воскресенье, 30 сентября 2012 г.
суббота, 29 сентября 2012 г.
Юрий Влодов “Люди и Боги”
(1932–2009)
К 80-летию со дня рождения
В издательстве «Время» вышла легендарная книга Юрия Влодова «Люди и боги».
Из книги «ЛЮДИ И БОГИ»
«Люди и боги» –
главная книга Юрия Влодова. Он начал писать стихи для нее в середине
70-х и продолжал потом всю оставшуюся жизнь, пополняя ее несчетным
количеством стихотворений.
В предлагаемой подборке лишь часть творений из этой книги.
О чем она? О Боге и Дьяволе, о Христе и Иуде, а также о евангельской блуднице Марии-Магдалине. О вечных вопросах: любви и ненависти, преданности и предательстве, жизни и смерти. О взаимоотношениях Бога и человека, Бога и Дьявола, различных коллизиях и перипетиях судеб земных и судеб небесных.
Это грандиозная эпопея, некое досье на человечество, а также, как ни странно, и на Бога. Это своеобразная Библия, Евангелие от Влодова. Может, по этим стихам и будут судить человечество на Страшном суде. А может, это некое новое Евангелие для новой жизни?
В предлагаемой подборке лишь часть творений из этой книги.
О чем она? О Боге и Дьяволе, о Христе и Иуде, а также о евангельской блуднице Марии-Магдалине. О вечных вопросах: любви и ненависти, преданности и предательстве, жизни и смерти. О взаимоотношениях Бога и человека, Бога и Дьявола, различных коллизиях и перипетиях судеб земных и судеб небесных.
Это грандиозная эпопея, некое досье на человечество, а также, как ни странно, и на Бога. Это своеобразная Библия, Евангелие от Влодова. Может, по этим стихам и будут судить человечество на Страшном суде. А может, это некое новое Евангелие для новой жизни?
ПРЕДКНИЖЬЕ.
«Я ЗАГЛЯНУЛ В ЗЕРЦАЛО БЫТИЯ…»
***
Я заглянул в зерцало Бытия…
Прозрачный звон слегка коснулся слуха…
Чу! – за спиной стояла побируха!
«Ты – Смерть моя?» – едва промолвил я.
«Я – Жизнь твоя…» – прошамкала старуха.
***
Кто толчется у дверей? –
Шито-крыто, как еврей?
Кто там круть, да верть?
Ты, подруга Смерть?
«Не боись, что я с косой,
Не дичись, что глаз косой…
Я не Смерть, а Жизнь!..
Что, признал, кажись?!..»
***
Мне назойливая муха надоела,
До отвала попила меня, поела,
И над ухом, ненасытная, жужжит…
Мне противно, я устал, как Вечный жид.
Кто-то сзади кашлянул и молвил глухо:
«Отче правый! Ну какая это муха?
Вас послушаешь – хоть со смеху ложись!
Это Жизнь, мой неразумный! Это – Жизнь!»
***
Я ворону крикнул: «Здорово, старик!»
Но ворон степной не услышал мой крик.
Я крикнул утесу: «Здорово, старик!»
Гранитного слуха не тронул мой крик.
Я солнышку крикнул: «Будь славен твой век!»
И ветер ответил: «Молчи, человек!»
***
Бурый ворон! Пропащая птица!
Сердце сковано высью.
За веками размыта граница
Между смертью и мыслью…
Жизнь – долга. Да и степь – не короче.
Страшен крест милосердья!..
Смертной пленкой подернуты очи…
Пропадешь от бессмертья!
***
Обшарпан и нелеп, как силосная башня,
Незрячий вопросил: «А что там, за холмом?»
Чур, знаю – не скажу. Но, ежели с умом,
Не всё ли нам равно, а что там – за холмом? –
Не ведает никто…Наверно, просто – пашня…
***
«Как хороша над морем лунность!» -
Вздыхала юность.
«Я пью за дружество и смелость!» -
Басила зрелость.
«Умрете все!» - глотая ярость,
Шипела старость.
***
Среди катастроф и смещений
И прочих космических дел,
Витает лирический гений, –
Какой допотопный предел!
Осины осенняя алость…
Овражек звенит ключево…
Попробуй убрать эту малость,
И в Космосе нет – ничего.
***
Считай судьбу наукой! –
Чу! – средь ночных миров
Ты подтверждаешь мукой,
Что жив ты и здоров.
Ты должен свежей болью
Примять былую боль…
Присыпать раны солью…
Не в том ли жизни соль?!..
***
Со скоростью света наука
Ворвется в трехтысячный год.
А древность со скоростью звука
Конечно же, в Лету падет.
Но ты содрогнешься, потомок,
Когда через сердце твое
Державинской оды обломок
Пройдет, как живое копье!
***
Торчало солнце смешным бугром.
Был лес, как витязь, рекой обвязан.
Но в ясном небе прогаркал гром:
«Рожденный ползать – взлететь обязан!!..»
Рванулся к небу ползучий гад!
Прижала гада земная сила!
Цикады прянули наугад…
Лягуха в травах заколесила…
Не дай нам, небо, земных наград!
***
Судьба Венере обрубила руки,
Чтоб не ласкала смуглого подпаска,
Чтоб не хлебнула бабьего позора,
Чтоб не стонала: «Я – твоя рабыня!..»
***
Венера ударила Бога! –
За то, что лобзался убого.
Венера ударила черта! –
За то, что трезал непритерто.
За вечные женские муки
Отсохли Венерины руки.
***
Причастный тайнам, плакал ребенок.
А. Блок
Природы звериного слуха
Коснулся полночный покой,
Когда серебристое брюхо
Провисло над черной Окой.
Сопели зубатые в норах,
Храпели подпаски в кустах,
Солдаты, хранящие порох,
Клевали на эн-ских постах.
И только презренная рыба,
Брыластый, напыщенный сом,
Как некая гибкая глыба,
Возникла в свеченье косом.
И молча вбирали друг друга,
К сторонним делам не спеша,
Душа серебристого круга
И спящей планеты душа.
А в куче пахучих пеленок,
В лесной деревеньке Сычи,
Причастный всем тайнам ребенок,
Заухал, зашелся в ночи!...
***
Алкаш в этот вечер не принял ни грамма.
Развратник постился под сводами храма.
Безрукий до хруста постельницу стиснул.
Безногий притопнул и дико присвистнул.
Немтырь проорал мировую хулу.
Слепец в поднебесье заметил юлу,
Манящую смутным небесным приветом,
Воспетую неким бездомным поэтом…
А мудрый прохожий решил, что она,
Всего лишь – луна…
***
Пустыню искрами осыпал НЛО!..
Ночная мгла забилась, как в падучей!..
Запела Соломоновой пастушкой,
Заплакала подраненным ребенком,
Разбойником безбожным рассвисталась!..
Крысиный писк растаял в пыльном небе…
Сухая пыль осыпалась во тьме…
Иуда от подземного толчка проснулся,
Замычал от скотской боли,
Оперся на руки: о-о! Два тупых гвоздя
Торчали в очугунненых запястьях!
Хотел вскочить: о! каждая ступня
Пылала, точно чертово копыто!
Как если б капли олова прожгли
И шкуру, и растянутые жилы…
Он сипло возопил: «Я трижды прав!
Ты – лицемер! Ты – подлый искуситель!
Трусливый и разнузданный ханжа!..»
И рухнул, омываясь липким потом,
И терся лбом о скомканное ложе…
Заметил на подушке - кровь, а не пот,
Кровь, а не пот! И потерял сознанье!..
И захрипел… И где-то взвыл кобель…
Я счастлив, мой тринадцатый апостол!
По-школьному, незрячая любовь…
Прощаю слепоту и глухоту,
Твой бред ночной улыбкой отгоняю,
Целую руки исказненные твои,
Ступни твои дыханьем охлаждаю…
К тому же не забудь, что НЛО,
Лишь плоская вселенская тарелка
Из плоских местечковых анекдотов!
А я – увы! -программа НЛО! -
Я - вымысел носатого народа!
А разве можно вымысел предать?
И нет гвоздей в твоих запястьях детских…
И ноженьки усталые стройны…
Спи, мой дружок, все будет хорошо!
А я подсяду к старому торшеру
И закурю. И все начну сначала.
Пустыню искрами осыпал НЛО!..
ГОМЕР, БЕТХОВЕН, ПРИРОДА И АВТОР
Природа слепа,
Как всевидящий мастер Гомер.
Природа глуха,
Как всеслышащий мастер Бетховен.
Гомер - незряч. От жизни отлучен.
И потому Христа провидит он.
Он только написать его не смеет
(Быть может и захочет - не сумеет)…
Христос на раны круто сыплет соль,
Черны речей подземные ключи,
Вокруг него растет из боли боль,
И в страхе суетятся палачи.
Бетховен, так сказать, безбожно глух! –
А потому имеет высший слух!
И он импровизирует Христа…
Журчат речей арычные ключи…
Душа Христа - расхристанно проста,
И от души смеются палачи…
Слепа, глуха, но дерзостна Природа! -
«Пришелец тот был неземного рода!
Не зря трещали сполохи в ночи!..
Всё было, есть и будет - под вопросом!..
Но знайте: под мистическим гипнозом
Бессмертный крест вбивали палачи!..»
А где же автор? - что добавит он?..
…Родился я и погрузился в сон…
Я был своим рожденьем изнурен и усыплен…
Судьбы моей орбита мерцала, как молочная река…
Но видел я - сквозь веки -сквозь века -
Тебя, иконописная доска! -
Безвольное лицо гермофродита
С отметиной проказной у виска…
И он предостерег меня перстом!..
И понял!.. Но это все - потом…
***
Над пышностью искусств, над сухостью наук,
Как будто где-то вне…в абстракции…вдали…
Вселенство во плоти, настырно, как паук,
Сосет из года в год живую кровь Земли…
Спаси людей, любовь, от непотребных мук! –
От жизни исцели! – от смерти исцели!…
Публикация Людмилы Осокиной (Влодовой).
“Наша улица” №154 (9) сентябрь
2012
суббота, 22 сентября 2012 г.
Людмила Осокина "Тайна "Бабьего Яра"
Людмила Осокина родилась в Барнауле Алтайского края. Училась в Московском государственном историко-архивном институте на факультете архивного дела. Работала корреспондентом и обозревателем в таких изданиях как «Клуб», «Юность», «Профсоюзы», а также книжным редактором в ИИД «Профиздат». Стихи Людмилы неоднократно появлялись в печати, в таких изданиях, как «Ленинское знамя», «Московский комсомолец», «Вечерняя Москва», «Юность», «Сельская молодежь», «Гудок», «Истоки», «Лесная новь», «Клуб», «Дети Ра», «Эолова арфа», «НГ Ex libris», «Кольцо А», «День поэзии-2010». Первая книга «Природы затаенное дыханье» вышла в 1996 году в Москве в Издательском Доме Русанова. В конце 2010 в издательстве «Время» вышла книга стихов и романсов «Кофейная девушка». Людмила Осокина является Королевой поэзии праздников «МК». Член Московского Союза литераторов. Член Союза писателей Москвы с 2007 года. Главный редактор Библиотечки поэзии Союза писателей Москвы. Вдова поэта Юрия Влодова. Живет в Москве.
Людмила Осокина
ТАЙНА "БАБЬЕГО ЯРА"
эссе
Я бы не стала писать об этом, если бы меня не попросили.
Хотя я давно об этом знала, но как-то ни к чему было об этом говорить.
Но тут, летом 2011 г, я зашла как обычно на сайт «Зарубежных задворок» - германского сетевого русскоязычного издания, (главный редактор Евгения Жмурко), просто посмотреть, что там, в новом номере. И тут вижу, кажется, ко дню рождения Евтушенко было опубликовано стих «Бабий Яр». Ну и поздравления ему, соответственно. Я не сдержалась и написала Жмурко, что Евтушенко вовсе не является автором этого стих., его автор мой умерший муж поэт Юрий Влодов. Она, конечно, была изумлена таким заявлением, что-то мне в ответ написала, но, наверное, не особо в это поверила, с одной стороны, а с другой, стала просить меня написать об этом.
Я стала размышлять, стоит ли мне об этом писать. Потому что официальных доказательств у меня нет, Влодов же умер. Мало ли, какие проблемы после этого у меня могут быть! Даже не знаю. Пообещала, но на какое-то время отложила все это дело.
К слову сказать, у меня давно, где-то лет 5 назад, еще при жизни Влодова, была написано что-то в виде интервью под названием «Мастер Воланд» об этих самых делах, о литературных клиентах Влодова или о каких-то казусах, когда его стихи попадали в творчество других поэтов. Был там и о Евтушенко сюжет.
Через некоторое время Евгения опять напомнила мне об этом, но уже не просто напомнила, а рассказала о человеке по имени Борис Брин, который, оказывается, давно занимается этим вопросом: и Бабьим Яром в принципе, и вопросом авторства Евтушенко над этим стихотворением. Она прислала мне ссылку на большую статью Бориса Брина в одном издании. Я, конечно, была поражена этой статьей и проблемами, там описанными, поэтому решила все-таки, подключиться к этому делу и рассказать о том, что известно мне. Для начала я даю выдержку из статьи Бориса Брина, касающуюся сюжета о Евтушенко и «Бабем Яре». Итак, Борис Брин.
