиз Матвея. Он взял себя в руки и стал выводить карандашом на бумаге изящную одинокую березу. Затем перевел ее через копирку на камень и приступил к выбиванию. С непривычки от вибрирующей гравировальной машинки рука быстро устала. Минут 5-10 начинающий гравер жужжал, а затем отключил ее. Кстати, машинке тоже нужен отдых. Так что Матвей действовал правильно. Отдохнув, левая рука снова смогла сосредоточиться на березе.
К вечеру деревце было готово. Пришел Ольховский и еще парочка любопытных рабочих из цеха. Одобрили.
- Да, надо дальше работать, - отметил шеф.
Все пришедшие уже знали о том, что Матвей - левша. Некоторые видели его в процессе работы. Удивление сверкало у всех в глазах.
- Завтра будешь трудиться над цветами, - сказал на прощание новому граверу Борис Васильевич.
Состояние головокружительной отрады знакомо всякому, кто впервые выполнил с честью порученное ему задание. Сердце Матвея колотилось сильно-сильно, что казалось, сейчас оно выскочит из груди и отправится гулять по уютно-просторным улочкам славного маленького городка. Душа пела нежные песни, посвящая их любимой природе. Жаркий вечер вздыхал и желал освежиться. Но лето не хотело дождей. Оно надеялось на любовь. Важно, чтобы люди запомнили его таким, полюбили восхитительную знойность, которую дарит только оно - благодарное время года.
Белоснежные каллы Матвей нарисовал быстро. Он прекрасно знал, как выглядели эти цветы. Получился довольно милый букетик. Работал усердно, с поистине охваченным творческим волнением. В мастерскую то и дело заглядывал Ольховский. Следил, подсказывал. Его ценные замечания помогали формироваться граверу. Со стороны всегда лучше видно, что не так. Матвей не обижался, внимание Бориса Васильевича ему было необходимо. Ведь он помогал ему освоиться в новой сфере. Из живописца превратится в каменного мастера. Ольховский не критиковал, а советовал. Это большая разница. Если бы все начальники умели себя контролировать, с терпением относиться к своим подчиненным, то возможно не было бы в стране столько нервных, неустроенных людей.
Борису Васильевичу Ольховскому недавно исполнилось 60. Седовласая голова его была полна разными идеями. Успешный бизнесмен известен своим добродушным, справедливым характером. Его искрящиеся морской голубизной глаза казались немного грустными. И даже, когда улыбался, очи этого на вид властного человека наполнялись странной тоской. Ольховский обладал внушающей уважение красотой. Высокий, широкоплечий, войдя в мастерскую, он сразу же становился объектом всеобщего внимания. Было ясно, что пришел хозяин. Где бы он ни появлялся, всюду следовал за ним шлейф величия и ритуальной тайны.
В этот день Матвей справился с цветами в течение первой половины дня. Но домой не пошел. Занял наблюдательный пост у Раи. Очень скоро ему самому предстояло приступить к портретам. Глядя на все ее движения, начинающий гравер подпитывался информацией: где и как стучать, как совершать переходы. Тонкости здесь важны, как ни в какой другой работе. Меняя пучок на машинку, наставница успевала дать несколько дельных советов своему ученику. За эти дни она начала привыкать к нему, поэтому стала более общительной. Скрывать процесс изготовления портрета не имело смысла, ведь очень скоро их отношения превратятся из наставнически-ученических в партнерские. 

VII
Портреты встречаются разные

Настало время для портрета. Матвей выбил первый в своей жизни портрет на камне. Это было лицо старенькой бабушки. Без волнения не обошлось, ведь нужно сделать портрет, не совершив ни одной ошибки. Механизм становления портрета на камне уже известен. Матвей повторял заученные действия, в которые, конечно, добавлял кусочек души. После первого портрета и всеобщего одобрения, где важным являлось мнение Ольховского, все закружилось словно белой вьюгой. За летом пришла осень, а за осенью - зима. Закружилось-завертелось. Работа пошла с неимоверной скоростью.
- Матвей, тебе заказали выбить двойной портрет, - сообщила приемщица заказов Екатерина.
- То есть я должен на одном камне сделать два лица, два портрета? - уточнил художник-гравер.
- Да, внучки заказали памятник своим бабушке и дедушке. Пожелали изобразить супружескую чету вместе, - сказала Екатерина.
Моргун слышал от Рей, что бывают разные заказы, но так как со всем этим сталкивался впервые, ему все было в диковинку. Художник учился в процессе работы различным искусностям, царящим в ритуальной среде.
Первый двойной портрет готов. Дальше последовали памятники еще необычней. Человек в полный рост с баяном, портрет умершему младенцу с изображением ангела, мужской портрет с автомобилем - покойный был водителем, портрет на фоне пейзажа… Самым поразительным для Матвея стало изготовление портретов живым людям.
Время от времени ритуальное царство посещают представители пожилого поколения, которые заказывают портретные памятники сами себе. Так, на всякий случай. Наверное, это самое страшное, когда в доме хранится твоя собственная надгробная плита, на которой правда пока не выбита лишь дата смерти, а в остальном - все как надо. Зачастую при жизни заказывают люди одинокие, был такой старик. В другом случае приходила бабуля преклонных лет и сделала заказ памятника самой себе, сказав: «Дети у меня живут далеко, на севере. Я, чтоб их не беспокоить, приготовлю заранее».
Людям других профессий становится сразу не по себе, слушая поистине странные истории. Живой человек заказывает при жизни надгробие, лично советуется с гравером по поводу своей фотографии, которая будет изображена на памятнике… Нет, это просто сумасшедшие. Увы, наша суровая реальность приводит к этому вполне здоровых людей, у которых с головой все в порядке. В жизни всегда происходит так, что скорбь и радость, слезы и смех идут рядом. Пожалуй, жизнь и смерть можно назвать сестрами. Только первая помогает человеку идти в этом мире, а последняя способствует переходу в том свете.
С портретом та же история. Живописная работа после смерти человека, изображенного на этой картине, становится пугающей, обладающей мистическими свойствами. Кстати, при жизни это тоже возможно. Но портрет на камне нельзя сравнить с холстом. Ведь портрет на камне будет стоять лишь на последнем пристанище человека - на его могиле. Получается, что портрет на камне, то есть портрет после смерти - это своеобразный символ жизни, жизни после смерти. Потому, как человек не умирает, то есть физически он умирает, но раз жива память о нем, раз его улыбка на каменном портрете так же сияет, как это было при жизни, то и покойный никуда от нас не ушел. Он здесь и портрет на камне тому доказательство. Именно портрет оживляет скорбное место, каковым является кладбище. Посещая последнее жилище умершего, близких встречает приветливая улыбка или же серьезное, нахмуренное лицо родного им человека. Только портрет, изображение дорогого человека в какой-то мере помогает почувствовать нам, что тот, который теперь там, на небесах, где-то рядом, и он видит всех тех, кто приходит к его могиле.