Хотя я давно об этом знала, но как-то ни к чему было об этом говорить.
Но тут, летом 2011 г, я зашла как обычно на сайт «Зарубежных задворок» - германского сетевого русскоязычного издания, (главный редактор Евгения Жмурко), просто посмотреть, что там, в новом номере. И тут вижу, кажется, ко дню рождения Евтушенко было опубликовано стих «Бабий Яр». Ну и поздравления ему, соответственно. Я не сдержалась и написала Жмурко, что Евтушенко вовсе не является автором этого стих., его автор мой умерший муж поэт Юрий Влодов. Она, конечно, была изумлена таким заявлением, что-то мне в ответ написала, но, наверное, не особо в это поверила, с одной стороны, а с другой, стала просить меня написать об этом.
Я стала размышлять, стоит ли мне об этом писать. Потому что официальных доказательств у меня нет, Влодов же умер. Мало ли, какие проблемы после этого у меня могут быть! Даже не знаю. Пообещала, но на какое-то время отложила все это дело.
К слову сказать, у меня давно, где-то лет 5 назад, еще при жизни Влодова, была написано что-то в виде интервью под названием «Мастер Воланд» об этих самых делах, о литературных клиентах Влодова или о каких-то казусах, когда его стихи попадали в творчество других поэтов. Был там и о Евтушенко сюжет.
Через некоторое время Евгения опять напомнила мне об этом, но уже не просто напомнила, а рассказала о человеке по имени Борис Брин, который, оказывается, давно занимается этим вопросом: и Бабьим Яром в принципе, и вопросом авторства Евтушенко над этим стихотворением. Она прислала мне ссылку на большую статью Бориса Брина в одном издании. Я, конечно, была поражена этой статьей и проблемами, там описанными, поэтому решила все-таки, подключиться к этому делу и рассказать о том, что известно мне. Для начала я даю выдержку из статьи Бориса Брина, касающуюся сюжета о Евтушенко и «Бабем Яре». Итак, Борис Брин.
«Неожиданно,
19 сентября 1961 года «Литературная газета», нарушив запрет на любые
публикации о трагических событиях в Бабьем Яре, опубликовала
стихотворение «Бабий Яр» малоизвестного поэта Евгения Евтушенко.
Хрущев, чтобы создать своему доверенному агенту репутацию, решился на
эту публикацию. В заключительных строках, подтверждающих авторство,
восхваляющих автора и открывших ему путь к оппозиционно настроенной
интеллигенции:
«Еврейской крови нет в крови моей,
Но ненавистен злобой заскорузлой
Я всем антисемитам, как еврей,
И потому я — настоящий русский!»
нет рифмы: русский с заскорузлой не рифмуются. Возможно, строфа звучала так:
«Еврея кровь бурлит в душе моей
И ненавистен злобой заскорузлой
Лишь только потому, что я еврей
Антисемитской своре всесоюзной».
После того, как Шостакович написал на стихи симфонию, Евтушенко, пользуясь авторским правом, изменил ключевые по смыслу строфы «Бабьего Яра», фактически уничтожив его, хотя после публикации в изменении не было необходимости. Во всех своих сборниках и собраниях Евтушенко публикует вместо «Бабьего Яра» только выхолощенную пародию. Шостакович отказался изменить в партитуре даже одну ноту, поэтому после нескольких исполнений в 1963 году Тринадцатая симфония сразу же была запрещена и больше не исполнялась. Легкость с которой Евтушенко изорудовал стихотворение и его покровительство Хрущевым, вызывают аналог Лебедева-Кумача, ставшего официальным автором многих стихов, настоящие авторы которых были уничтожены. Возможно, что когда-нибудь архивы КГБ рассекретят и мы узнаем, кто в действительности написал «Бабий Яр».
«Изменений в первой части («Бабий Яр») было два: между 2-3 цифрами партитуры и между 24-26.
Старый текст
Мне кажется, сейчас я иудей –
Вот я бреду по Древнему Египту.
А вот я на кресте распятый гибну
И до сих пор на мне следы гвоздей!
Новый текст
Я тут стою, как будто у криницы,
дающей веру в наше братство мне.
Здесь русские лежат и украинцы,
с евреями лежат в одной земле.
Старый текст
И сам я как сплошной беззвучный крик
Над тысячами тысяч убиенных,
я каждый здесь расстрелянный старик,
я каждый здесь расстрелянный ребенок.
Новый текст
Я думаю о подвиге России,
фашизму преградившей путь собой,
до самой наикрохотной росинки
мне близкой всею сутью и судьбой.
Во всех своих сборниках и собраниях Евтушенко публикует вместо «Бабьего Яра» только выхолощенную пародию. Шостакович отказался изменить в партитуре даже одну ноту, поэтому после нескольких исполнений в 1963 году, которые все же состоялись, несмотря на упорные попытки властей их сорвать, Тринадцатая симфония сразу же была запрещена и больше не исполнялась. «Д.Шостаковичу изменило присущее ему всегда чувство времени, чувство высокой ответственности… композитор, которого мы считаем большим мыслителем, возводит мелкий жизненный случай в ранг чуть ли не народной трагедии» («Советская Белоруссия», 2 апреля 1963 г.).
Легкость с которой Евтушенко изорудовал стихотворение и его покровительство Хрущевым, вызывают аналог Лебедева-Кумача, ставшего официальным автором многих стихов, настоящие авторы которых были уничтожены. Возможно, что когда-нибудь архивы КГБ рассекретят и мы узнаем, кто в действительности написал «Бабий Яр».
………………………..
Вот такие дела. А сейчас я хочу предложить отрывок из того моего интервью с Юрием Влодовым, где стоит сюжет о Евтушенко.
«Еврейской крови нет в крови моей,
Но ненавистен злобой заскорузлой
Я всем антисемитам, как еврей,
И потому я — настоящий русский!»
нет рифмы: русский с заскорузлой не рифмуются. Возможно, строфа звучала так:
«Еврея кровь бурлит в душе моей
И ненавистен злобой заскорузлой
Лишь только потому, что я еврей
Антисемитской своре всесоюзной».
После того, как Шостакович написал на стихи симфонию, Евтушенко, пользуясь авторским правом, изменил ключевые по смыслу строфы «Бабьего Яра», фактически уничтожив его, хотя после публикации в изменении не было необходимости. Во всех своих сборниках и собраниях Евтушенко публикует вместо «Бабьего Яра» только выхолощенную пародию. Шостакович отказался изменить в партитуре даже одну ноту, поэтому после нескольких исполнений в 1963 году Тринадцатая симфония сразу же была запрещена и больше не исполнялась. Легкость с которой Евтушенко изорудовал стихотворение и его покровительство Хрущевым, вызывают аналог Лебедева-Кумача, ставшего официальным автором многих стихов, настоящие авторы которых были уничтожены. Возможно, что когда-нибудь архивы КГБ рассекретят и мы узнаем, кто в действительности написал «Бабий Яр».
«Изменений в первой части («Бабий Яр») было два: между 2-3 цифрами партитуры и между 24-26.
Старый текст
Мне кажется, сейчас я иудей –
Вот я бреду по Древнему Египту.
А вот я на кресте распятый гибну
И до сих пор на мне следы гвоздей!
Новый текст
Я тут стою, как будто у криницы,
дающей веру в наше братство мне.
Здесь русские лежат и украинцы,
с евреями лежат в одной земле.
Старый текст
И сам я как сплошной беззвучный крик
Над тысячами тысяч убиенных,
я каждый здесь расстрелянный старик,
я каждый здесь расстрелянный ребенок.
Новый текст
Я думаю о подвиге России,
фашизму преградившей путь собой,
до самой наикрохотной росинки
мне близкой всею сутью и судьбой.
Во всех своих сборниках и собраниях Евтушенко публикует вместо «Бабьего Яра» только выхолощенную пародию. Шостакович отказался изменить в партитуре даже одну ноту, поэтому после нескольких исполнений в 1963 году, которые все же состоялись, несмотря на упорные попытки властей их сорвать, Тринадцатая симфония сразу же была запрещена и больше не исполнялась. «Д.Шостаковичу изменило присущее ему всегда чувство времени, чувство высокой ответственности… композитор, которого мы считаем большим мыслителем, возводит мелкий жизненный случай в ранг чуть ли не народной трагедии» («Советская Белоруссия», 2 апреля 1963 г.).
Легкость с которой Евтушенко изорудовал стихотворение и его покровительство Хрущевым, вызывают аналог Лебедева-Кумача, ставшего официальным автором многих стихов, настоящие авторы которых были уничтожены. Возможно, что когда-нибудь архивы КГБ рассекретят и мы узнаем, кто в действительности написал «Бабий Яр».
………………………..
Вот такие дела. А сейчас я хочу предложить отрывок из того моего интервью с Юрием Влодовым, где стоит сюжет о Евтушенко.
МАСТЕР ВОЛАНД
«Нам
не дано предугадать, как наше слово отзовется!» – писал поэт Федор
Тютчев. Хотелось бы еще и добавить: и под чьим именем оно будет издано!
И это не пустое предостережение. Бывает так, что создатель у
произведения один, а автор – совсем другой.
Поэт Юрий
Влодов является создателем огромного количества стихов, авторство
которых принадлежит другим людям. А у самого творца есть одна тоненькая
книжечка, изданная сердобольным спонсором и горы пропадающих
рукописей.
……………………………………………….
"Евтушенко моментально, спонтанно, искренне реагирует на события, в особенности при столкновении с конкретными проявлениями зла и несправедливости. Так возник "Бабий Яр".
"Благодаря международному резонансу стихов "Бабий Яр" и "Наследники Сталина" Евтушенко стали приглашать за границу, он объехал целый свет".
"На текст "Бабьего Яра" и четырех других стихотворений Евтушенко Дмитрий Шостакович написал Тринадцатую симфонию. Ее премьера 18 декабря 1962 года была встречена громоподобной овацией."
"Однако включить его в свои сборники поэт не мог. Второй раз "Бабий Яр" был опубликован лишь в трехтомном собрании его сочинений, вышедшем в 1983 году".
Это выдержки из предисловия к книге Евтушенко "Медленная любовь" профессора русской литературы Альберта Тодда. И невдомек ему, что автором такого знаменитого стихотворения, каким является "Бабий Яр" был совсем не Евтушенко.
"Евтушенко моментально, спонтанно, искренне реагирует на события, в особенности при столкновении с конкретными проявлениями зла и несправедливости. Так возник "Бабий Яр".
"Благодаря международному резонансу стихов "Бабий Яр" и "Наследники Сталина" Евтушенко стали приглашать за границу, он объехал целый свет".
"На текст "Бабьего Яра" и четырех других стихотворений Евтушенко Дмитрий Шостакович написал Тринадцатую симфонию. Ее премьера 18 декабря 1962 года была встречена громоподобной овацией."
"Однако включить его в свои сборники поэт не мог. Второй раз "Бабий Яр" был опубликован лишь в трехтомном собрании его сочинений, вышедшем в 1983 году".
Это выдержки из предисловия к книге Евтушенко "Медленная любовь" профессора русской литературы Альберта Тодда. И невдомек ему, что автором такого знаменитого стихотворения, каким является "Бабий Яр" был совсем не Евтушенко.
– Юрий
Александрович, как так получилось, что вашими стихами "попользовались"
другие люди? Неужели никак нельзя было уберечься от потерь?
– Ну, как тут убережешься? Стихи у меня очень сильные и в искушение людей вводили страшное. Печатался я с большим трудом, а стихотворение, если оно еще ненапечатанное, в какой-то мере бесхозное, ничье. Кто первым его напечатал, тот и автор. Я даже в какой-то мере их понимаю, что сложно было устоять. Но устоять настоящему поэту, истинной творческой личности, было необходимо, иначе он уже не мог достойно нести это звание. В какой-то мере я являл Божескую или Дьявольскую проверку людей на вшивость. Многие, к сожалению, этой проверки не прошли.
– И кто же в числе первых, не прошедших этой проверки?
– Женя Евтушенко. Да, вот так. Он воспользовался только одним моим стихотворением. Сейчас расскажу, как это было. В годы нашей молодости мы дружили. Я запросто приходил к нему домой, мы читали друг другу только что написанное, и уже тогда было ясно, что все его творения я с лихвой перекрываю. Женя грустнел после моего чтения, потом лихорадочно садился за машинку и слезно просил меня продиктовать ему что-то из только что прочтенного, но еще неопубликованного. Я диктовал, конечно, что мне – жалко? Потом одно из стихотворений он, с некоторыми изменениями, напечатал под своей фамилией. Это стихотворение потом стало знаменитым, одним их лучших в его творчестве. Я имею в виду "Бабий Яр".
– Не расскажите, как это произошло.
– Я в то время отправился в места не столь отдаленные. Я вел тогда довольно стремную жизнь, и как-то попался в руки властям, 12 апреля 1960 года был суд на до мной, потом меня посадили на 8 лет, правда, я вышел намного раньше. Женя, наверное, подумал, что я не скоро вернусь на свободу, а если вернусь, то мне будет не до стихов. Захожу как-то в лагерную библиотеку, беру "Литературную газету" и вижу это свое стихотворение под фамилией Евтушенко. Я сначала глазам своим не поверил, но потом поверить все ж таки пришлось.
– И что вы потом сказали Евтушенко?
– Когда я освободился, я встретил Женю и спросил его, зачем он это сделал. Как ни странно, он ничуть не смутился и сказал, что, поскольку я сел, он решил таким вот интересным образом спасти это прекрасное стихотворение, не дать ему пропасть, оно ведь нужно людям. Я не нашелся, что ответить на подобное заявление, настолько оно меня поразило. Потом успокоился, простил его, но запретил это стихотворение в дальнейшем как-то использовать: публиковать, ставить в книги».
………………………………………..
– Ну, как тут убережешься? Стихи у меня очень сильные и в искушение людей вводили страшное. Печатался я с большим трудом, а стихотворение, если оно еще ненапечатанное, в какой-то мере бесхозное, ничье. Кто первым его напечатал, тот и автор. Я даже в какой-то мере их понимаю, что сложно было устоять. Но устоять настоящему поэту, истинной творческой личности, было необходимо, иначе он уже не мог достойно нести это звание. В какой-то мере я являл Божескую или Дьявольскую проверку людей на вшивость. Многие, к сожалению, этой проверки не прошли.
– И кто же в числе первых, не прошедших этой проверки?
– Женя Евтушенко. Да, вот так. Он воспользовался только одним моим стихотворением. Сейчас расскажу, как это было. В годы нашей молодости мы дружили. Я запросто приходил к нему домой, мы читали друг другу только что написанное, и уже тогда было ясно, что все его творения я с лихвой перекрываю. Женя грустнел после моего чтения, потом лихорадочно садился за машинку и слезно просил меня продиктовать ему что-то из только что прочтенного, но еще неопубликованного. Я диктовал, конечно, что мне – жалко? Потом одно из стихотворений он, с некоторыми изменениями, напечатал под своей фамилией. Это стихотворение потом стало знаменитым, одним их лучших в его творчестве. Я имею в виду "Бабий Яр".
– Не расскажите, как это произошло.
– Я в то время отправился в места не столь отдаленные. Я вел тогда довольно стремную жизнь, и как-то попался в руки властям, 12 апреля 1960 года был суд на до мной, потом меня посадили на 8 лет, правда, я вышел намного раньше. Женя, наверное, подумал, что я не скоро вернусь на свободу, а если вернусь, то мне будет не до стихов. Захожу как-то в лагерную библиотеку, беру "Литературную газету" и вижу это свое стихотворение под фамилией Евтушенко. Я сначала глазам своим не поверил, но потом поверить все ж таки пришлось.
– И что вы потом сказали Евтушенко?
– Когда я освободился, я встретил Женю и спросил его, зачем он это сделал. Как ни странно, он ничуть не смутился и сказал, что, поскольку я сел, он решил таким вот интересным образом спасти это прекрасное стихотворение, не дать ему пропасть, оно ведь нужно людям. Я не нашелся, что ответить на подобное заявление, настолько оно меня поразило. Потом успокоился, простил его, но запретил это стихотворение в дальнейшем как-то использовать: публиковать, ставить в книги».
………………………………………..
Вот такой отрывок именно об этом деле.
Я от себя могу по поводу правды или неправды изложенных фактов сказать следующее. Я думаю, что это правда. Это мое личное мнение. Я просто знаю, что Влодов в таких вопросах никогда не обманывал. Скорее, наоборот, многих своих клиентов или людей, замешанных в подобных делах, он старался держать в тайне. Не любил он по этому по поводу особой болтовни, потому что, дела эти такие, что лучше о них особо не болтать.
Что касается Евтушенко и «Бабьего Яра», то это особый случай, поэтому и отношение ко всему этому делу у Влодова было особенное. Евтушенко клиентом Влодова не был, речь идет лишь об одном стихотворении, которое вот таким чудным образом попало в творчество Евтушенко.
К слову сказать, у Влодова много так чего куда попадало. И он, может, и не стал бы об этом говорить, потому что, во-первых, проще было написать новое, чем потом изымать у кого-то уже опубликованное и как бы его. У Влодова всего было много, и он особо своими стихами не дорожил. Он много чего терял, оставлял у своих учеников, женщин, жен. Поэтому поднимать шум из-за какого-то там одного, либо пары стишков, было не в его правилах. Поэтому если какой-нибудь там средний поэтишка что-то там такое у Влодова позаимствовал, он, может и ничего не сказал бы.
Но Евтушенко волею судеб стал большой поэтической фигурой и отношение у Влодова к нему было совсем иное. Евтушенко как бы являл на официальном уровне то, чего не смог достичь в своей жизни Влодов. Вот так и должен был он, Влодов, жить: издаваться, печататься, иметь славу, любовь, деньги, короче, все блага мира, именно он, как настоящий поэт, вот так и должно было быть по справедливости. И этим настоящим поэтом был сам Влодов, но имел всё Евтушенко, который в творческом плане не стоил и мизинца Влодова. Это было несправедливо.
К слову сказать, стихотворение это было вовсе и не из творческого репертуара Евтушенко, почему оно сразу вызвало подозрение у многих. Оно было слишком острым, слишком смелым для него, слишком настоящим, если можно так выразиться. Каким бы смелым не был Евтушенко в те годы, в годы оттепели, но до смелости Влодова ему было далеко. И хотя в те годы можно уже было играть в свободу слова, но именно только играть и не более. И все, официально разрешенные поэты знали это, но грани дозволенного в своей игре не переходили. И Евтушенко тоже. Иначе можно было лишиться всего.
Влодову же лишаться было особо нечего, так как он ничего и не имел, поэтому он и был по-настоящему искренним в своем творчестве, и не боялся ни трудных тем, ни трудных вопросов. А одним из этих проклятых вопросов была как раз еврейская тема, которой ни один здравомыслящий поэт не стал бы касаться, повинуясь инстинкту самосохранения. Евтушенко, как поэт официальный, прекрасно это понимал, и в здравом уме и в твердой памяти не стал бы затрагивать этот злополучный вопрос.
Этот вопрос взялся разрабатывать Влодов, поскольку инстинкта самосохранения не имел, и его вечно заносило в какие-нибудь проблемные дебри. Ну, так вот. Влодов, по-национальности, был наполовину русским, наполовину евреем. Полукровкой, как он говорил. Поэтому он в разные периоды своей жизни был то сионистом, то антисемитом, в зависимости от того, какое крыло в его жизни перевешивало. Он заступался за тех, кого обижали, так сказать. В те годы перевесило еврейское крыло, и он активно начал писать стихи явной сионистской направленности, это стало на какой-то период его темой, и также выступал с этим стихами в больших аудиториях. Пока ему не запретили.
Поскольку это было очень давно, в конце 50-х, то мало чего от этих стихов сохранилось. Но могу назвать парочку и даже привести их здесь. Это стих. «Химик» о еврейском дореволюционном погроме, также «Кукуруза» о расстреле фашистами еврейского юноши, также еще одно…
«Бабий Яр», по всей видимости, входил в этот цикл, так как и писал и читал свои стихи Влодов тогда живя еще на Украине, в Харькове. Наверное, его эта тема, собственно Бабьего Яра и взволновала, так как эти стихи были не просто на еврейскую тему, но и на тему, связанную с Великой Отечественной войной. Может, кто и слышал выступления Влодова с этими стихами, в том числе и с «Бабьим Яром» в Харькове, в Белгороде. Может, и опознали это стих. потом у Евтушенко.
К сожалению, «Химика», в данный момент я не могу представить. Мне казалось, что где-то это стих было записано, но пока я его не нашла. Если найду, представлю. Теперь еще одно. Оно небольшое, о том, как сожгли еврейского юношу под номером 126 в фашисткой печи. Тоже видела записанным, но опять же не нашла пока. Помню несколько строчек.
Я от себя могу по поводу правды или неправды изложенных фактов сказать следующее. Я думаю, что это правда. Это мое личное мнение. Я просто знаю, что Влодов в таких вопросах никогда не обманывал. Скорее, наоборот, многих своих клиентов или людей, замешанных в подобных делах, он старался держать в тайне. Не любил он по этому по поводу особой болтовни, потому что, дела эти такие, что лучше о них особо не болтать.
Что касается Евтушенко и «Бабьего Яра», то это особый случай, поэтому и отношение ко всему этому делу у Влодова было особенное. Евтушенко клиентом Влодова не был, речь идет лишь об одном стихотворении, которое вот таким чудным образом попало в творчество Евтушенко.
К слову сказать, у Влодова много так чего куда попадало. И он, может, и не стал бы об этом говорить, потому что, во-первых, проще было написать новое, чем потом изымать у кого-то уже опубликованное и как бы его. У Влодова всего было много, и он особо своими стихами не дорожил. Он много чего терял, оставлял у своих учеников, женщин, жен. Поэтому поднимать шум из-за какого-то там одного, либо пары стишков, было не в его правилах. Поэтому если какой-нибудь там средний поэтишка что-то там такое у Влодова позаимствовал, он, может и ничего не сказал бы.
Но Евтушенко волею судеб стал большой поэтической фигурой и отношение у Влодова к нему было совсем иное. Евтушенко как бы являл на официальном уровне то, чего не смог достичь в своей жизни Влодов. Вот так и должен был он, Влодов, жить: издаваться, печататься, иметь славу, любовь, деньги, короче, все блага мира, именно он, как настоящий поэт, вот так и должно было быть по справедливости. И этим настоящим поэтом был сам Влодов, но имел всё Евтушенко, который в творческом плане не стоил и мизинца Влодова. Это было несправедливо.
К слову сказать, стихотворение это было вовсе и не из творческого репертуара Евтушенко, почему оно сразу вызвало подозрение у многих. Оно было слишком острым, слишком смелым для него, слишком настоящим, если можно так выразиться. Каким бы смелым не был Евтушенко в те годы, в годы оттепели, но до смелости Влодова ему было далеко. И хотя в те годы можно уже было играть в свободу слова, но именно только играть и не более. И все, официально разрешенные поэты знали это, но грани дозволенного в своей игре не переходили. И Евтушенко тоже. Иначе можно было лишиться всего.
Влодову же лишаться было особо нечего, так как он ничего и не имел, поэтому он и был по-настоящему искренним в своем творчестве, и не боялся ни трудных тем, ни трудных вопросов. А одним из этих проклятых вопросов была как раз еврейская тема, которой ни один здравомыслящий поэт не стал бы касаться, повинуясь инстинкту самосохранения. Евтушенко, как поэт официальный, прекрасно это понимал, и в здравом уме и в твердой памяти не стал бы затрагивать этот злополучный вопрос.
Этот вопрос взялся разрабатывать Влодов, поскольку инстинкта самосохранения не имел, и его вечно заносило в какие-нибудь проблемные дебри. Ну, так вот. Влодов, по-национальности, был наполовину русским, наполовину евреем. Полукровкой, как он говорил. Поэтому он в разные периоды своей жизни был то сионистом, то антисемитом, в зависимости от того, какое крыло в его жизни перевешивало. Он заступался за тех, кого обижали, так сказать. В те годы перевесило еврейское крыло, и он активно начал писать стихи явной сионистской направленности, это стало на какой-то период его темой, и также выступал с этим стихами в больших аудиториях. Пока ему не запретили.
Поскольку это было очень давно, в конце 50-х, то мало чего от этих стихов сохранилось. Но могу назвать парочку и даже привести их здесь. Это стих. «Химик» о еврейском дореволюционном погроме, также «Кукуруза» о расстреле фашистами еврейского юноши, также еще одно…
«Бабий Яр», по всей видимости, входил в этот цикл, так как и писал и читал свои стихи Влодов тогда живя еще на Украине, в Харькове. Наверное, его эта тема, собственно Бабьего Яра и взволновала, так как эти стихи были не просто на еврейскую тему, но и на тему, связанную с Великой Отечественной войной. Может, кто и слышал выступления Влодова с этими стихами, в том числе и с «Бабьим Яром» в Харькове, в Белгороде. Может, и опознали это стих. потом у Евтушенко.
К сожалению, «Химика», в данный момент я не могу представить. Мне казалось, что где-то это стих было записано, но пока я его не нашла. Если найду, представлю. Теперь еще одно. Оно небольшое, о том, как сожгли еврейского юношу под номером 126 в фашисткой печи. Тоже видела записанным, но опять же не нашла пока. Помню несколько строчек.
«Черный номер 126,
ставший в двадцать совсем седым,
Жирный номер 126,
Превратившийся в жирный дым…»
И еще две строки:
«вдруг со смехом начавший петь,
По… (какой-то там) дороге в печь…»
ставший в двадцать совсем седым,
Жирный номер 126,
Превратившийся в жирный дым…»
И еще две строки:
«вдруг со смехом начавший петь,
По… (какой-то там) дороге в печь…»
Но вот стих. «Кукуруза» могу привести полностью.
Кукуруза
Кукуруза
Человек
стоит в центре
знакомой улицы,
Взлохмаченный
и растерзанный.
После подвала
от света дневного
щурится,
Смотрит испуганно
и растерянно.
стоит в центре
знакомой улицы,
Взлохмаченный
и растерзанный.
После подвала
от света дневного
щурится,
Смотрит испуганно
и растерянно.
А вокруг –
ничего
особенно страшного:
Скрипучий журавль
на знакомом колодце.
И – речь,
чужая,
смешная и странная,
И – солнце.
Море весеннего солнца.
ничего
особенно страшного:
Скрипучий журавль
на знакомом колодце.