VIII
Второй этаж и любовь

Спустя пять лет мастерская, в которой все эти годы активно трудился Матвей Моргун, подверглась реорганизации. Наконец-то, больше не придется работать в пещере без окон. Теперь в серой каморке сидит приемщица заказов. Граверы перебрались на второй этаж, в просторную и светлую комнату, в которой имеются окна. Чудесно, здесь есть, где развернутся! Матвей и Рая, каждый за своим столом со своей каменной работой, удачно расположились в новом цехе, где сердца радуют белые стены.
Любовь нагрянула внезапно. Обычно с художниками это редко бывает. Для них возлюбленной навсегда остается Муза. Иногда бывает, что реальная женщина переходит в эту космическую оболочку и становится Музой. Когда они, земная и небесная, соединяются, происходит настоящее чудо - художник может творить и ему не мешает присутствие реального человека - его любимой. А ведь по натуре любой творец - одиночка. Матвей встречался с девушками. Но все, не с теми. И вот в мастерскую, теперь уже на втором этаже, вошла Она - почти Муза - неземное создание с голубыми глазами на еще по-детски наивном лице, которое обрамляли светлые кудряшки.
- Матвей, Рей, знакомьтесь, моя дочь Эвелина, приехала из Астрахани, - сказал каменорез Дмитрий. Улыбнувшись, 18-летняя девушка проговорила: «Здрасьте». Отец Эвелины, Дмитрий Чернышев работал каменорезом в ритуальном цехе Ольховского 13 лет. С матерью Эвелины Дмитрий расстался, когда малышке был годик. Теперь взрослую дочку забрал жить к себе, в свою новую семью.
Как только Матвей пришел трудиться гравером в мастерскую по приглашению шефа, он довольно легко и быстро сдружился со всем коллективом. Однажды, когда Матвей отработал всего несколько месяцев, к нему обратился каменорез Чернышев, который попросил художника нарисовать портрет его дочери Эвелинки. Моргун с радостью согласился. Живопись он не оставлял.
В тот момент, когда вошла Эвелина, Матвей, конечно, не узнал в этой барышне, ту шестилетнюю девчушку, которую он рисовал по фотографии. Но знакомство состоялось, и история портрета девочки вскоре раскрылась. С этого памятного дня Эвелинка часто прибегала на работу к отцу. Если честно, то вовсе не к папе приходила девушка. Она каждый раз обязательно заглядывала на второй этаж, в то время как Дмитрий Чернышев работал в цехе внизу. Эвелинка хотела лишний разочек посмотреть на Матвея, на художника, в которого влюбилась с первого взгляда, и который, казалось, этого взгляда вовсе не заметил. Только Эвелинка была не права. Матвей Моргун эти внимательные, соединяющие в себе небо и море, глаза, запомнил на всю жизнь. В первую минуту художнику почудилось, что у девушки небесные глаза, так они переливались нежной голубизной в этом первом взгляде. Позже приглядевшись, он увидел, что Эвелинкины глаза иногда приобретали зеленоватый оттенок. Случилось так, что небесно-морские глаза разбили художественное сердце.
«Слушайте, а как они внешне все-таки похожи», - говорили окружающие. И, действительно, если присмотреться, то можно было обнаружить невероятное сходство. Глаза Матвея, зеленые с перламутровой капелькой, идеально сочетались с меняющимся цветом Эвелинкиных очей. Но не только внешность обеспечивала им такую схожесть, что незнакомые люди принимали их за брата и сестру. Было еще и внутренне родство. Так, Матвей и Эвелинка родились в декабре. В них жили упорство и настойчивость. Не слушая других, оба стояли на своем, даже если были не правы.
Любовь пришла к граверу. Любовь, о которой он вовсе не думал. И правильно, о ней не надо думать, ее не надо ждать. Настоящее величественное чувство само прекрасно знает, когда необходимо придти. Просто, не торопите события.

IX
Смерть пришла неожиданно

Горе, как и любовь, впрыгивает в нашу жизнь внезапно. Никто не ждал несчастья. Оно обрушилось на семью Моргун одной холодной мартовской ночью. Жуткая весть о смерти отца пробралась под кожу и стала морозить все тело Матвея. Рядом разбуженные столь поздним трагическим звонком рыдали мать и братик. У художника началась дикая истерика. Всхлипывая от удара судьбы, он думал: «Как это могло случиться? Почему сейчас? За что?». Последние полгода забрали дядю, бабушку, а теперь и отца. Невыносимо! Слезы текли не переставая. Собрались в дорогу быстро. Надо ехать. Ехать на похороны.
Печальных историй Матвею с излишком хватало на работе. Выбивая портреты на камне, портреты умерших, гравер научился не воспринимать тяжелую информацию слишком близко, а работать, создавать и парить в данный миг над землей. Только когда беда касается тебя лично, понимаешь, что не можешь устоять на ногах. Еще минута, и повалишься на землю. Хочется закрыть глаза, руками плотно зажать уши, чтобы не видеть и не слышать ничего. Как в бреду три одиноких сердца Моргун смотрели на гроб. Вроде бы и осознавали они, что случилось самое страшное и непоправимое, но иногда накатывала волна истеричного безумия, когда раздавались ужасающие крики о том, что это неправда, что это никак, ну просто никак не могло произойти.
А потом все закончилось. Звук заколачиваемого гроба еще долго стучал в ушах. В глазах то и дело возникало иссиня-бледное папино лицо. Земля осторожно сыпалась вперемежку с весенним дождем и снегом на последний подземный дом.
Возвращение в действительность было ужасным для художника. Матвею представлялось чем-то нереальным появление в мастерской ритуальных услуг. Как он будет работать после того, что произошло? Невозможно понять это человеку, не испытавшему жгучую боль в сердце и пустоту души, когда уходит дорогой и любимый. Одно дело слышать чужие истории, но слишком глубоко в них не проникать. И совсем другое - работать над трагическими судьбами, когда у самого откололся значительный кусочек сердца. Разбитая душа не может парить высоко над землей. Она имеет силу не только в момент пришествия Музы, но и когда личностное состояние художника спокойно, не потревожено ничем. Конечно, возможно еще приведение творческого человека в порядок в течение определенного и зачастую длительного времени, поскольку горькие слезы то и дело застилают его глаза. Проснешься ночью или утром, и вот опять нахлынет тот серый мартовский день, моросящий колким холодным дождем, мелким, чтобы каждая его острая иголочка проткнула человека тяжелой болью утраты. Природа знала, что чувствует художник и стремилась отозваться соответствующей погодой. Интересно, сумеет ли ранимый, впечатлительный человек, ведь все творцы таковы, хотя и кажутся нам, обладающими стальными характерами, сумеет ли вернуться в мир, в котором возможно пребывание лишь в состоянии одновременного покоя и полета? Маловероятно, но не исключено.
Ранним утром отправился Матвей Моргун на работу. Не думал он, что его семилетнее каменное творчество обернется личной скорбью. Подойдя близко к воротам ритуального цеха, гравер остановился. Слезы навернулись на глаза и…