И – речь,
чужая,
смешная и странная,
И – солнце.
Море весеннего солнца.
Перед лицом человека –
коляска, –
Пара запряженных вороных.
Копытами землю роют.
Дрожат и пугливо косят.
Рядом – кабаньи глазки.
Накрахмаленный воротник.
И туша, на лбу у которой –
эмблема: череп и кости.
коляска, –
Пара запряженных вороных.
Копытами землю роют.
Дрожат и пугливо косят.
Рядом – кабаньи глазки.
Накрахмаленный воротник.
И туша, на лбу у которой –
эмблема: череп и кости.
Туша, как бред,
бесформенно-грузная.
«Не юде?.. –
так-так.
А ну сказать:
«Ку-ку-ру-за!»
бесформенно-грузная.
«Не юде?.. –
так-так.
А ну сказать:
«Ку-ку-ру-за!»
Ни ветерка. Гробовое молчание.
А человек
устал
от усталости.
И вдруг –
простуженный
голос старосты:
«Да жид он,
жидяра,
пан начальник!
Агроном!
Подкинули нам с института…
Что товарищ? – приходится туго?»
А человек
устал
от усталости.
И вдруг –
простуженный
голос старосты:
«Да жид он,
жидяра,
пан начальник!
Агроном!
Подкинули нам с института…
Что товарищ? – приходится туго?»
Человек не испуган,
а тупо растерян.
С макушки до пят
усталостью залит.
Он знает,
что будет сейчас
расстрелян.
А вот – за что? – человек не знает…
а тупо растерян.
С макушки до пят
усталостью залит.
Он знает,
что будет сейчас
расстрелян.
А вот – за что? – человек не знает…
Но вот,
оторвав
язык от гортани,
Как-будто
сбрасывая
обузу груза,
Он по слогам
произносит картаво:
оторвав
язык от гортани,
Как-будто
сбрасывая
обузу груза,
Он по слогам
произносит картаво:
«КУ– КУ– РУ–ЗА!»
…И сам поражен
своим птичьи голосом.
Всё кругом замирает на миг…
И вдруг
разражается
диким гоготом,
От которого сотрясается мир!..
своим птичьи голосом.
Всё кругом замирает на миг…
И вдруг
разражается
диким гоготом,
От которого сотрясается мир!..
Красноносый староста
хрипит и корчится,
Грохочут оберст
и автоматчики…
А человек стоит и ждет,
когда это кончится,
Худой и вихрастый,
он очень похож на мальчика…
хрипит и корчится,
Грохочут оберст
и автоматчики…
А человек стоит и ждет,
когда это кончится,
Худой и вихрастый,
он очень похож на мальчика…
Кабаньи рыжие глазки
прыгают в складках жира…
Короткие рыжие пальцы
торопливо расстегивают кабуру:
«Хо-хо!.. О, майн готт!
Мне нравится смелая жида!..
Наказать его – лично я буду!..»
прыгают в складках жира…
Короткие рыжие пальцы
торопливо расстегивают кабуру:
«Хо-хо!.. О, майн готт!
Мне нравится смелая жида!..
Наказать его – лично я буду!..»
Человек не испуган.
Он тупо растерян.
С макушки до пят
усталостью залит.
Он знает,
что будет сейчас расстрелян.
А вот за что? – человек не знает.
……………………………………….
Он тупо растерян.
С макушки до пят
усталостью залит.
Он знает,
что будет сейчас расстрелян.
А вот за что? – человек не знает.
……………………………………….
Вот такое стих. я
для чего его дала? По форме оно, конечно, мало напоминает «Бабий Яр»,
«Кукуруза» написана в модернистском ключе, также, как и следующее стих.
Но это неважно. Все равно Влодовская интонация прослеживается довольно
четко и ни за каким формами ее не спрячешь. Да и вообще такой силы,
мощи, размаха у Евтушенко нигде в его в творчестве нет, это есть только у
Влодова. В конце концов, можно ведь провести какую-либо научную
экспертизу текста или текстов: Влодовских и Евтушенковских, по всей
видимости, сейчас есть уже и компьютерная экспертиза, довольно точная.
Так что доказать авторство Влодова по «Бабьему Яру», в принципе можно,
если задаться такой задачей. А стих. «Кукуруза» я сейчас привела даже
не столько для доказательства именно творческой манеры Влодова, а как
стих. из единого цикла, одной темы, над которой в то время работал
Влодов. Эти стихи как бы звенья одной цепи.
Есть еще одно стих. из этого цикла, называется «Ленин во мне». Тоже там еврейский вопрос затрагивается, но весьма своеобразным образом, и Евтушенко там присутствует в качестве одного из героев. Правда, Влодов фамилии его там не называет, но имя есть. Но вот не знаю, когда оно было написано: то ли до их ссоры с Евтушенко, то ли после Влодов написал ему в отместку за это дело, за кражу «Бабьего Яра». Кажется, после.
Даю «Ленин во мне».
Есть еще одно стих. из этого цикла, называется «Ленин во мне». Тоже там еврейский вопрос затрагивается, но весьма своеобразным образом, и Евтушенко там присутствует в качестве одного из героев. Правда, Влодов фамилии его там не называет, но имя есть. Но вот не знаю, когда оно было написано: то ли до их ссоры с Евтушенко, то ли после Влодов написал ему в отместку за это дело, за кражу «Бабьего Яра». Кажется, после.
Даю «Ленин во мне».
Юрий Влодов
| ЛЕНИН ВО МНЕ Писать с натуры Ленина Никак нельзя. Точь-в-точь – Вселенная Его глаза! Ильич как мир огромен, Он – мира суть! Он, как природа скромен, И строг, как Страшный суд. Но я из поколения Космических атак, Я расскажу про Ленина По своему, вот так. Индустриальный город, Мы с другом в нем, А в нас – Неутоленный голод На женщин и на джаз. Точнее голод в друге, А я – для друга друг. Ему и карты в руки И всё, что есть вокруг. Мой друг - сама ужимка! Мой друг, как жердь высок! Заточенная жилка Стучит в его висок! К рулю склонился низко, Ведет автомобиль. Мы едем к пианистке, Мы мчимся к Лиле Билль. О мой коварный гений! Мучитель мой и бог! Застольный мой Есенин, Настольный Блок. А что? – из тысяч мнений Единое – талант! О, сколько самомнений Зрачки его таят! Моя мечта и зависть И завистью томим Себя водил я за нос, Мечтая стать таким. Не тянет, я – не гений! У всех свои умы. И я спросил: «Евгений! Что будем делать мы?» Смеется друг: «Девчонка Скажу тебе – на ять! Хоть каплю развлечемся, Чем по пивным вонять!!» А путь лежит неблизкий: Сквозь восемь площадей… Мы едем к пианистке, Чей папа – иудей! Звонок! Мы всё сметаем! О Боже! Как глядит Волшебная, святая Московская Юдифь! Портьеры перепуганно Метнулись позади, Созвездье лунных пуговиц Блеснуло на груди. И сразу вилки, ложки И джаз, как медный таз… Зауженные брюки Пустились в пляс… И нежный шепот: «Девочка!– В его устах как мат.– «Ты прелесть, иудеечка! Ты – смак!» И мне: «А ну, налей-ка!– И в щеку винный дух!– Смелей! Она ж– еврейка! – Выдержит двух!..» Болотные, опасные Хлюпают слова, От водки и шампанского Кружится голова. Но тут я прозреваю: Юдифь глядит в меня, А я почти не знаю, Что должен делать я. В меня, в меня как в брата Настойчиво, без слез, Глядит Юдифь распята, Как на кресте Христос. И тут я прямо к гению Нервическим шажком, И вдруг я раз Евгению По роже, кулачком! О, как я бил увесисто Взъерошенный, смешной! А тот, как гром – на лестницу, По лестнице…Спиной Гремел по всем ступеням В полночной тишине… Вот что такое Ленин – Во мне!!.. |
.
Вот такие дела.
Стихотворение это, конечно же, в некоторой степени, юмористическое, но всё равно достаточно серьезное, чтобы припечатать обидчика гвоздями к стенке. Евтушенко здесь показан антисемитом-сладострастником. Евтушенко, узнав об стих., подошел к Влодову в ЦДЛ и пафосно произнес: «Поэт Юрий Влодов! Вы – подлец!». На что Влодов ему грубо ответил: «Пошел ты вон, графоманская морда!». На том они разошлись.
Влодов, правда, не особо долго сиониствовал, потому что никто из евреев его с этой темой не поддержал. Наоборот, евреи шарахнулись от такого «защитника», потому что вся эта защита была выстроена явно не по правилам и могла привлечь только нездоровое внимание и к самой нации и к ее проблемам и принести в итоге еще больший вред. Конечно, поначалу его стараниями заинтересовались и какие-то сионистские сподвижники, повели его к Эренбургу, но он не умел себя вести с такими высокими людьми, Эренбургу он не понравился, так же как и тот ему, и они больше уже не встречались. На этом пока и закончились Влодовские безумства в плане стихов сионистской направленности. Он переключился на другие темы. Конечно, это было ему уроком, и он понял, что нельзя вот так в лоб работать над такими серьезными вещами. Он потом вернется опять к этому больному еврейскому вопросу, и будет продолжать его прорабатывать в других своих книгах и по большей части в книиге «Люди и боги», но уже в более скрытом варианте.
Что до Евтушенко, то внутреннее соперничество и неприятие будет наблюдаться у Влодова к нему в течение всей жизни. Также как и у Евтушенко к нему. Я думаю, Евтушенко всю жизнь жил и с Влодовым, присутствующим немым упреком за кадром русскоязычной литературы, и с этим «Бабьим Яром», как с бельмом в глазу. Он еще пытается хорохориться перед тем же Юрием Беликовым, журналистом и поэтом из Перми, отвечая на его вопрос, о том, знает ли он поэта Юрия Влодова. Да, Евтушенко сказал, что в истории русской литературы он такого имени не знает. Но вряд ли ему было весело от этих своих, может быть, и крылатых слов. Ведь он тоже приложил руку к тому, чтобы опустить имя Влодова в реку забвения.
Стихотворение это, конечно же, в некоторой степени, юмористическое, но всё равно достаточно серьезное, чтобы припечатать обидчика гвоздями к стенке. Евтушенко здесь показан антисемитом-сладострастником. Евтушенко, узнав об стих., подошел к Влодову в ЦДЛ и пафосно произнес: «Поэт Юрий Влодов! Вы – подлец!». На что Влодов ему грубо ответил: «Пошел ты вон, графоманская морда!». На том они разошлись.
Влодов, правда, не особо долго сиониствовал, потому что никто из евреев его с этой темой не поддержал. Наоборот, евреи шарахнулись от такого «защитника», потому что вся эта защита была выстроена явно не по правилам и могла привлечь только нездоровое внимание и к самой нации и к ее проблемам и принести в итоге еще больший вред. Конечно, поначалу его стараниями заинтересовались и какие-то сионистские сподвижники, повели его к Эренбургу, но он не умел себя вести с такими высокими людьми, Эренбургу он не понравился, так же как и тот ему, и они больше уже не встречались. На этом пока и закончились Влодовские безумства в плане стихов сионистской направленности. Он переключился на другие темы. Конечно, это было ему уроком, и он понял, что нельзя вот так в лоб работать над такими серьезными вещами. Он потом вернется опять к этому больному еврейскому вопросу, и будет продолжать его прорабатывать в других своих книгах и по большей части в книиге «Люди и боги», но уже в более скрытом варианте.
Что до Евтушенко, то внутреннее соперничество и неприятие будет наблюдаться у Влодова к нему в течение всей жизни. Также как и у Евтушенко к нему. Я думаю, Евтушенко всю жизнь жил и с Влодовым, присутствующим немым упреком за кадром русскоязычной литературы, и с этим «Бабьим Яром», как с бельмом в глазу. Он еще пытается хорохориться перед тем же Юрием Беликовым, журналистом и поэтом из Перми, отвечая на его вопрос, о том, знает ли он поэта Юрия Влодова. Да, Евтушенко сказал, что в истории русской литературы он такого имени не знает. Но вряд ли ему было весело от этих своих, может быть, и крылатых слов. Ведь он тоже приложил руку к тому, чтобы опустить имя Влодова в реку забвения.
2005, дек.2011 г
"Наша улица” №152 (7)
июль 2012
вторник, 18 сентября 2012 г.
Юрий Влодов “Литературные портреты” стихотворения
ЮРИЙ ВЛОДОВ
(1932-2009)
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПОРТРЕТЫ
* * *
О балы мои далекие!
Колокольца снежный звон!
Неопознанные локоны
В бликах елочных окон…
Зажигали свечи чистые…
Заполняли синевой…
Полонезами лучистыми
Плыли зимы над Невой.
И на санные излучины –
В запах милый, меховой –
Опускался кто-то мученный
С эфиопской головой…
И взлетали галки снежные
Из-под санного ножа!
И была метель мятежная
Оглушительно свежа!
* * *
Когда на клейкий подоконник
Зарю обронит глупый птах,
Когда пастух – сопливый конник
Промчится с гиком на устах
Я буду спать – башкой в тужурку,
В мышином сене и пыли…
Но в оловянную мазурку
Вхожу я с теплой Натали…
И свечи светятся морозно!
И рыжий гений смотрит грозно!…
Ах, притча века – Натали!