Губкин, Белгородской области

"Наша улица” №162 (5) май 2013

Юрий Кувалдин "Сто метров красного сатина и стихи Вознесенского"

Юрий Кувалдин

СТО МЕТРОВ КРАСНОГО САТИНА И СТИХИ ВОЗНЕСЕНСКОГО

рассказ

Стояли покосившиеся зеленые ворота, а справа и слева метров на пять тянулся символический забор. Мол, тут что-то есть, а что - неизвестно. Секрет, одним словом. Потому что за воротами было голое поле с некоторыми строениями, похожими на брошенные коровники, с небольшой даже маскировкой, наподобие ржавого комбайна в кювете.
В подземелье же шла размеренная служба.
Чтобы в свободное от несения этой секретной службы время солдаты не занимались чем не следует, в части особое внимание уделяли культурно-воспитательной работе с личным составом.
- Вот что, Бухванов, - начал подполковник Пращук...
- Да я, товарищ подполковник, не Бухванов, а Буфанов…
- Ничего-ничего, Бухванов. Я сейчас не о твоей фамилии. Я о предстоящем Дне Победы, - Пращук достал военных лет портсигар. Закурил "Беломор". - Ты ведь, Бухванов, у нас один с Москвы-то. А к нам из округа комиссия едет. Так что давай, чего ты там знаешь, выступать надо в клубе.
Буфанов, конопатый и рыжеволосый, из Черёмушек, почесал в задумчивости стриженый затылок.
- Да знаю кое-чего, - ответил он замполиту.
- Чего, к примеру?
- Стихи Андрея Вознесенского. Мы им очень во дворе интересовались. По киоскам союзпечати бегали, журнал "Юность" спрашивали. Там печатался он, но редко.
- А ну-ка, давай что-нибудь мне продекларируй…
- Декламируй, - поправил политрука Буфанов, согнал складки гимнастерки под широким ремнем назад, и с каким-то подвыванием стал голосить:

Аве, Оза. Ночь или жилье,
псы ли воют, слизывая слезы,
слушаю дыхание Твое.
Аве, Оза...

Оробело, как вступают в озеро,
разве знал я, циник и паяц,
что любовь - великая боязнь?
Аве, Оза...
Страшно - как сейчас тебе одной?
Но страшнее - если кто-то возле.
Черт тебя сподобил красотой!
Аве, Оза!

Вы, микробы, люди, паровозы,
умоляю - бережнее с нею.
Дай тебе не ведать потрясений.
Аве, Оза...

- Что это ещё за Оза? - поинтересовался Пращук, шире расставляя колени в галифе, чтобы было удобнее сидеть на табурете.
- Ну, любимая Вознесенского…
- Нет, - сразу сказал политрук. - Это не пойдет. Ты, Бухванов, пойми - День Победы! Какая тут любовь?! Надо что-то военно-патриотическое.
Буфанов задумался.Походил по Ленинской комнате туда-сюда.
- А, вот, вспомнил:

Лейтенант Неизвестный Эрнст.
На тысячи верст кругом
равнину утюжит смерть
огненным утюгом.

В атаку взвод не поднять,
Но родина в радиосеть:
"В атаку - зовет - твою мать!"
И Эрнст отвечает: "Есть".

Но взводик твой землю ест.
Он доблестно недвижим.
Лейтенант Неизвестный Эрнст
идет наступать один!..

- Ладно, погоди, - остановил замполит Буфалова. - Это подходяще, - как-то без особого энтузиазма сказал Пращук. - Только зачем же про немца-то?
- Да он не немец, он скульптор наш.
- Тогда давай… Только вот что. Не тебе же одному выступать-то. А у меня одни деревенские. Ни черта стихов не знают, и даже не поют…
- Деревенские и не поют? Не может быть!
- Может, проверял. Ни у кого слуха нет. Ладно, - сказал Пращук, - давай прервемся маленько. Я принес тут немного с санчасти.
Это уже было не в первый раз. Пращук любил выпить с москвичом. Тише воды, ниже травы. С офицерским составом Пращук принципиально не выпивал, потому что должен был и их культурно воспитывать. Выпили четвертинку спирта на лимонных корках, заели соленым огурцом.
И тут голова у Пращука просветлела:
- А сделаем так. Ты выйдешь со стихами, а роту мы в красные рубахи оденем, и красные флаги в руки им дадим. Ты будешь читать этого, как его…
- Вознесенского…
- Во, Возвышенского, а бойцы в красных рубахах с флагами по сцене будут кружить, как в ансамбле Александрова!
Надо сказать, клуб в части был знатный, вроде зала Чайковского. Только под землёй.
Никаких красных рубах в части и в помине не оказалось. Но фантазию свою подполковник Пращук все равно решил осуществить. Такой он был человек. Прямой. Волевой. Чего решит - выполнит. В общем, советский офицер. Выписали Буфалову в финчасти под отчет триста рублей. Дали шофера на тентованном брезентом газике, и рванули они за двадцать вёрст в районный городок, где находился их окружной военторг. Отмотала им продавщица сто метров красного сатина ровно на 90 рублей.
- Чё делать-то? - изумился шофер.
- В каком смысле?
- Ты что, Буфалов, того-этого, - покрутил шофер пальцем у виска, - деньги назад в финчасть повезёшь, что ли?
Буфалов не просто покраснел, но даже вспотел от этой мысли.
- Попроси её чек нам на все триста рублей набабахать.
Хоть и смущаясь, он стал просить.
- Да как же я могу такое себе позволить? - не на шутку рассердилась продавщица.
- А мы вам дадим пятьдесят рублей на конфеты! - не растерялся шофер.
Продавщица задумалась, но не очень глубоко. Взяла и написала чек на триста рублей.
Буфалов ей - пятьдесят рублей одной бумажкой. И довольные, с улыбкой, со свертками красного сатина, пошли прямо напротив, в гастроном.
Очнулись они на третьи сутки у какой-то сгорбленной старушки в сенях.
Отрезали ей ножницами три метра сатина - на сарафан. Искупались в каком-то тинистом пруду с утками и гусями. Покурили. И поехали.
Ну, известное дело, как только показали свои носы на КПП, так сразу Буфалова с шофером прямой дорогой припроводили на гауптвахту. Пращук, как узнал об этом, побежал к генералу. Мол, так и так, День Победы горит, а они моих ребят на губу!
Генерал снял трубку телефона и в двух-трех очень понятных словах объяснился с дежурным капитаном по поводу арестованных.
Начался праздник. Из округа приехали три генерала и два полковника. Клуб набили своими до отказа. Даже дышать было трудно. Включили дополнительную вентиляцию. Клуб-то ведь под землей. Майской черёмухой потянуло в зале.
Подсвеченный рампой тяжелый занавес, как в Театре Армии, разъехался по сторонам
В глубине сцены показался Пращук с золотыми погонами. Пока он шел, некоторые солдаты успели съесть по мороженому. Расстояние от задника до авансцены было знатное. Пращук сказал то, что надо по этому поводу сказать, мол, поздравляем, желаем, и грамоту центрального командования зачитал. Только уж потом, устав говорить, объявил концерт.
Сначала выбежала на сцену рота, человек в пятьдесят, обмотанных красным сатином. Кто ж им сошьет в части столько рубах? Но все равно было красиво. Празднично как-то зарябило у зрителей в глазах. И как-то торжественно всё это дело пошло, потому что у каждого был флаг. Лопат в части было предостаточно. Сорвали с нужного количества черенков заступы, и нацепили красный сатин, метром в длину.
Потом вышел в парадном мундире, застегнутым под горло, в фуражке, в сапогах, как положено по Уставу, Буфалов. Обмотанные сатином с флагами закружились вокруг него хороводом, но когда Буфалов энергично поднял руку, бойцы расступились, Буфалов сделал неспешный шаг вперед, и густым голосом Шаляпина, чуть напевая, начал:

Андрей Вознесенский

Лейтенант Неизвестный Эрнст…

Дойдя до слов "равнину утюжит смерть", замолк. Все думали, что так надо. Артист. Умеет держать паузу, чтобы зал затрепетал от предчувствия чего-то очень нужного для каждого сердца и ума. Но после этой очень значительной паузы Буфалов стихотворения Вознесенского не продолжил. Забыл текст. Ну вот бывает же так! Знал назубок. А тут, когда надо... От неопытности. Пращук за кулисами в ужасе схватился за голову и заскрипел так сильно зубами, что показалось, это дверь в гримерки за его спиной сама собой открывается. Надо было что-то делать. Но что?
Тут, однако, Буфалов, сообразительный парень из Черёмушек, не сплоховал, нашел - что надо.
Он вышел строевым шагом почти на авансцену, выставил ногу вперед, поднял руку и чтецким голосом бросил в зал:
- Это немцы утюжили нашу многострадальную землю. Но их ждала могила!
В зале раздались довольно активные аплодисменты.
- Да, дорогие товарищи, врага ждала могила!
Он сделал паузу.
Затем неожиданно весь как-то завихлялся и в джазовой манере запел, как пел, помнится, с ребятами под гитару:

На могиле старый череп чинно гнил.
Клюкву красную с болота он любил.
Говорил он клюкве нежные слова:
- Приходи в могилу, клюква, будь моя!.. 

И дальше, в ритме буги-вуги, голосом Элвиса Пресли завизжал:

А приходи в могилу,
Мыло-мыло-мыло-мыло,
Погнием вдвоем,
А для тебя, друг милый,
И с тобой, друг милый,
Песенку споем.

Отвечала клюква черепу вот так:
- Старый череп, ты давно уж не чувак.
Чем с тобой в могиле вместе чинно гнить.
Лучше с чуваками в баре водку пить!

А не пойду в могилу,
Мыло-мыло-мыло-мыло,
Догнивай один.
Лишь только саксофон,
Любимый саксофон,
Влечет меня один. 

Похиляла клюква в свой чувацкий клуб,
Буги-вуги там танцуют, виски пьют.
Там в угаре пьяном клюква отдалась,
Вдруг из подземелья слышит грозный бас: 

- А приходи в могилу,
Мыло-мыло-мыло-мыло,
Погнием вдвоем,
А для тебя, друг милый,
И с тобой, друг милый,
Песенку споем. 

Она пришла в могилу,
Мыло-мыло-мыло-мыло,
Череп сгнил давно.
И клюква зазлилася
Горькою слезой,
Залив могилы дно.

Зал взревел от восторга.
А некоторые кричали:
- Вот это да, вот это Вознесенский, во даёт!

"Наша улица” №162 (5) май 2013

"ЭОЛОВА АРФА" (ВЫПУСК 6) НИНЫ КРАСНОВОЙ О ВОЗНЕСЕНСКОМ

ББК 84 Р7

Э 69

Главный редактор Нина Краснова

Автор-составитель Нина Краснова

На 1-й странице обложки - Андрей Вознесенский,

на 4-й странице обложки: Андрей Вознесенский и Нина Краснова.

Эолова арфа

    Эолова арфа: Литературный альманах Выпуск 6 / анДРЕеВО ДРЕВО: книга друзей, почитателей Андрея Вознесенского к его 80-летию. Аннотация и предисловие Нины Красновой. Главный редактор Нина Краснова. Автор-составитель Нина Краснова- М., 2013. - 336 с.

Андрей Вознесенский - всемирно знаменитый поэт-шестидесятник, Поэтарх Всея Руси, лидер русского авангарда, кумир миллионов. В 1996 году газета "Нувель Обсерватер" назвала его "самым великим поэтом современности". Он появился на свет 12 мая 1933 года, прошёл через все испытания, через которые прошла наша страна, перешагнул из ХХ века в ХХI и закончил свой земной путь 1 июня 2010 года. Но никуда не ушёл от нас, а превратился "в текст"  и продолжает жить в своих стихах и песнях и в наших душах.

И одно из свидетельств этого - вот эта коллективная книга о нём. В книгу включены материалы (воспоминания, статьи, монографии, стихи, эссе, мемуары, выступления) его друзей, почитателей, среди которых в разной степени известные деятели литературы и искусства Борис Мессерер, Олег Табаков, Юрий Любимов, Марк Захаров, Марк Розовский, Марлен Хуциев, Владимир Познер, Леонид Рошаль, Михаил Сеславинский, Александр Авдеев, Ирина Антонова, Игорь Обросов, Валерий Золотухин, Вениамин Смехов, Анатолий Гладилин, Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, Андрей Дементьев, Евгений Рейн, Юрий Кувалдин, Кирилл Ковальджи, Евгений Сидоров, Константин Кедров, Юрий Кублановский, Александр Кабаков, Виктор Ерофеев, Евгений Попов, Игорь Кохановский, Вадим Рабинович, Анна Рылёва, Валентин Резник, Анатолий Шамардин, поэты "потерянного поколения", ученики Вознесенского Олег Хлебников, Анна Саед-Шах, Татьяна Бек, Олеся Николаева, Владимир Вишневский, Елена Кацюба, Нина Краснова, Сергей Мнацаканян, Сергей Каратов, Эдуард Грачёв, и более молодые - Герман Гецевич, Валерий Дударев, Зульфия Алькаева, Евгений Лесин, Евгений Степанов, и жена-вдова и муза поэта писательница Зоя Богуславская (Оза).

Все они рисуют и создают образ Андрея Вознесенского таким, какой он особенно дорог им, и этот образ нельзя не любить, и нельзя не восхищаться им, и нельзя не преклоняться перед ним.          

ISBN 978-5-85676-148-0                © Нина Краснова, 2013

Ваграм Кеворков "Капаки"

Ваграм Кеворков родился 1 июля 1938 года в Пятигорске. Окончил режиссерский факультет ГИТИСа им. А. В. Луначарского, а ранее - историко-филологический факультет Пятигорского государственного педагогического института. Режиссер-постановщик, актер, журналист. Работал на телевидении, снял много телефильмов, в том числе фильм "Юрий Кувалдин. Жизнь в тексте", в 70-х годах вёл передачу "Спокойной ночи малыши". Член Союзов писателей и журналистов. В 2005 году в Московской городской организации Союза писателей России вышла его книга «Сопряжение времён». В «Нашей улице» печатается с № 76 (3) март 2006. Участник альманахов издательства "Книжный сад" "Ре-цепт" и "Золотая птица". В 2008 году в Издательстве писателя Юрия Кувалдина "Книжный сад" вышла книга повестей, рассказов, эссе "Романы бахт". В 2009 году Юрий Кувалдин издал новую книгу повестей и рассказов Ваграма Кеворкова "Эликсир жизни". 