Звенят браслеты грациозно,
И пахнут вольно и березно
Запястья сельские твои…
* * *
Светлело, а гусиное перо
Резвилось, как младенец неразумный,
И глаз косил безбожно и хитро
На этот мир – застенчивый, но шумный.
Пищала птаха, тихо зрел ранет,
Сварливый клен под окнами возился…
«Ужо тебе!» – воскликнул вдруг поэт,
И кулаком чернильным погрозился.
«Ужо тебе!» – и весело со лба
Смахнул волос воинственную смуту…
Не знала Русь, что вся ее судьба
Решалась в эту самую минуту.
* * *
Слетают листья с Болдинского сада,
И свист синицы за душу берет.
А в голубых глазах у Александра
Неяркое свечение берез.
Суров арап великого Петра!
А внуку – только детские забавы…
Он засмеется белыми зубами
Под легкий скрип гусиного пера.
«Ребятушки! Один у вас отец!..»
И на крыльце – Пугач в татарской бурке…
А на балах, в гранитном Петербурге
Позванивает шпорами Дантес…
На сотни верст глухой и гулкий лес…
Тебя, Россия, твой изгнанник пишет…
Вот он умолк… А, может быть, он слышит
Прощальный крик гусей из-под небес?!..
Она все ближе – теплая зима,
Где выстрелы, как детские хлопушки,
Где в синий снег падет руками Пушкин,
И из под рук вдруг вырвется земля…
И Натали доложат: «Он убит».
Ей кто-то скажет: «Вы теперь свободны».
И с белых плеч сорвется мех соболий,
И медальон на шее задрожит.
Пробьется луч весенний, золотой.
И будут бить на празднике из пушки.
И только под Михайловским, в церквушке,
Звонарь встревожит колокол литой…
Ну а пока – туманная пора.
Все в липкой паутине бабье лето.
И небо – в голубых глазах поэта!
И нервный скрип гусиного пера…
* * *
Под чугунным небосводом,
Над крестьянским Черным бродом,
Где болотом пахнет муть,
Где ночами лезет жуть,
Над безвинной русской кровью,
Над захарканной любовью
Пушкин плачет у ольхи:
Жизни нет, а что – стихи?!..
* * *
Пушкин с Гоголем сидели,
Много пили, мало ели.
И, смакуя дым глотками,
Все чадили чубуками.
Поболтать бы, да о чем? -
Лучше - ноги калачом.
Вдруг ощерился поэт:
Тридцать лет, а проку нет!
Недоступна мне пока
Глубь родного языка! -
По листу перо бежит,
Но - споткнется, задрожит,
Что кораблик на волне...
Тайну чует в глубине!..”
У Великого Хохла
Бровь к пробору поползла.
Усмехнулся? - вроде - нет.
Два кивка - и весь ответ.
Поболтать бы, да о чем?
Гоголь, вроде, не при чем.
* * *
Русский лес – домовит.
Русский воздух – молод.
Русский чай – духовит.
Русский сахар – колот.
Синь – верста за верстой
И на целом свете
Только Фет да Толстой,
Глупые, как дети…
Дремно думает граф:
«Хорошо в покое!..
И, конечно, я прав,
Веруя в такое…
Вишь, пожаловал ферт –
Мазаны волосья!
И придумал-то – «Фет»! –
Ровно кличка песья!
Ишь, отставил задок! –
Как зайчишка прыток.
Не беда, что жидок,
А беда, что жидок!..»
Драный графский буфет,
Борода Христова.
Желчно думает Фет,
Глядя на Толстого:
«Ах ты, старый старик!
Домотканый гений!
Борода, что парик
На потешной сцене…
Скобяной эрудит!
Дать бы старцу лупку!
Вроде граф, а глядит
Марьюшке под юбку!..»
Жизнь – верста за верстой –
Целый век в минуте…
«Нуте-с!» –молвил Толстой.
Фет ответил: «Нуте?..»
* * *
«Граф, извиняй! – слова твои пусты, ?
Сморгнул денщик, топя лепеху в сале, ?
Издревле – смерть и кривда мир спасали,
А жизнь и правда прятались в кусты...»
Всё возмутилось в Левушке Толстом...
«Прочь!!..» – гаркнул граф и в двери ткнул перстом...
Потом всю ночь казнился над листом...
* * *
Слепые силуэты Петрограда…
Густой туман, как дым пороховой…
А он поник белесой головой
Над столиком трактира «Эльдорадо».
Совсем не «Эльдорадо»… Нет, не то…
Пульсирует заточенная жилка.
Роняет блики смрадная коптилка
На черное старинное пальто.
Шарманка задыхается за дверью,
Надсадно и застуженно сипит…
И деревяшка адская скрипит.
И чья-то рожа смотрит в окна зверем…
Его рука немыслимо бела…
Нет, он не спит, он только стиснул веки.
Как трудно быть мужчиной в этом веке,
Когда зовут в ночи колокола!
А над кабацкой стойкой Незнакомка
Кокоткой размалеванной грустит…
А он – руками белыми хрустит…
А он смеется коротко и ломко…
Потом встает и падает стакан,
И он ногой ступает на осколки.
И сразу в грудь ударит ветер колкий,
И двинется над городом туман.
Он у мальчишки спросит папиросы,
А впереди – неясные, как сны,
Горят в тумане красные костры,
Шагают гулко красные матросы.
ПАМЯТИ ИННОКЕНТИЯ АННЕНСКОГО
Клокочущий хорал
Труба переросла…
Пока я лист марал
Судьба перенесла
Твою прямую тень
За тридевять высот
Где белый-белый день
Не меркнет круглый год.
И вещих слов хвалынь
Вливается в покой…
И плещется полынь
Над памятью людской…
А млечную сирень
Прельстила тяжесть сот.
И белый-белый день
За тридевять высот.
И тени на лугу…
И строже всех твоя…
Но замкнут я в кругу
Земного бытия!
И если тяжело
Мне станет– отзовись! –
О вечности жерло,
Прожорливая высь!
* * *
«Зарежусь!» – объявил Есенин девке.
«Да что ты? – против Бога и природы?!»
«Зарежусь, говорю! Молчи, дуреха!
Бог добрый, а природа в нас самих!»
Умолкли, выпили, накрылись простыней…
В углу под краном капли отбивали
последний месяц…
«У, какая грудь!» – пропел поэт
и глухо всхлипнул: «Ма-ма!»
«С.А. Есенин, – подытожил врач.
– Гостиница, дежурную карету, двух санитаров».
Капли отбивали
последний месяц…
Колченогий дворник
сметал метлой прошедшее число…
* * *
Я вижу Ахматову Анну:
Безумные четки в руках,
И розы открытую рану
На черных житейских шелках.
А в медленном взгляде – бравада,
И страсти тягучая мгла…
А в царственном жесте – блокада,
В которой до гроба жила.
НЭПМАНСКАЯ БАЛЛАДА
Ну кто не знает Мандельштама?
Фигура-дура, скажем прямо:
Шатун, крамольный стихоплет,
В какой ты цвет его не выкрась.
Одни подачки: ест да пьет.
По виду – грач, по слухам – выкрест.
Но, черт возьми, какой пассаж,
Когда морали строгий страж
Его читает зло в гостиной…
С овчинку кажется уют!
И по лощеным барским спинам
Мурашки вящие снуют!..
Столица. Вкусный пар харчевни
Швейцары сумрачны и древни,
В хрустальной вазе мягкий хлеб.
Патруль ? небритый и холодный -
Заглянет ? грозный и свободный,
Слюну проглотит: «Ишь ты, нэп!»
Мой Бог! Какая сервировка!
Тарелку взять – нужна сноровка,
Не двинь-ка локтем невзначай…
В окне ? тельняшка, клеш, винтовка…
Пиит два супа спросит робко
И для жены – горячий чай.
Цивилизованный приказчик
С хозяйским прозвищем «Проказник»
На полового в нос ворчит.
Весь распомаженный и узкий
Гитарой ласково журчит,
Картавя на манер французский:
«Вся-то наша жизнюшка,
Как пустой стакан…
У меня на сег’дце бг’одит
Чег’ный таг’акан…»
Морозно хлещут струи водки.
Рагу шипит на сковородке.
Приказчик! Душка! Пей до дна!
Берет высоко и фальшиво
Гитары дряблая струна…
Ах, пшенный суп! Ну что за диво!
БАЛЛАДА О НОЧЛЕГЕ
Гой, робята! Рви на тройке!
Фордыбачь, российский сын!
Завались в суконной тройке
Хошь – в харчевню, хошь – в Торгсин!..
Время, время – прямо в темя
Бац! – навроде кирпича…
Хлоп ушами – ты уж с теми, –
Дунет шашечка сплеча!..
Хрен, капуста да печенка,
Все сегодня не заздря…
Водка, кровушка, чечетка –
Тридцать три богатыря!
«Вам бы надо б – чьи мы? Чьи мы?
Ну, так можем пачпорт дать…
На печи бы…на печи бы…
Нам бы надо б…нам бы спать…»
Печь высока да калена –
Подюжей жилец сперва!
Ой, потеха! До колена
От жилетки рукава!..
«Слухай, Кузька! – не конфузь-ка!
Не помни на них пальто!»
Широка натура русська! –
Степ – и то чуток не то!..
«Так негоже при народе! –
Слышь, лежачего не бей!..»
Любит пшенку в огороде
Наш залетный воробей!..
Спит под печкой сучка Моська,
Снится ей мосол свиной.
Спит на печке странник Оська
(Ну, конечно, и с женой!)…
Мает маятник судьбину…
Русь! Кладбище да труба…
Через пущу-луговину
Продирается изба…
Под щекой у сучки Моськи
Сохнет Оськин башмачок…
Ая-яй! Не стыдно, Оська?!
Ведь не спишь ты, дурачок!..
«Здрассте! Здрассте! Нет, не сплю я…
Потому что вот – не сплю…
Вашу родину люблю я!
Нашу родину люблю!…
Почему-то лилипуты
Повставали в уголки
На кривых ножонках путы,
А в глазенках – угольки!..
Как же? – круглые недели
Чтоб ни крыши, ни угла?!
В самом деле, вы хотели,
Чтобы мы как чучела?!
Извините…Мерзость…Мысли…
Просто карлики в углах…
Нам бы надо б в зябкой выси,
Чтоб на легоньких крылах!
Над ветрами колокольни,
Где зарница, как нарыв!
Черной птицей в небо, что ли?
Три ха-ха! – какой наив!
Вы поймите, вы поймите,
Как я счастлив за житьё!..
Ну, пожалуйста, возьмите
Сердце алое мое!!..»
В раннем поле, где Морозко
Машет гривушкой льняной,
От села уходит Оська
/Ну, конечно, и с женой!/…
Публикуется с разрешения наследницы Людмилы Осокиной (Влодовой)
“Наша улица” №151 (6) июнь
2012
Юрий Влодов “Из книги "Летопись"” стихи о Великой Отечественной войне
ЮРИЙ ВЛОДОВ
(1932-2009)
К 80-летию со дня рождения
Юрий Александрович
Влодов родился в декабре 1932 года в г. Новосибирске в театральной
семье. В детские и юношеские годы поэт пережил войну, оккупацию,
эвакуацию.
Судьба поэта настолько необычна, что его имя уже давно овеяно легендами и мифами. Но массовому читателю он мало известен, не каждому поэту при жизни удается достичь каких-то официальных успехов. Но известны такие его строчки, как «Прошла зима. Настало лето. Спасибо Партии за это!»
Работал в журнале «Смена», в газете «Московский комсомолец», в 90-е годы - в журнале «Юность».
Печатался также в «Смене», «МК» и «Юности», и кроме того в журналах «Сельская молодежь», «День и Ночь», «Дети Ра», «Клуб», «Лесная новь», газетах “Труд”, «Гудок», «Трибуна», «Советская Россия», в «Литературной газете»,
Первая книга «Крест» вышла в 1996 году в издательстве журнала «Юность».
Основная книга, (точнее уже многокнижие), над которой поэт работал всю жизнь, это «Люди и боги», но она пока что не издана.
В 2009 г вышла книга стихов «На семи холмах».
Также у Юрия Влодова есть большая книга стихов о войне, книга «Портреты» на историческую тематику, кроме того, много лирических, иронических и философских стихов и поэм.
О Юрии Влодове созданы 2 фильма: «Я Вам пишу, Ваше величество» (телефильм, канал РТР, 1992 г. ) и кинофильм «А гений – сущий Дьявол!» (кино-видеостудия «Человек и время», 1995 г. ).
О жизни и творчестве Юрия Влодова написано и опубликовано в различных местах много статей и интервью пермским поэтом и журналистом Юрием Беликовым.
Умер 29 сентября 2009 г.
Судьба поэта настолько необычна, что его имя уже давно овеяно легендами и мифами. Но массовому читателю он мало известен, не каждому поэту при жизни удается достичь каких-то официальных успехов. Но известны такие его строчки, как «Прошла зима. Настало лето. Спасибо Партии за это!»
Работал в журнале «Смена», в газете «Московский комсомолец», в 90-е годы - в журнале «Юность».
Печатался также в «Смене», «МК» и «Юности», и кроме того в журналах «Сельская молодежь», «День и Ночь», «Дети Ра», «Клуб», «Лесная новь», газетах “Труд”, «Гудок», «Трибуна», «Советская Россия», в «Литературной газете»,
Первая книга «Крест» вышла в 1996 году в издательстве журнала «Юность».