Ваграм Кеворков

КАПАКИ

рассказ

За шестнадцать лет работы на эстраде я поездил со многими коллективами. Не считая моего «родного» ансамбля «Ромэн». Частенько, если уж выполнена наша двойная квартальная норма - шестьдесят концертов - и мы не летим ни в Сибирь, ни в Зауралье «на фонды», филармония просила меня сделать поездку с бригадами Лен - или Москонцерта. Я всегда соглашался, ибо после развода был в долгах по уши.
Двойная норма в Ленинграде и Москве обычно составляла пятьдесят два концерта. Можно было их сделать за пятьдесят два дня, а можно быстрее. Всем хотелось поскорее домой, и артисты ставили мне условие: сделаем пятьдесят два концерта за двадцать дней, получишь от нас двести рублей. За двадцать один день, - сто рублей. За двадцать два дня, - ничего не получишь.
Организовать и провести пятьдесят два концерта за двадцать дней можно, конечно, но ведь нужно при этом пройти с прибылью или хотя бы «по нулям», но ни в коем случае не с убытком, ибо тогда эстрадный коллектив немедленно расформируют как нерентабельный (это не касалось так называемых филармонических коллективов - музыкального лектория, там убыток не карался, ведь артисты занимались «не развлекаловкой, а просветительско-воспитательной деятельностью», что на практике нередко оборачивалось «днем печати», то есть концерт в цеху или где-то «под лестницей» не проводился, а предприятия ставили в путевку печать, чтоб отвязаться от такой обязаловки и использовать перерыв по назначению - для еды).
Мне всегда удавалось сделать пятьдесят два концерта за двадцать дней - с прибылью, - и я получал двести рублей от артистов в дополнению к тому, что сам заработал с ними как разговорник и как администратор, в совокупности почти тысячу рубликов за двадцать дней, - плохо ли в советское время?
С ленконцертовскими работалось легко, это всегда были интеллигенты и артисты высокой пробы.
С москонцертовскими сложнее, еще и потому, что они брали с собой на гастроли животных. Иногда это были тоже артисты: пудели, спаниели отлично «считали», «танцевали» и «пели», к восторгу детворы, а бывало, и взрослых. Но ведь селиться в гостиницу с животными нельзя!
Вносили-выносили живность в наглухо закрытых сумках, но так или иначе их присутствие в гостинице обнаруживалось! И начиналась процедура выселения четвероногих артистов и их хозяев.
Скандалы, мои хождения по исполкомам местных советов, в чьем ведении находились гостиницы! В конце концов, все утрясалось, но нервов и времени на это хождение к власти уходило много, ох, много!
Однажды я зашел в номер к супружеской паре - и ахнул: шею артистки, подобно боа, обвил удав, - она и муж преспокойно читали газеты!
Удав не участвовал в их скетчах, и я не знал о его существовании!
- Как же вы его внесли сюда?
- В чемодане! - ответила она невозмутимо.
- Но зачем?
- Не можем же мы его оставить дома: он не выносит одиночества!
- А если его обнаружит горничная, или, не дай бог, он сбежит?
- Тьфу, тьфу, тьфу, сплюньте!
Я сплюнул, но удав сбежал!
Обнаружив пропажу, его милая хозяйка «на голубом глазу» сообщила администратору гостиницы:
- Ой, вы знаете, у меня змейка сбежала, так что если найдете, помните: это моя!
Поднялся отчаянный переполох: оповестили всех постояльцев, люди заперлись в номерах, затворили окна и балконные двери, со страхом заходили в ванную и туалет и бесперечь заглядывали под кровати! О сне не могло быть и речи! Вызвали милицию.
Удава искали двое суток и нашли… в соседнем детском саду! Представляете ситуацию?!
Перепуганных детишек, наскоро одев, вывели из помещения, в панике позвонили родителям, чтоб те срочно забрали детей, так как в саду «змейка»! Милиционеры вытащили пистолеты, общество охотников и рыболовов прислало людей с ружьями, - хозяйке удава чудом удалось спасти своего питомца, упрятав его сперва в мешок, а затем в чемодан!
Конечно, эту семейную пару выселили, они уехали в соседний город, там определились в гостиницу, каждый день приезжали на концерты с тяжеленным чемоданом, куда упрятали свое опасное «чадо»!
А сколько раз по гостиницам летали сбежавшие от своих хозяев-артистов попугаи и попугайчики, канарейки и кенари, щеглы и еще бог весть какие птахи! Всех их отлавливали и водворяли «домой»!
Привязанность к своим питомцам - великая вещь!
Знаменитый цыган народный артист Николай Жемчужный, с которым я проработал тринадцать лет, до самой его кончины, был страстно привязан к Ладочке - карликовому японскому пинчеру, умнице и чистюле, она сопровождала его во всех гастролях.
Перед выходом на сцену он ставил в кулисах стол или стул, на них располагал раскрытый гитарный футляр, в футляре устраивал Ладе постельку из своего шикарного кожаного плаща, снабжал ее свежайшей ресторанного приготовления куриной печенкой, а сам нет-нет да и поглядывал со сцены: что да как?
Окончив романс или песню, он глубоким поклоном благодарил публику за аплодисменты, Ладочка вскакивала в футляре с явным намерением выбежать на сцену к своему божеству, но «божество», искоса глянув на нее в нижней точке поклона, глазами показывало: сидеть! Сидеть!
И Ладочка покорно замирала на подкладке кожаного плаща - до следующего поклона.
На последнем концерте гастролей, почему-то зовущимся «зеленым», артистки-цыганочки озоровали, и - к восторгу публики - выпускали собачку на сцену! Ладочка прямиком летела к своему кумиру и, став рядом с ним, тоже раскланивалась, делая своеобразный книксен под хохот зала и шквал аплодисментов.
В Угличе, перед отъездом в Москву, на перроне вокзала крохотная Лада встретила огромного дога - нос к носу! От испуга поджала хвостик и присела.
Но Жемчужный скомандовал ей:
- Взять и разорвать!
И Лада, вдохновленная своим кумиром, ринулась в атаку с яростным лаем!
Дог, не ожидавший такого жуткого напора, отпрянул назад и поджал хвост, а Лада снова пошла в атаку, и дог попятился, - если б хозяйская рука не держала крепко его поводок, позорно бежал бы от отважной собачки!
Люди на перроне хохотали, а Жемчужный все подначивал:
- Взять и разорвать! Взять и разорвать!
Под хохот толпы хозяин увел пса, а Ладочка подбежала к Жемчужному с ожиданием похвалы и получила заслуженный поцелуй в нос!
Точно так же целовал в нос своего любимца боксера Мартына мой отец. Папенька просто не мог существовать без живности! Если случалось, что в доме не было ни кошки, ни собаки, ни птички, - болел. Из тяжелейшей депрессии его могло вывести только что-то живое. Хотя бы рыбки.
И Марина, жена его, в один из таких тяжелых моментов купила ему два аквариума с рыбками.
Отец мгновенно преобразился и преобразил всю квартиру: через неделю в доме было уже не два, а восемь аквариумов! В том числе два огромных!
В каждый аквариум компрессор подавал воздух, в каждом подводном царстве были гроты, замки, причудливые растения, среди которых сновали светящиеся рыбки-неонки, ползали улитки-очистители, величаво передвигались телескопы, вуалехвосты, скалярии и еще какие-то весьма ценные существа!
Увлечения рыбками хватило на год, потом число аквариумов сократилось, застыв на тех самых двух, с которых и началась эта рыбная эпопея.
Причина охлаждения к рыбкам была проста: в доме появились две кошки, - вначале, конечно, котята, потом подростки, а потом уж молодые особы.
Они обожали отца! Когда он шел на спектакль или на репетицию, они сидели у него на плечах, у театра он свистел им и они прыгали на акацию, где и отсиживались все время до его выхода из театра, чтобы опять-таки по свисту прыгнуть ему на плечи и так вернуться в дом. Они спали в ногах у него; когда он садился бриться, устраивались у него на коленях.
Как-то он очень спешил, времени идти до театра пешком не было, надо было ехать на трамвае, и он не взял кошек с собой.
В антракте к нему подбежал взволнованный администратор:
- Вы только не нервничайте, звонили соседи, у вас дома пожар!
Отец, схватив такси, помчался домой, и еще издали увидел в окнах квартиры сполохи огня!
Влетел на второй этаж, открыл дверь ключом, пробежал коридор - и замер, пораженный!
На огромном абажуре раскачивались его любимицы: уходя, он второпях не выключил свет, кошки устроили качели, а в окнах, если смотреть снаружи, была сокрушительная иллюзия пожара!
С того дня отец оставлял кошек дома только в дождь или сильный мороз, но свет выключал!
Одна кошечка пропала, скорее всего, сожрали собаки. Отец погоревал, но, слава богу, осталась другая кошечка - Софа, как и погибшая сестричка, серая в темную крапинку и полосатая в тигрину; изнеженная как маркиза, она оказалась рекордной флиртухой и приносила котят такой красоты, что жаль было отдавать их знакомым.
Но однажды принесла котика, что называется. «ни в мать, ни в отца, а в лихого молодца»! Черный, будто отлитый из смолы, глаза зеленые, когти и зубы белые-белые! Играть с ним было опасно: страшные царапины! Но отец все же играл с ним: тихонько бил его по лапкам, громко произносил:
- Коготочки!
И котенок убирал свои белые шипы.
Сперва его назвали Конторщиком: он любил спать на столе; когда подрос, прозвали Секретарем; а когда уж совсем вырос, назвали Андукапаром, сокращенно КапАки. Почему - сами не знают, просто придумалось так - и все тут!
Он не мяукал, не мурлыкал, он пищал как летучая мышь.
Когда отец репетировал роль, к писку прибавлялось легкое покусывание и царапанье: умолкни, мол! Надоел!
Забравшись под ковровое покрывало на кушетке, он затихал там, словно норный зверек.
С матерью Софой у него была ласковая сыновья дружба: они целовались! Не вылизывали мордочки друг другу, а как люди: в губы!
Отец стал приучать его самостоятельно спускаться со второго этажа и выходить во двор.
Но неугомонный игрун, Капаки оказался отчаянным трусом!
Он напрягался, упирался, не двигался с места, а когда отец брал его на руки, чтоб снести вниз, жутко царапался и пищал.
Отец все же уговорил его спуститься на первый этаж! Но там из своей квартиры вышла соседка,- Капаки жутко испугался, вжался в ступени и стал призывно пищать: спасите, спасите!
С тех пор самое большее, чего от него удалось добиться, - это чтоб он выходил на лестничную площадку и сидел возле родной двери.
Однажды отца не было дома месяц. А когда вернулся с гастролей, обомлел: ноги жены расцарапаны до крови!
В чем дело? Что случилось?
- Знаешь, - сказала жена, - у меня вчера был очень тяжелый день: после школы две лекции в разных концах города. Приехала никакая, устала до чертиков, сама не поела - сил не было, но котов покормила, легла - и провалилась!
А сквозь сон чувствую - кто-то дышит мне в ухо, потом закололо ноги. Проснулась от писка летучей мыши: на меня смотрели зеленые глаза Капаки!
- Ты что, - разозлилась я, - взбесился?!
Он убежал, но тотчас вернулся и стал пищать и царапать мне ноги! Я цыкнула на него, и он опять убежал. И опять вернулся и запищал!
Я пошла за ним. Он стоял перед кухней, странно поджимая лапки.
Я включила свет - о, ужас! Я забыла завернуть кран, а в раковине стояла тарелка и закрывала сток! На полу было полно воды - хоть кораблики пускай!
Час, наверное, я выжимала и выжимала тряпки, махровые полотенца, я их бросала и бросала на пол!
Сбегала вниз к соседям - нигде не протекло! Капаки спас нас!
А говорят, животные глупы! Это мы глупы: они наш язык понимают, а мы их нет!