Основная книга, (точнее уже многокнижие), над которой поэт работал всю жизнь, это «Люди и боги», но она пока что не издана.
В 2009 г вышла книга стихов «На семи холмах».
Также у Юрия Влодова есть большая книга стихов о войне, книга «Портреты» на историческую тематику, кроме того, много лирических, иронических и философских стихов и поэм.
О Юрии Влодове созданы 2 фильма: «Я Вам пишу, Ваше величество» (телефильм, канал РТР, 1992 г. ) и кинофильм «А гений – сущий Дьявол!» (кино-видеостудия «Человек и время», 1995 г. ).
О жизни и творчестве Юрия Влодова написано и опубликовано в различных местах много статей и интервью пермским поэтом и журналистом Юрием Беликовым.
Умер 29 сентября 2009 г.
Юрий Влодов кровно связан с Великой Отечественной войной: годы его детства и отрочества пришлись как раз на военный период.
Не понаслышке он знает про бомбежки, разрывы снарядов, свист пуль, вражескую оккупацию и эвакуацию. Все это ему довелось пережить. Война оставила в его душе неизгладимый след.
И об этом он и написал свою военную книгу.
Не понаслышке он знает про бомбежки, разрывы снарядов, свист пуль, вражескую оккупацию и эвакуацию. Все это ему довелось пережить. Война оставила в его душе неизгладимый след.
И об этом он и написал свою военную книгу.
ИЗ КНИГИ «ЛЕТОПИСЬ»
Стихи о Великой Отечественной войне
Стихи о Великой Отечественной войне
***
Война распяла детство.
Оставила наследство:
Сухую емкость фраз,
Почти звериный глаз,
Сверхбдительный рассудок,
Отравленный желудок,
Горячий камень сердца
И дух единоверца…
Война распяла детство.
Оставила наследство:
Сухую емкость фраз,
Почти звериный глаз,
Сверхбдительный рассудок,
Отравленный желудок,
Горячий камень сердца
И дух единоверца…
И нет моей вины,
Что я – поэт войны!
Что я – поэт войны!
***
Танки шли по Руси, придыхая…
Танки шли на восток по прямой…
И кричала дошкольница Хая:
«Мамка! Тракторы! Ой!..»
Танки шли по Руси, придыхая…
Танки шли на восток по прямой…
И кричала дошкольница Хая:
«Мамка! Тракторы! Ой!..»
Подгорала земля, что коврига.
На подовом каленом листе,
И крестился пропойный расстрига:
«Иисусе Христе!..»
На подовом каленом листе,
И крестился пропойный расстрига:
«Иисусе Христе!..»
Круглосуточно вякали стекла,
Крались танки в туманах Руси…
И вздыхала двужильная Фекла:
«Сын родимый, спаси!»
Крались танки в туманах Руси…
И вздыхала двужильная Фекла:
«Сын родимый, спаси!»
А сыночек – румяный лицом,
В обороне залег с ружьецом,
И клубился над ним, молодым,
Трубок маршальских вдумчивый дым.
В обороне залег с ружьецом,
И клубился над ним, молодым,
Трубок маршальских вдумчивый дым.
***
А детство где? – ищи-свищи! –
Засыпано бомбежкой…
А я в мороженые щи
Врубаюсь гнутой ложкой.
А детство где? – ищи-свищи! –
Засыпано бомбежкой…
А я в мороженые щи
Врубаюсь гнутой ложкой.
Морковный чай долблю до дна,
Железом пахнет кружка…
И с неба светит не луна,
А мерзлая горбушка.
Железом пахнет кружка…
И с неба светит не луна,
А мерзлая горбушка.
***
Цыц! – ни аха и ни оха! –
За спиной – Москва!..
В котелке бурлит картоха,
Пучится морква…
Цыц! – ни аха и ни оха! –
За спиной – Москва!..
В котелке бурлит картоха,
Пучится морква…
В этой жизненной минутке,
Сладкой и немой,
Место есть солдатской шутке
И письму домой…
Сладкой и немой,
Место есть солдатской шутке
И письму домой…
От солдатского обеда
В дни больших утрат
И бессмертье, и победа,
Все зависит, брат!
В дни больших утрат
И бессмертье, и победа,
Все зависит, брат!
***
Бьет из пушки профессор физмата
Как заправский какой душегуб…
И невинное облачко мата
С черно-белых срывается губ…
Бьет из пушки профессор физмата
Как заправский какой душегуб…
И невинное облачко мата
С черно-белых срывается губ…
Орудийная смолкнет болтанка,
И оттают потом, по весне,
Мертвый след непомерного танка
И лучистый осколыш пенсне…
И оттают потом, по весне,
Мертвый след непомерного танка
И лучистый осколыш пенсне…
***
Да, были Ожеговы, Дали,
Россия оными горда.
Но словари в гробу видали
В те рукопашные года.
Да, были Ожеговы, Дали,
Россия оными горда.
Но словари в гробу видали
В те рукопашные года.
В горах горящего металла
Война явила свой словарь!
В молельном страхе трепетала
Черно-коричневая тварь!
Война явила свой словарь!
В молельном страхе трепетала
Черно-коричневая тварь!
Мы обнищали, отощали,
Осатанели, как зверье…
Зато язык обогащали, –
Славянский дух раскрепощали,
О Русь, во здравие твое!
Осатанели, как зверье…
Зато язык обогащали, –
Славянский дух раскрепощали,
О Русь, во здравие твое!
Рождались в мальчиках мужчины.
Спасал Россию род мужской.
Взбухало знамя матерщины
Над медной бюргерской башкой!
Спасал Россию род мужской.
Взбухало знамя матерщины
Над медной бюргерской башкой!
Гремела мощь неологизма! –
Ивана только растрави! –
Он шел к победе коммунизма
По локти в собственной крови!
Ивана только растрави! –
Он шел к победе коммунизма
По локти в собственной крови!
***
Скосил глаза народный вождь:
«Нужны не сказки – были.
Мы фронтовую нашу вошь,
Товарищи, забыли».
Скосил глаза народный вождь:
«Нужны не сказки – были.
Мы фронтовую нашу вошь,
Товарищи, забыли».
И застрочили штабники
Во все живые мочи,
И стали санпропускники
Трудиться дни и ночи.
Во все живые мочи,
И стали санпропускники
Трудиться дни и ночи.
От Сталинграда до Москвы
Одежки мяли с хрустом,
И посыпали густо швы
Непобедимым дустом!
Одежки мяли с хрустом,
И посыпали густо швы
Непобедимым дустом!
И крякал вызванный боец
Под тем глобальным душем,
Как некий признанный борец
Под триумфальным тушем!
Под тем глобальным душем,
Как некий признанный борец
Под триумфальным тушем!
ДУХОВОЙ ОРКЕСТР
Всемирной бойни мясорубка
Месила черноземный фарш,
Когда стеснительно и хрупко
Взлетел над полем русский марш.
Месила черноземный фарш,
Когда стеснительно и хрупко
Взлетел над полем русский марш.
В необозримой курской рани
Тот марш солдатский духовой,
Плыл, так сказать, над полем брани,
Окутан тайной вековой…
Тот марш солдатский духовой,
Плыл, так сказать, над полем брани,
Окутан тайной вековой…
И отступил чванливый немец,
Внезапным ужасом движим…
Он кто?! - Ворюга! Иноземец!
А русский мир - непостижим!..
Внезапным ужасом движим…
Он кто?! - Ворюга! Иноземец!
А русский мир - непостижим!..
***
Отец упал на гребне лета,
Зарыл в траву лицо.
В руке, пониже партбилета,
Гранатное кольцо…
Отец упал на гребне лета,
Зарыл в траву лицо.
В руке, пониже партбилета,
Гранатное кольцо…
Десятки лет! – какая малость!
Опять болит рука!..
Десятки лет не разжималась
Рука политрука.
Опять болит рука!..
Десятки лет не разжималась
Рука политрука.
***
Мама бела, как зима,
Вся уместилась в халатике.
Сгинули, что ли, солдатики!..
Все посходили с ума!…
Мама бела, как зима,
Вся уместилась в халатике.
Сгинули, что ли, солдатики!..
Все посходили с ума!…
Папка! Коняшка! Отец!
Тяжко в обугленной каске
В маске из адовой сказки
Снежный хлебать холодец?!
Тяжко в обугленной каске
В маске из адовой сказки
Снежный хлебать холодец?!
Снег по-военному сед.
Сжаты последние сводки.
В бешенстве, что ли, иль с водки
Плачет убогий сосед?..
Сжаты последние сводки.
В бешенстве, что ли, иль с водки
Плачет убогий сосед?..
***
От деда пришла похоронка:
Осталась от деда – воронка.
К тому же арийская раса
Решилась Можай штурмовать…
И бабку снесли на кровать
За сутки до смертного часа…
Все бредит: «Хочу танцевать!..
О ком ты? – поклонников масса!..
Любимый! Проклятый! Ударь!!..»
Торчит на стене календарь,
А прожитый день оторвать
Больнее, чем шкуру от мяса…
От деда пришла похоронка:
Осталась от деда – воронка.
К тому же арийская раса
Решилась Можай штурмовать…
И бабку снесли на кровать
За сутки до смертного часа…
Все бредит: «Хочу танцевать!..
О ком ты? – поклонников масса!..
Любимый! Проклятый! Ударь!!..»
Торчит на стене календарь,
А прожитый день оторвать
Больнее, чем шкуру от мяса…
***
Из-за тыновых гребенок
К танку выбежал ребенок.
Оживились: «Киндер! Мальчик!
Как зовут?» Ответил: «Ванчик».
Из-за тыновых гребенок
К танку выбежал ребенок.
Оживились: «Киндер! Мальчик!
Как зовут?» Ответил: «Ванчик».
Экипаж навзрыд заржал….
А малец две дули сжал:
«Не возьму я вашу…эту…
Шоколадную конфету…»
А малец две дули сжал:
«Не возьму я вашу…эту…
Шоколадную конфету…»
***
Бежал, поджимая живот,
От фрица, от жалкого прусса…
И знал, что уже не живет,
Поскольку «отпраздновал труса»…
Бежал, поджимая живот,
От фрица, от жалкого прусса…
И знал, что уже не живет,
Поскольку «отпраздновал труса»…
В осоке лежал мертвецом,
Сжимая позорную бритву,
И терся о влагу лицом,
И слушал ударную битву.
Сжимая позорную бритву,
И терся о влагу лицом,
И слушал ударную битву.
Но встал сапогом на судьбу!
И труса видал он в гробу!!..
Прошел, будто шел против ветра,
Немыслимых полкилометра!!!…
И труса видал он в гробу!!..
Прошел, будто шел против ветра,
Немыслимых полкилометра!!!…
Он душу тащил на горбу.
ЯЗЫК
Его поймали при обозе,
В пуховой шали, на морозе.
Он захрипел: «Рот-фронт! Камрад!…»
Ударил в грудь: «Рабочий! Брат!»
И уточнил: «Я ошень рад!..»
Тогда сказал разведчик Яша:
«Смотри, какая в мире каша!
Смотри получше, раздолбай!
Что заварил, то и хлебай!…
Рабочий?! Ух ты, перемать!!»
И финку в столб. По рукоять!…
Всемирная варилась каша
На переломном рубеже,
И пил коньяк разведчик Яша
В отбитом ночью блиндаже!
И все ломал соболью бровь!
Все врал про женскую любовь!..
В пуховой шали, на морозе.
Он захрипел: «Рот-фронт! Камрад!…»
Ударил в грудь: «Рабочий! Брат!»
И уточнил: «Я ошень рад!..»
Тогда сказал разведчик Яша:
«Смотри, какая в мире каша!
Смотри получше, раздолбай!
Что заварил, то и хлебай!…
Рабочий?! Ух ты, перемать!!»
И финку в столб. По рукоять!…
Всемирная варилась каша
На переломном рубеже,
И пил коньяк разведчик Яша
В отбитом ночью блиндаже!
И все ломал соболью бровь!
Все врал про женскую любовь!..
***
Встал над пропастью войны.
Кудри нежные льняны.
Пропасть!.. нет назад пути…
Крылья есть - добро! - взлети!
Встал над пропастью войны.
Кудри нежные льняны.
Пропасть!.. нет назад пути…
Крылья есть - добро! - взлети!
***
Когда на окровавленной шинели
Внесли бойца с разбитой головой,
Засушенную веточку сирени
Нашли в его тетради голубой.
Когда на окровавленной шинели
Внесли бойца с разбитой головой,
Засушенную веточку сирени
Нашли в его тетради голубой.
Два черно-бурых, бисерных куплета
Расплылись по кровавому листу:
«Люблю тебя, изменчивая Света,
За Вашу неземную красоту!..»
Расплылись по кровавому листу:
«Люблю тебя, изменчивая Света,
За Вашу неземную красоту!..»
И пробурчал начальник медсанбата:
«А что сирень? Сирень не виновата…»
«А что сирень? Сирень не виновата…»
***
Сгорел в подбитом старом танке,
Останки вылизал огонь…
И мать на дальнем полустанке
В сундук поставила гармонь…
И прикорнула на лежанке,
Фитиль убавила на треть…
И снова сын в горящем танке!
Все сто ночей ему гореть!..
И тысячу ночей гореть!!…
Ни отдохнуть, ни умереть!
Сгорел в подбитом старом танке,
Останки вылизал огонь…
И мать на дальнем полустанке
В сундук поставила гармонь…
И прикорнула на лежанке,
Фитиль убавила на треть…
И снова сын в горящем танке!
Все сто ночей ему гореть!..
И тысячу ночей гореть!!…
Ни отдохнуть, ни умереть!
***
Солдат любим седой старухой,
И молодой женой-стряпухой,
И малыми детьми…
Солдат любим седой старухой,
И молодой женой-стряпухой,
И малыми детьми…
Солдат врубился в голый пламень,
И превратился в голый камень…
Попробуй, обними!..
И превратился в голый камень…
Попробуй, обними!..
***
Окружение…Свалка…Плен…
Кожа, стесанная с колен…
Автоматчики, псы, конвой…
А усталость – хоть волком вой!
По морозной грязи – босой!
И она позади – с косой!
Только ветер гнусаво пел:
«Потерпите, и я терпел!»
Но бодрящий тычок в плечо:
«Слышь, товарищ, держись, ты чё?!».
Окружение…Свалка…Плен…
Кожа, стесанная с колен…
Автоматчики, псы, конвой…
А усталость – хоть волком вой!
По морозной грязи – босой!
И она позади – с косой!
Только ветер гнусаво пел:
«Потерпите, и я терпел!»
Но бодрящий тычок в плечо:
«Слышь, товарищ, держись, ты чё?!».
***
В барак вселили смерть, как ровню,
Чтоб страхом сбить усталость,
Швырнули душу на жаровню,
Чтоб тело пресмыкалось.
В барак вселили смерть, как ровню,
Чтоб страхом сбить усталость,
Швырнули душу на жаровню,
Чтоб тело пресмыкалось.
А он достал клочок бумаги
И грифеля огрызок,
И написал: «Шумят овраги,
Уж первый ливень близок…»
И грифеля огрызок,
И написал: «Шумят овраги,
Уж первый ливень близок…»
***
Ботву рукой крушила,
Таскала в темный лаз.
И был острее шила
Ее неженский глаз.
Ботву рукой крушила,
Таскала в темный лаз.
И был острее шила
Ее неженский глаз.
Таскала голосила:
«Ой, все помрем зимой!
Ой, где ты, муж мой, сила,
Хваленый Митрич мой?!»
«Ой, все помрем зимой!
Ой, где ты, муж мой, сила,
Хваленый Митрич мой?!»
В селе шуршали слухи
(Язык-то без костей!)
Мол видели старухи
Очкастых тех гостей.
(Язык-то без костей!)
Мол видели старухи
Очкастых тех гостей.
И парашюты, вроде,
Нашел дурак Фома…
И ухали в природе
Подземные грома!..
Нашел дурак Фома…
И ухали в природе
Подземные грома!..
Из леса вырывался
Фанерный «ястребок»,
Взвивался и срывался
Как сизый голубок!
Фанерный «ястребок»,
Взвивался и срывался
Как сизый голубок!
Туман белее мела
Сводил собак с ума!
Но в рупоре гремела
История сама!
Сводил собак с ума!
Но в рупоре гремела
История сама!
И полон властной спеси,
Как сказочный титан,
И грады брал, и веси
Бессмертный Левитан!
Как сказочный титан,
И грады брал, и веси
Бессмертный Левитан!
***
Война - жесточайшая проба.
Но женщина любит - до гроба!..
Война - жесточайшая проба.
Но женщина любит - до гроба!..
Сопрела солдатская роба…
А женщина любит - до гроба!..
А женщина любит - до гроба!..
Он вмерз в сердцевину сугроба…
А женщина любит - до гроба!..
А женщина любит - до гроба!..
Весна зачернела сурово…
А женщина любит - другого!
А женщина любит - другого!
СОЛОВЕЙ
В трофейном городке
(Ну, где-нибудь на Висле),
Возник невдалеке
Росток поющей мысли, -
Славянский соловей
Породистых кровей!
Он пел - живой росток
В разрушенном квартале,
Что мир не так жесток,
Как мы тогда считали…
(Ну, где-нибудь на Висле),
Возник невдалеке
Росток поющей мысли, -
Славянский соловей
Породистых кровей!
Он пел - живой росток
В разрушенном квартале,
Что мир не так жесток,
Как мы тогда считали…
***
На соборе профиль прусский –
Благородный Бах.
А в камнях – солдатик русский
С кровью на губах…
На соборе профиль прусский –
Благородный Бах.
А в камнях – солдатик русский
С кровью на губах…
На руке наколка: «Ира»,
Медное кольцо…
А всесильный Бах от мира
Отвернул лицо.
Медное кольцо…
А всесильный Бах от мира
Отвернул лицо.
ЖУКОВ
В паучьих руинах Берлина
Гармоника душеньку пьет.
И снайпер Василий Калина
Чечетку заливисто бьет.
Гармоника душеньку пьет.
И снайпер Василий Калина
Чечетку заливисто бьет.
Суворовский марш барабанный
Крошит мировую зарю!
И ветер портяночный, банный
Щекочет Европе ноздрю!
Крошит мировую зарю!
И ветер портяночный, банный
Щекочет Европе ноздрю!
Средь редких винтовочных стуков
С российской натугой в лице,
Нафабренный выбритый Жуков
На белом идет жеребце!
С российской натугой в лице,
Нафабренный выбритый Жуков
На белом идет жеребце!
При маршальском чине убогом
Он прост, как любой генерал!
Он чист перед Господом Богом!
Он сам, как Всевышний карал!
Он прост, как любой генерал!
Он чист перед Господом Богом!
Он сам, как Всевышний карал!
В нем дух гулевого боярства!
Истории тучная стать!
Он волен создать государства,
И каменным идолом стать!
Истории тучная стать!
Он волен создать государства,
И каменным идолом стать!
А куцый, вертлявый союзник,
Коль смаху, по-русски прижать,
Подтянет казенный подгузник,
Чтоб легче к Ла-Маншу бежать!
Коль смаху, по-русски прижать,
Подтянет казенный подгузник,
Чтоб легче к Ла-Маншу бежать!
И тот, в окружении башен,
В своем допотопном Кремле
Не так уж всесилен и страшен
На этой победной золе!..
В своем допотопном Кремле
Не так уж всесилен и страшен
На этой победной золе!..
В паучьих руинах Берлина –
Коль вышел такой тарарам –
Хлебнула душа славянина
Солдатских бездонных сто грамм!
Коль вышел такой тарарам –
Хлебнула душа славянина
Солдатских бездонных сто грамм!
Хмелеет в припадке величья
От славы глухой и немой,
И шея лиловая, бычья
Надрезана белой каймой!
От славы глухой и немой,
И шея лиловая, бычья
Надрезана белой каймой!
В гранитные латы его бы!
Что в камне остыл, пообвык!
Хмельной похититель Европы
Славянский распаренный бык!
Что в камне остыл, пообвык!
Хмельной похититель Европы
Славянский распаренный бык!
***
Восход алел, как орденские планки.
Клонило в сон от свистов пулевых.
И пудренные, статные германки
Толкались возле кухонь полевых.
Им наливали в термосы баланду,
Им подавали бодрую команду,
Чтоб двигались быстрее к черпаку.
И улыбаясь, морщился раздатчик,
Волжанин, молчаливый автоматчик,
С фашистскими осколками в боку…
Восход алел, как орденские планки.
Клонило в сон от свистов пулевых.
И пудренные, статные германки
Толкались возле кухонь полевых.
Им наливали в термосы баланду,
Им подавали бодрую команду,
Чтоб двигались быстрее к черпаку.
И улыбаясь, морщился раздатчик,
Волжанин, молчаливый автоматчик,
С фашистскими осколками в боку…
***
Улетели луга,
Улетели сады и леса…
И в колодезной мгле
Холода голубые стояли.
А бечевочный змей
Навсегда уходил в небеса,
В облака, в облака,
Что снегами уже накипали.
Улетели луга,
Улетели сады и леса…
И в колодезной мгле
Холода голубые стояли.
А бечевочный змей
Навсегда уходил в небеса,
В облака, в облака,
Что снегами уже накипали.
(Ах, мамочка, милая мама!)
Пел слепой замполит
На ступенях сельмага о том,
Как под польским холмом
Закопал он глаза ледяные,
Василиса ему
Выносила казенный батон,
Опускала потом
На ладони его земляные.
На ступенях сельмага о том,
Как под польским холмом
Закопал он глаза ледяные,
Василиса ему
Выносила казенный батон,
Опускала потом
На ладони его земляные.
(Ах, мамочка, милая мама!)
Из воды выходил
Полуночный голодный налим,
По низовьям Оки
Дымовая плутала истома,
А в глазницах у вдов,
Словно луны из голых долин,
Возникали глаза
Не дошедших до отчего дома.
Полуночный голодный налим,
По низовьям Оки
Дымовая плутала истома,
А в глазницах у вдов,
Словно луны из голых долин,
Возникали глаза
Не дошедших до отчего дома.
***
Не смотри солдат слепой
Черной жабой.
Ты гуляй себе с рябой,
Потной бабой.
Не смотри солдат слепой
Черной жабой.
Ты гуляй себе с рябой,
Потной бабой.
Посоли-ка огурец,
Кружку выдуй.
Не завидуй мне, слепец,
Не завидуй.
Кружку выдуй.
Не завидуй мне, слепец,
Не завидуй.
***
И пляшут, прогибая твердь,
Две пьяных бабы - Жизнь и Смерть…
И пляшут, прогибая твердь,
Две пьяных бабы - Жизнь и Смерть…
Иван да Марья вышли из ворот.
На них глазеет весь честной народ.
Иван - хмелен! Под сердцем - ордена!
В платке трофейном юная жена.
Запела Марья…Голос так высок! -
В нем сына нерожденный голосок…
Вдова Христина - в девятнадцать лет -
Из-за плетня по-волчьи смотрит вслед.
Негнучая, прямая, как доска…
Неразлучимы счастье и тоска!..
На них глазеет весь честной народ.
Иван - хмелен! Под сердцем - ордена!
В платке трофейном юная жена.
Запела Марья…Голос так высок! -
В нем сына нерожденный голосок…
Вдова Христина - в девятнадцать лет -
Из-за плетня по-волчьи смотрит вслед.
Негнучая, прямая, как доска…
Неразлучимы счастье и тоска!..
***
Куда же вы делись,
Солдаты-солдатики?
Где встали на вечный
Солдатский покой?
Сегодня в селенье
Под окнами, в садике
Гуляет ознобный
Цветочный настой…
В колодце вода,
Как веселая денежка,
Спокойное небо
Метет самолет…
А ваша седая
Любимая девушка
Солдатскую дочь
Под венец отдает.
Холмы да холмы,
Да столбы полосатые,
Лучи обелиска
Из талых полей…
Все пахнут пути
Молодыми солдатами,
Шинелями пахнут
Стволы тополей…
Куда же вы делись,
Солдаты-солдатики?
Где встали на вечный
Солдатский покой?
Сегодня в селенье
Под окнами, в садике
Гуляет ознобный
Цветочный настой…
В колодце вода,
Как веселая денежка,
Спокойное небо
Метет самолет…
А ваша седая
Любимая девушка
Солдатскую дочь
Под венец отдает.
Холмы да холмы,
Да столбы полосатые,
Лучи обелиска
Из талых полей…
Все пахнут пути
Молодыми солдатами,
Шинелями пахнут
Стволы тополей…
***
И все же, черти, – в здравии! – в живых!
И в рядовых, и в оченно заслуженных…
Чу! – хрипотца их голосов живых,
Разноречивых, сорванных, застуженных…
И все-таки, немало их - живых,
В регалиях надраенных, затертых!..
…Так почему же мы опять – о мертвых?..
И все же, черти, – в здравии! – в живых!
И в рядовых, и в оченно заслуженных…
Чу! – хрипотца их голосов живых,
Разноречивых, сорванных, застуженных…
И все-таки, немало их - живых,
В регалиях надраенных, затертых!..
…Так почему же мы опять – о мертвых?..
“Наша улица” №150 (5) май
2012
понедельник, 17 сентября 2012 г.
Юрий Влодов “Поэты возвращаются оттуда...” стихотворения
Юрий Влодов: к 80-летию со дня рождения
Поэт Юрий Александрович Влодов родился 6 декабря 1932 г в г. Новосибирске в театральной семье.
Отец – Влодов Александр Захарович – был театральным режиссером, мать – Надежда Борисовна Надеждина – актрисой. У семьи в то время не было постоянного места жительства, родители вместе с театром гастролировали по стране, периодически оседая на некоторое время в различных городах.
В детские и юношеские годы поэт пережил войну, оккупацию, эвакуацию.
Писать стихи начал рано, лет с 7–8, вдохновленный творчеством Пушкина и Лермонтова, писал огромные подражательные поэмы.
С первыми взрослыми стихами в конце 50-х приехал в писательский поселок Переделкино и пришел к классикам: И. Сельвинскому, Б. Пастернаку, К. Чуковскому. Знаменитым мэтрам творчество молодого поэта пришлось по душе, и они прочили ему большое литературное будущее. С предисловием Ильи Сельвинского в 1967 году вышла его подборка в журнале «Смена», за которую он стал лауреатом журнала.