Отец ребенком видел представления знаменитого клоуна и дрессировщика Дурова.
Он неизменно начинал свои выступления куплетом:
Вас видеть рад, друзья двуногие!
Для вас играю и пою!
Но предпочтенье отдаю
Моим друзьям четвероногим!

Согласитесь: мир был бы куда скучнее без зверья, без рыб, без птиц! Они украшают жизнь! Они делают нас добрее, лучше!
Разве не так, господа?

“Наша улица” №162 (5) май 2013

Леонид Рыбаков "Дом"

Рыбаков Леонид Александрович родился 30 октября 1941 года на Урале. С 1945 года живет в Киеве. Три года служил в армии. Доктор технических наук, работает ведущим научным сотрудником в Институте телекоммуникаций и глобального информационного пространства НАН Украины. Сравнительно недавно издал в Киеве две повести «Проверка гороскопа» и «Следы на песке».

Леонид Рыбаков 
 

ДОМ

рассказ

В четвертую послевоенную весну мать наконец-то получила от Октябрьского райисполкома, в котором работала инспектором по кадрам, долгожданный ордер на комнату в коммунальной квартире. Это было знаменательное событие в нашей жизни. С момента приезда в Киев, в конце лета 1945 года, квартирный вопрос всегда стоял у нас на повестке дня. Последние несколько лет мы ютились в темной клетушке - переоборудованной кладовке в квартире директора гастронома, которая находилась на втором этаже старого деревянного дома в конце тихой и уютной улицы Володарского.
Эта улица полого подымалась от Евбаза, так сокращенно назывался среди киевлян еврейский базар на Галицкой площади (сейчас это площадь Победы), до пересечения с улицей Павловской, а затем ровно тянулась к Воздухофлотскому шоссе, через улицы Речную и Полтавскую. Мощенная булыжником на всем протяжении и застроенная, главным образом, двух и одноэтажными домами с голубятнями в закрытых дворах, Володарского утопала в зелени каштанов и кленов. Освещалась электрическими лампочками под металлическими шляпками, висящими на деревянных столбах.
Переезжали на новое жилье в погожий апрельский день. Вещей было мало. Извозчик помог погрузить пожитки на подводу, запряженную битюгом. Ехать было недалеко. Наше новое жилище находилось на этой же улице в соседнем квартале, в четырехэтажном доме № 14.
Здание, в котором нам предстояло жить, возвели в начале двадцатого века, и его устройство было характерным для подобных жилых строений того времени. С толстенными в три четверти метра стенами из бледно-желтого киевского кирпича дом имел по центру две лестницы: «парадную» и «черную». Черная лестница, предназначенная для прислуги и хозяйственных нужд, выходила во двор и находилась в выступе основного блока здания. Прямоугольное в плане, оно напоминало букву «т» с коротенькой ножкой. Квартиры располагались по две на каждом этаже, симметрично парадной лестницы.
В целом внешний вид дома, построенного в эклектическом стиле, привлекал внимание эстетической выразительностью основных архитектурных элементов. На фасаде четко выделялись шесть пилястр с филенками и каннелюрами. Две пилястры оттеняли его края. Другая пара – делила фасад на три равные части. Еще две пилястры выделяли зону парадного входа. Прямоугольники окон на первых трех этажах украшал лепной орнамент. Четвертый этаж отделялся от третьего рядом дентикул или зубчиков. Окна на нем были арочные. Аркатурный фриз вдоль карниза крыши и скульптурный антефикс над ним гармонировали с округлостью окон. Акротерия в виде чаши над фронтоном, литые ажурные перила на четырех балконах и кованная узорчатая решетка ворот подворотни завершали архитектурное оформление здания. Всё это я разглядел и оценил не в день нашего заселения, а значительно позже, когда повзрослел.
В доме все квартиры были коммунальными, кроме двух - на третьем и четвертом этажах. В них жили директор завода и прокурор с семьями.
Коммунальные квартиры, в просторечии – коммуналки, появились в таких домах после Октябрьской революции, как результат репрессивной государственной политики, проводимой в отношении любой частной собственности, в том числе и владельцев отдельных больших многокомнатных квартир. Процесс образования коммуналок назывался уплотнением. Проводили его местные власти, добавляя в квартиру новых жильцов, где, по их мнению, была избыточная жилая площадь. В зависимости от размеров помещения подселить могли одного человек, а могли и несколько семей. Иногда, перед уплотнением делалась незначительная перестройка.
Так произошло и с квартирой на втором этаже, в которую мы заехали. После перепланировки все четыре смежные комнаты превратились в комнаты с раздельными входами. Еще в квартире были: прихожая, кухня, туалет и ванная. Квадратная прихожая, где вместо вешалки висели газовые и электрические счетчики, соединялась широким коридором с большой общей кухней. Там под стенкой рядом с единственным окном стояли две коричневые газовые плиты. Возле двери черного входа белела эмалированная раковина с латунным водопроводным краном над ней. Просторная ванная комната использовалась не по назначению. В ней жильцы устроили кладовку, в которой хранились громоздкие бытовые вещи: корзины, картонные ящики из-под американских посылок, выварки, тазики, ведра, портновский манекен.
Дверь в нашу комнату, была в начале коридора, напротив туалета. Пройдя через темный узенький (около метра) и короткий коридорчик, мы зашли в продолговатую комнату около пяти метров в длину и метра три в ширину. С высоким, украшенным лепным орнамент потолком, печкой голландкой, альковом во всю стену, высоким двухстворчатым окном на север, за которым виднелись высокие сараи и кусочек двора, комната показалась мне, восьмилетнему мальчишке, огромной и очень светлой. Оторопев от увиденного, я с восхищением тихо сказал: «Такая большая».
Ознакомившись с квартирой, захотели посмотреть двор. Спустились по черной лестнице. Двор матери понравился – чистый, достаточно просторный и закрытый со всех сторон. Справа - стена соседнего дома, возле которой росло два развесистых клена. Слева - ветхие с виду двухуровневые деревянные сараи с жилой пристройкой. В глубине двора, на всю его ширину, разместился кирпичный двухэтажный флигель. Когда-то построенный для прислуги, он имел посредине подворотню, ведущую на хозяйственный дворик, где находилась общественная уборная, возле которой стояли мусорные баки, и длинный с несколькими дверьми дощатый сарай с голубятней.
У нас началась другая, во многих отношениях отличная от прежней, жизнь. Подбор людей в коммуналки происходил стихийно и поэтому, нередко, образовывались удивительные сообщества индивидов, совершенно разных по культуре, мировоззрению и психологическому складу.
Примером тому была наша квартира. Комнаты в ней существенно отличались по площади и расположению. Самую большую комнату в три окна, которые смотрели на улицу, занимал прежний владелец квартиры - бывший директор гимназии Павел Иванович Галаган с женой и взрослой дочерью. В маленькой комнате с окном на парадный вход, где когда-то находился кабинет, проживала частная портниха Фаня Зиновьевна с сыном, студентом Киевского политехнического института. Её муж и старший сын погибли на фронте. Портниха работала дома и панически боялась фининспекторов. В комнате рядом с кухней с двумя окнами, выходящими во двор, жила переплетчица-надомница Ефросинья Степановна с мужем – разнорабочим, который во время немецкой оккупации служил в полиции, и сыном, выпускником ремесленного училища. При таком соседстве перманентно возникающие конфликты были обычным явлением, впрочем, как и взаимопомощь.
Район города, где находился дом, не был респектабельным и спокойным. Несмотря на то,что еврейский базар вскоре после войны исчез, это место продолжало оставаться пристанищем блатных и нищих. Сказывалась близость вокзала. На прилежащих к площади улицах и переулках обитали и «работали»: шулера и фармазоны, карманники и налетчики, домушники и барыги, спекулянты, босяки и прочая городская шпана. Но жить здесь было удобно, так как все необходимое для повседневной жизни находилось под боком, в пяти минутах ходьбы от дома. Продовольственный магазин (обосновано называемый аборигенами района – босяцким) находился в доме №1 на Дмитриевской. На этой же улице, на четной стороне, были аптека, хлебный и овощной магазины. В конце улицы Воровского работала почта, а на улице Чкалова – кинотеатр «Ударник». Рядом находились Галицкая баня и Новый базар.
За порядком во дворе и на улице возле дома следил дворник, который здесь же и жил на первом этаже. Звали его Иван Петрович. Коренастый мужик, еще не старый, он убирал снег и скалывал наледь, подметал, а летом в жаркие дни поливал тротуар и каштаны возле дома. На праздники дворник напивался, выходил во двор и начинал плакать, сморкаться, громко материться и жаловаться на судьбу: «Деньги есть - Иван Петрович. Денег нет – Иван гад и сволочь!», - разносилось по всему дому.
В этой коммуналке мы прожили пятнадцать лет, а потом получили отдельную двухкомнатную, со смежными ходами, квартиру на западной окраине Киева. С того времени, я изредка, когда выдавался удобный случай, не отказывал себе в удовольствии пройтись по Володарского, посмотреть на наш дом и заглянуть во двор.
До начала последнего десятилетия двадцатого века заметных перемен с домом не происходило. Он был все такой же, каким я его помнил с детства.

***
В 2003 году институт, где я работал, перебрался в район метро «Лукьяновская», и появилась возможность чаще бывать у дома. Вскоре после переезда, в один из обеденных перерывов, я пошел на свою улицу, которой недавно вернули изначальное название – Златоустовская. Путь был близкий и знакомый. Пока шагал, вспомнил, как ходил туда года три назад, в пору золотой осени. Я был тогда поражен происшедшими изменениями:
«В общепринятом понимании улица, как проход между двумя рядами домов, на квартале между площадью Победы и ул. Павловской, перестала существовать. Одно и двухэтажные дома, которыми преимущественно был застроен квартал, снесли. На свободных площадках построили всего два новых здания – приземистое без архитектурных изысков немецкое консульство на углу квартала и шестнадцатиэтажный жилой дом из красного кирпича в начале улицы. Вместе со старыми домами исчезли и дворы. Слева на улицу надвинулись механизированные склады Киевской табачной фабрики, а справа, неприглядного вида, задворки ул. Дмитриевской. Однако дом с №14 сохранился и выглядел вполне прилично. Все окна были целые. На втором этаже, если судить по занавескам на окнах, кто-то еще жил. Я вошел в неопрятный подъезд и поднялся на площадку второго этажа. На дверях коммунальной квартиры, все также тускло поблескивала медная цифра четыре и белела кнопка звонка. Хотел было позвонить, да остановился, трезво оценив ситуацию - на что там смотреть, столько лет прошло. К тому же, явно здесь живут незнакомые люди».
От размышлений о состоянии дома меня отвлекли украинские граждане, столпившиеся у германского консульства. Когда я выбрался из толпы претендентов на немецкую визу, мысли вернулись в прежнее русло: «А как сейчас выглядит дом? – заволновался я. - Может, и его уже снесли».
Мои опасения не оправдались. В этом квартале мало чего изменилось: не появилось ни новых домов, ни новых сносов оставшихся считанных старых строений. Впереди, на другой стороне улицы, все также одиноко торчал родной дом с темным следом на боковой стороне, от когда-то впритык стоящего там здания, и толстым каштаном перед подъездом.
Однако то, что я увидел, через пару минут, подойдя вплотную к дому, сильно огорчило. Я не был готов к тому, что здание из фазы заброшенности, перешло в фазу разрушения. Лишившись ажурных балконных ограждений, с наглухо заколоченной накрест досками парадной дверью, с выбитыми стеклами, с толстыми решетками на темных проемах окон первых двух этажей и черного хода, с провалившейся во многих местах ржавой железной крышей, со следами копоти на фасадных украшениях третьего этажа, дом производил тягостное впечатление. В многолетней борьбе за выживание он явно проиграл мародерам и бомжам.
«По-видимому, сказалась близость вокзала», - наивно предположил я и не стал ничего больше рассматривать. Провел ладонью по шершавому стволу старого каштана и пошел через подворотню и пустырь, который образовался на месте когда-то уютного двора, к соседней улице. 

***
Прошло еще восемь лет. За это время на улице Володарского снесли двухэтажное, еще крепкое кирпичное здание военкомата, из которого я когда-то ушел служить в Советскую Армию. В самом начале улицы Речной, на ее правой стороне, исчезло, вроде его никогда там и не было, массивное, серое четырехэтажное здание, бывшей средней школы, где я учился. Построенное в классическом стиле в конце 30-х годов прошлого века оно, в недалеком прошлом, доминировало над малоэтажной застройкой прилежащих улиц. Теперь на его месте находится покрытая гравием площадка платной автостоянки.
А наш дом, закопченный поджогами, уже без крыши, с пеньком от толстого каштана возле забитого досками парадного входа, с рисунком уличного художника, выполненного в абстрактной манере на боковой кирпичной стене, все стоял, как некий символ беспорядка и бездумных перемен, происходящих в городе.
Дому не повезло, в отличие от нескольких других подобных строений конца XIX - начала ХХ века, находящихся по другую сторону Евбаза, которые не так давно были отреставрированы. Теперь изысканная архитектура этих зданий обращает на себя внимание отдельных горожан и редких туристов.

Киев

“Наша улица” №162 (5) май 2013