Но литературная карьера у Юрия Влодова не сложилось, слишком острыми и необычными для того времени оказались его стихи. Поэт написал ряд антисоветских стихотворений, а также стихи с явной сионисткой направленностью, открыто выступал с ними перед большими аудиториями, чем привлек внимание соответствующих органов. Стали знаменитыми такие его строчки, как «Прошла зима. Настало лето. Спасибо Партии за это!» После этого судьба поэта была предрешена. Он попал в «черные списки», потерял возможность полноценно печататься, издаваться, вступить в Союз писателей.
По договору короткое время работал в журнале «Смена», в газете «Московский комсомолец», в послеперестроечное время в журнале «Юность».
Печатался также в «Смене», «МК» и «Юности», и кроме того в журналах «Сельская молодежь», «День и Ночь», «Дети Ра», «Клуб», «Лесная новь», газетах “Труд”, «Гудок», «Трибуна», «Советская Россия», в «Литературной газете», в альманахах и сборниках «Илья», «Истоки», «Приют неизвестных поэтов», «Тени странника», «Звоны над Вохной», «Эолова арфа».
Первая книга «Крест» вышла в 1996 году в издательстве журнала «Юность».
Основная книга, (точнее уже многокнижие), над которой поэт работал всю жизнь, это «Люди и боги». Это многостраничная эпопея о взаимоотношениях Бога и человека, о борьбе добра и зла в душах и сердцах людей. К сожалению, книга эта так и осталась до сих пор неизданной, если не считать небольшой 20-ти страничной брошюры, вышедшей под эгидой Союза литераторов.
Также у Юрия Влодова есть большая книга стихов о войне, книга «Портреты» на историческую тематику, кроме того, много лирических, иронических и философских стихов и поэм.
Судьба поэта настолько необычна, что его имя уже давно овеяно легендами и мифами.
О Юрии Влодове созданы 2 фильма: «Я Вам пишу, Ваше величество» (телефильм, канал РТР, 1992 г. ) и кинофильм «А гений – сущий Дьявол!» (кино-видеостудия «Человек и время», 1995 г. ).
О жизни и творчестве Юрия Влодова написано и опубликовано в различных местах много статей и интервью пермским поэтом и журналистом Юрием Беликовым. В 2007 году Равиль Бухараев, поэт и публицист, живущий в Лондоне, написал о творчестве Ю. Влодова большую статью под названием «Я – жизнь твоя!». Статья напечатана в журнале «Дети Ра», в альманахе «Эолова арфа».
Юрий Влодов был членом Московского союза литераторов с 2007 года.
Вступил в Союз писателей Москвы в ноябре 2008 г.
Был женат на поэтессе Людмиле Осокиной (Влодовой).
В марте 2009 года вышла его первая твердообложечная книга "На семи холмах", в которую вошли стихи из разных книг. Книга пока еще имеется в продаже в различных московских магазинах, а также в Интернет-магазинах.
Умер 29 сентября 2009 г.
Отец – Влодов Александр Захарович – был театральным режиссером, мать – Надежда Борисовна Надеждина – актрисой. У семьи в то время не было постоянного места жительства, родители вместе с театром гастролировали по стране, периодически оседая на некоторое время в различных городах.
В детские и юношеские годы поэт пережил войну, оккупацию, эвакуацию.
Писать стихи начал рано, лет с 7–8, вдохновленный творчеством Пушкина и Лермонтова, писал огромные подражательные поэмы.
С первыми взрослыми стихами в конце 50-х приехал в писательский поселок Переделкино и пришел к классикам: И. Сельвинскому, Б. Пастернаку, К. Чуковскому. Знаменитым мэтрам творчество молодого поэта пришлось по душе, и они прочили ему большое литературное будущее. С предисловием Ильи Сельвинского в 1967 году вышла его подборка в журнале «Смена», за которую он стал лауреатом журнала.
Но литературная карьера у Юрия Влодова не сложилось, слишком острыми и необычными для того времени оказались его стихи. Поэт написал ряд антисоветских стихотворений, а также стихи с явной сионисткой направленностью, открыто выступал с ними перед большими аудиториями, чем привлек внимание соответствующих органов. Стали знаменитыми такие его строчки, как «Прошла зима. Настало лето. Спасибо Партии за это!» После этого судьба поэта была предрешена. Он попал в «черные списки», потерял возможность полноценно печататься, издаваться, вступить в Союз писателей.
По договору короткое время работал в журнале «Смена», в газете «Московский комсомолец», в послеперестроечное время в журнале «Юность».
Печатался также в «Смене», «МК» и «Юности», и кроме того в журналах «Сельская молодежь», «День и Ночь», «Дети Ра», «Клуб», «Лесная новь», газетах “Труд”, «Гудок», «Трибуна», «Советская Россия», в «Литературной газете», в альманахах и сборниках «Илья», «Истоки», «Приют неизвестных поэтов», «Тени странника», «Звоны над Вохной», «Эолова арфа».
Первая книга «Крест» вышла в 1996 году в издательстве журнала «Юность».
Основная книга, (точнее уже многокнижие), над которой поэт работал всю жизнь, это «Люди и боги». Это многостраничная эпопея о взаимоотношениях Бога и человека, о борьбе добра и зла в душах и сердцах людей. К сожалению, книга эта так и осталась до сих пор неизданной, если не считать небольшой 20-ти страничной брошюры, вышедшей под эгидой Союза литераторов.
Также у Юрия Влодова есть большая книга стихов о войне, книга «Портреты» на историческую тематику, кроме того, много лирических, иронических и философских стихов и поэм.
Судьба поэта настолько необычна, что его имя уже давно овеяно легендами и мифами.
О Юрии Влодове созданы 2 фильма: «Я Вам пишу, Ваше величество» (телефильм, канал РТР, 1992 г. ) и кинофильм «А гений – сущий Дьявол!» (кино-видеостудия «Человек и время», 1995 г. ).
О жизни и творчестве Юрия Влодова написано и опубликовано в различных местах много статей и интервью пермским поэтом и журналистом Юрием Беликовым. В 2007 году Равиль Бухараев, поэт и публицист, живущий в Лондоне, написал о творчестве Ю. Влодова большую статью под названием «Я – жизнь твоя!». Статья напечатана в журнале «Дети Ра», в альманахе «Эолова арфа».
Юрий Влодов был членом Московского союза литераторов с 2007 года.
Вступил в Союз писателей Москвы в ноябре 2008 г.
Был женат на поэтессе Людмиле Осокиной (Влодовой).
В марте 2009 года вышла его первая твердообложечная книга "На семи холмах", в которую вошли стихи из разных книг. Книга пока еще имеется в продаже в различных московских магазинах, а также в Интернет-магазинах.
Умер 29 сентября 2009 г.
В
декабре 2012 года поэту Юрию Влодову исполнилось бы 80 лет. К этой
юбилейной дате я хочу сделать ряд публикаций: и его стихов, и
воспоминаний о нем в различных изданиях.
В этой подборке я хочу предложить вашему вниманию стихи Юрия Влодова о творчестве, о судьбе, о миссии поэта, его размышления на эту тему.
В этой подборке я хочу предложить вашему вниманию стихи Юрия Влодова о творчестве, о судьбе, о миссии поэта, его размышления на эту тему.
Людмила Осокина
«Поэты возвращаются оттуда!..»
Стихи о творчестве
***
Веду по жизни, как по лезвию,
Слепую девочку – Поэзию…
***
«Поэт! – поведай свой секрет!»
«Секрет мой - в пачке сигарет!»
«А твой секрет, о плотник, в чем?»
«В хорошей чарке с калачом!»
***
Голодаю душой и карманом,
И желудок, понятно, пустой.
Разразиться бы толстым романом,
Как какой-нибудь пятый Толстой!
Закатиться б с жокеем в усадьбу!
Поразмять лошадиную рать!..
А потом на крестьянскую свадьбу
По-отечески томно взирать…
Притулиться б к разлапистой деве,
Что на барщину ходит полоть,
Как Адам новоявленной Еве,
Подарить ей костлявую плоть…
Только я - ни эстет и ни барин,
И далек от подобных идей.
Я - невзрачный московский хазарин,
Если проще сказать - иудей.
За ночь высохли зимние боты,
Старый зонт растопырен, как щит…
Ровно час до любимой работы…
Чу! Будильник под сердцем трещит!..
***
Сердчишко стихотворного птенца -
Всего лишь листик на осенней ветке…
А у меня - звериный нюх ловца,
Я, так сказать, лазутчик, я - в разведке.
Бумага и машинка на столе.
Ясна задача. Ритм и рифма - «в теле»…
Нет искренности в нашем ремесле!
Есть результат в безбожном нашем деле!
***
Брел оборванец по земле
В кругу семи ветров,
Он смачно грелся на золе
Притоптанных костров.
Любил он, глядя на дымок,
Ладоши потирать,
И ничего уже не мог
Он больше потерять.
Господь и царь - из сердца вон…
Любимых - черт побрал!..
И над золой склонялся он,
И как дитя смеялся он, -
Ладоши потирал…
***
Скажу, что слишком тяжело мне -
Почти солгу:
Как каторжник в каменоломне
Я жить могу.
Мигнет из каменного праха
Глазок цветка…
И на весу - дрожа от страха -
Замрет кирка.
***
Был послушным послужником -
Шел по жизни за посохом.
Стал мятежным ослушником -
Восхитительным ослухом!…
Ждет смутьяна-художника
Путь нежданный, нечаянный…
И зовет его Боженька -
Сам такой же отчаянный!…
***
Лесная чаща без приметы.
Вот этой ломаной тропой,
Как сохачи на водопой,
На полустанок шли поэты.
Хрустел звериный шаг скупой,
И были в сумерках заметны
На лбах морщины, как заметы,
Лосиных глаз распах слепой…
Пичуги били из кювета…
Плыла медлительная Лета -
Река, невидная собой…
И клокотали до рассвета
Колокола лесного лета -
Зеленой Родины прибой…
***
Талант, по сути, толст,
А гений - тощ, как щепка.
Неважно, что там: холст,
Поэма, фуга, лепка.
Судьба, как дышло в бок,
Что дали, то и схавал…
Талант по духу - Бог,
А гений - сущий Дьявол!
***
В карманах у Поэта - ни хруста.
Он жалкое подобие Христа.
Среди бычков, объедков и бумаг
Спит Магдалина голая впотьмах…
Гляди, Поэт, в казенный блеск палат! -
Там ждет тебя издательский Пилат!…
***
Жандарм сыграл сквозную роль.
Позорно струсила газета.
Смолчал запрошенный король.
Все отмахнулись от поэта…
Храпит поэт!. .Житуха - во!..
Над ним хоров небесных спевка…
А кормит гения того
Одна лишь уличная девка…
***
Жизнь долбила кайлом в два бока…
И затурканный наш народ
Сатану принимал за Бога,
Или чаще -наоборот.
Бают, видел Поэт спросонок,
Одурев от поэтских дел,
Как в ночной небосвод бесенок
Золотые крыла воздел!…
***
Ангел дудочку воздел -
Полетел за мной:
«Отдохни от глупых дел,
О, поэт земной!…»
Загундосил сивый бес -
Поскакал за мной:
Не видать тебе небес,
О, чудак земной!..»
Задевая за бока
Пуганой сосны
Затолпились облака,
Валкие, как сны…
И бежит из детских лет
Песня-колобок:
«Что печалишься, поэт?! -
Или ты -не Бог?!..»
***
Увидел я себя со стороны
В предательском свечении луны:
Стою - прижат к распятию спиной, -
Две бездны - на до мной и подо мной….
И призрак ночи с отблеском дневным
Дух опалил дыханьем ледяным….
Наверно, это вовсе и не я,
А лишь судьба заблудшая моя…
***
«Пиита, веришь в Бога?» -
Тишком спросили сбоку.
Увы, не верю в Бога,
А просто верю Богу…
Он - Бог - всегда во мне, -
Как эта даль в окне.
***
Поэт - библейский фолиант:
Столетья сжаты до мгновений.
Растаял облачный талант -
Душа светла, как денный гений!
Предвижу Божий вариант:
Слепец со зрением пророка
Раскроет Божий фолиант
И огласит его до срока!
***
Под выдохи Ильи Громовика
Журчала речь – небесная водица:
«Ты должен умереть, чтоб возродиться –
И жить – века!…
Ищи, Поэт, свой крест или осину! –
Из мук произрастают имена!..»
Так пасынку…то бишь, земному сыну,
Бог нашептал в былые времена.
Под выдохи Ильи Громовика
Журчала речь – небесная водица…
Взгрустнул Поэт… Ах, дернул черт родиться!…
Прожить бы день… На что ему века?!
***
Всё больше морщинок на старой Луне,
Эпохи спешат, семеня…
Подайте, подайте беспутному мне! –
Во имя святого меня!..
Гнилую картошку пекут на золе
Бродячие ангел и бес…
Подайте, подайте беспутной земле
Во имя святейших небес!..
***
Поэт вымирал
Как целая эпоха
Цивилизаций…
***
Махнул: "Дождитесь! – Я – туда-сюда!
Что мне, поэту, Богова осуда?!"
Мы ждем его с Господнего суда.
Поэты возвращаются оттуда.
Публикация Людмилы Осокиной (Влодовой)
“Наша улица” №149 (4) апрель
2012